За вдохновением...: Роман. Мавраи и кит: Повести - Страница 76

Стоял апрель. В путешествиях по западному побережью Мейки я научился различать некоторые живые цветы: мощную окотилью, перистую недотрогу цвета меда, орхидеи, которые всегда селились возле малюсенького водного источника. Большинство же растений, робко соседствующих с шалфеем, жирным деревом и креозотным бушем, были мне не знакомы. Я слышал, как их называют брюшными цветами, потому что, чтобы разглядеть их и полюбить, действительно надо поползать на животе. Меня поразили их множество и разнообразие.

Из-под ног разбегались мелкие животные: ящерицы, змейки, богомолы; над этим мини-оазисом порхали стрекозы, крылья которых красотой не уступали орлиным. Я спугнул крупного зайца, который побежал прочь со своеобразной грацией. Но меня, в свою очередь, спугнула пара антилоп. Как раз, когда я, не останавливая хода, наблюдал собачьи бои между ястребом и вороном. Это были первые антилопы, которых мне довелось встретить, они были очаровательны, как дельфины, и почти такие же бесстрашные, потому что я был не волк, не гризли и не пума, а их род совершенно забыл мой, который не приходил сюда убивать со времени Судной Войны. По крайней мере, до недавнего периода…

Я обнаружил, что пустыня мне нравится, не как интегральная часть региональной экологии, как принято писать в книгах, а как чудо.

(О, это все же не наша земля, Блена. Нам бы никогда не захотелось здесь жить.) Взойдя, солнце застучало горячим молотом в моих висках, и колья его лучей стали тыкать меня в глазные яблоки. Воздух подпаливал меня, пока мои губы не стали напоминать пожеванную жевательную резинку, песок забрался в мои башмаки и принялся грызть ноги, а прыгучее пустынное растение чолла вполне оправдало свое название, откуда ни возьмись напав на меня со своими острыми клыками. Ох, где же наш родитель Океан и его острова! Но надеюсь, что когда-нибудь я вернусь сюда на более длительный срок. И… если Вильяму встретил среди этих природных чудес естественную смерть, погиб в пыльной буре или умер, как это утверждают люди Надежды, своей смертью, разве такая кончина хуже… чем гибель на рифах среди просторов океана?

Реви Бовену был настроен оптимистично. Время было послеобеденное, и я еще не успел бросить взгляд на ветряки, почва превратилась в природную духовку. Высокие железные скелеты прорезали мерцающий раскаленный воздух. Тем не менее я ощутил прохладу. Семь таких сооружений — это слишком уж много.

В Надежде живет около тысячи человек, взрослых и детей. Это поселение из домов белого саманного кирпича, с мрачными черепичными крышами, в центре — традиционная площадь с фонтаном, который нельзя считать излишеством в этом царстве великой суши: у глаз своя жажда, и он ее удовлетворяет яркими переливчатыми струями. (Большинство домов окружают клумбы и огороды.) Ирригационные каналы, разбегающиеся на несколько километров от города, наполняют поля злаков и овощей жизнью.

И еще ветряки. Они стояли на высоком холме за пределами города, подхватывая каждое дуновение ветра. Какие огромные! Можно только догадываться, сколь трудоемким было их возведение. Вероятно, материалом служили рельсы древних железных дорог или балки мостов, повисших над разросшейся пустотой, все это было перековано человеком, с его мускулами, человеком, который сам не поддавался перековке. Зрелище они являли безобразное, и на полном ходу оглушали меня своим скрипом, похожим на стоны. Но, как мне говорили, со временем, придут и красота, и тишина. Эта община была основана пятнадцать лет назад. Первые несколько лет они с трудом выживали. Лишь в последнее время им сделалось полегче, и они смогли заглянуть за непосредственный горизонт сиюминутности.

За холмом стояло сооружение, напоминающее ангар, из города его было не видно. От него сделанные вручную керамические трубы тянулись, видимо соединяясь с системой ветряных мельниц, уходя в огромный кирпичный резервуар, расположенный с этой стороны, где-то близко к вершине. Из этого резервуара по системе шлюзов и затворов вода поступала в каналы, жилые дома и мастерские, проходя через небольшой затвор, маленький узел, расположенный в подошве холма, который, по словам Дэнила Смита, был снабжен гидроэлектрическим генератором. (Через несколько дней мне показали эту машину. Она была изготовлена еще до Судного дня. Для того, чтобы перетащить ее сюда и восстановить на месте, должно быть, потребовались душераздирающие усилия.)

При встрече он просто объяснил: ветряки поднимают воду из природного источника, он залегает слишком глубоко и не поддается обычной ирригации. И опять же, на обратном пути поток заряжает динамомашину, а та — маленькие портативные аккумуляторы, которые люди приносят сюда. Таким образом есть постоянный запас электричества, он, конечно, небольшой, но для освещения и прочих подобных нужд хватает. (Эти современные вечные флюоресцентные светильники поражают своим контрастом со всеми прочими предметами быта, которые чрезвычайно примитивны, не лучше, чем пожитки какого-нибудь лесника.)

— А почему вы не используете солнечные экраны? — спросил я. — Тогда ваши запасы энергии ограничивались бы лишь числом квадратных метров, которые вы смогли бы ими покрыть.

Мое произношение на их инглисском диалекте вполне сошло за спаньольский акцент. Что касается моего лексикона, так я с самого начала не стал притворяться простым мастеровым, скитающимся в поисках заработка. Я назвался Мивелом Арруба Гонсалсом, принадлежащим к богатому семейству из Тамико, которое обеднело в Ватемаланскую войну, когда наши имения были разграблены. Пытаясь вновь вернуть свое состояние, я поступил в наемники. Мы воевали там и сям, где разгорались войны: Теккас, Зона, Вада, Ба-Калфорни, пока нас не постигло Монтрейское несчастье, о котором сеньорам, разумеется, пришлось слышать, так что я должен быть счастлив, что хотя бы унес оттуда ноги…

В бороде Смита заблестели зубы.

— Ха! И что нам было использовать вместо денег, чтобы купить такие экраны? Я же говорил тебе, что мы начинали с тем, что удалось привезти сюда на тележках, запряженных быками. Все, что ты видишь вокруг, было выкопано, перековано, спрессовано, спечено, посажено, выращено, собрано в виде урожая, обработано вот этим…

И он вытянул свои руки, такие исковерканные трудом, сильные, жесткие, но невероятно нескладные. Но я больше смотрел на его глаза. На этом корявом лице они сияли пророческим блеском.

Однако мэр Надежды мало напоминал фанатика из лесной чащобы. В действительности, его отличало равнодушие к обряду и религиозным конфессиям. Октаи и его боги-сотоварищи — это горстка азиатов, а монгов давно уже выкинули из Калифорни, как-то заметил он в разговоре со мной. Что до Танароа, Лезуса Харисти и этой компании, то умные в Саннакрусе сегодня посещают церкви и смотрят, как поступают люди Моря. Понимаете, нельзя выражать неуважение к какой-либо религии. Я знаю, вы, мейканцы, тоже религиозны. Езу Карито, так ведь вы называете своего бога? Что касается меня, то я верю в физику, химию, генетику и хорошо обученную милицию. Дело в том, что до того, как мигрировать в Надежду, он был в столице преуспевающим инженером.

Хотелось бы мне поговорить с ним о философии, а еще больше — о прикладном естествознании. Ведь так трудно выяснить, в какой степени и какие именно знания сохранились, даже в высших классах королевств, с которыми мы постоянно поддерживаем отношения, например, в Саннакрусе.

Ты можешь это полностью осознать. Многие на это неспособны. Я также не мог, пока академия Службы и опыт работы в Службе не научили меня. Невозможно помочь моему горю, не зная его причин. Поэтому, позволь, я остановлюсь на том, чему нас обоих учили детьми, чтобы указать, насколько это было сверхупрощенно.

Судная Война смела с лица Земли ряд городов, но большинство попросту умерло от голода и эпидемий, от чумы и всемирного политического коллапса, которые за этим последовали; и хаос был вызван не столько непосредственным разрушением, сколько неспособностью планеты с истощенными ресурсами поддерживать жизнедеятельность разросшегося населения, так что промышленное оборудование отказало в течение всего нескольких лет. (Чем более я задумываюсь и размышляю, тем более уверяюсь в справедливости выводов тех ученых, которые полагают, что скученность, недостаток чувствительности, нарушение связей с миром живой природы, в котором человек эволюционировал как один из миллиона видов — вся неестественность этих процессов вызвала массовое безумие, приведшее к термоядерной войне. Если это так, мой труд — святой. Елена, помоги мне никогда не уверовать в то, что хотя бы частица этой святости вошла в мою душу.)