За тихой и темной рекой - Страница 24

– А ты мне поможешь. – Кнутов не спрашивал. Его слова прозвучали, как приказ, чему Самойлов вовсе не удивился. Как только Анисим Ильич появился на пороге дома, он ждал этих слов. Если бы они не прозвучали сегодня, то завтра пристав не стал бы с Кнутовым общаться на данную тему.

– Что мне делать? – Самойлов посмотрел на следователя.

Анисим Ильич нацепил на вилку кусочек рыбы, задумчиво повертел им перед глазами и бросил на тарелку.

– Честно говоря, не знаю. Пока. Мальчишка ездит по всему городу, роется в бумагах, вроде, как делает то, что и положено выполнять в таких случаях. Да только, чует моё сердце, не тем он занят. А вот чем? – Кнутов наклонился к приставу. – Ты будь готов, на всякий случай.

– К чему?

– Да ко всему. И ещё одно: поговори со своими людьми по поводу того, что им известно об ограблении на Иркутской.

– Наслышан.

– Слышать мало. Мне воров найти нужно.

– Много украли?

– По мелочи. Кольца, брошь, деньги, что лежали в комоде.

– Думаете, наши сработали?

– Более некому. Заезжие все на глазах. А местные давненько о себе не давали знать. Терпели. Видимо, кто-то не выдержал, сорвался. Присмотрись, может кто из блатных собирается лапти намылить из города. Сообщи.

– Понял. – Самойлов спрятал платок. – Вопрос можно задать?

– Слушаю.

– Вы, прошу прощения, в столицу собираетесь вернуться?

– С чего ты это взял?

– Так не случайно же вы взялись за приезжего. Через него можно назад в Петербург вернуться.

«Он что, мысли читать умеет?» – поразился Кнутов, с трудом скрывая эмоции. – Ай да пристав, ай да сукин сын…

– А если и так, то что?

– Правильно сделаете, – произнёс Самойлов. – Нечего вам молодость и талант гноить на периферии. Это нам, старикам, уже смысла нет возвертаться на большую землю. Не ждут там нас. Да и нам никто не нужен. По крайней мере, мне.

– Ой, Григорьич, тоже мне старик.

– Да вот. Через два года пятьдесят стукнет. Считай, жизнь прошла. Силы не те. И здоровье тоже, – пристав горько усмехнулся и добавил. – Но вам, Анисим Ильич, помощь оказать смогу. Не беспокойтесь. А вы меня с причала… К себе. Или по рекомендации.

Кнутов прищурился.

– Хитёр ты, Григорьич.

– А куда ж без неё, без хитрости окаянной деваться? Все хотят жить. И не просто жить, а в довольствии. Опостылела мне пристань. Мочи нет. Вы ведь знаете, в сыске прежде был. Моё это. Так возвернёте?

Кнутов налил водку, и, подняв рюмку, пообещал:

– Верну. Как всё справим, так сразу. Но и ты не оплошай. Под слово пойдёшь. Под моё. А я его, слово – то, больно сильно ценю.

Полина Кирилловна была неприятно удивлена встречей с дочерью губернатора на территории Гостинодворского базара. Полный, с блестящей лысиной, купец Коротаев, потирая от удовольствия пухлые ручки, сам, лично обхаживал столь редкую покупательницу, предлагая ей весь ассортимент товара, начиная с модных летних шляпок, заканчивая отрезами роскошных тканей.

Анна Алексеевна со скучающим видом прохаживалась вдоль деревянного, отполированного сотнями и тысячами рук, прилавка, не столько рассматривая товар, сколько коротая время. Полина Кирилловна сей факт отметила моментально. «Бедная девочка!» – язвительная мысль обожгла сознание девушки, – «Не знает, куда деть себя. Ну, конечно, мы же привыкли к столице, балам, светским вечеринкам. А тут на тебе, окромя речки, да ссыльных морд, и смотреть не на что.»

Анна Алексеевна почувствовала на себе взгляд и резко обернулась. Глаза девушек встретились. Глубокие, синие, словно чистая морская гладь, – Полины Кирилловны, и зелёные, будто родниковой чистоты изумруд, – дочери губернатора.

Тело госпожи Мичуриной напряглось, выпрямилось, хотя куда ещё быть ровнее стройной берёзке. Нервные губы сжались, образовав чуть припухлую нить. А тонкие пальчики крепко держали модный, вышитый бисером, ридикюль.

Купец Коротаев, с восхищением смотрел то на одну, то на другую девицу. Эдакую дуэль ему доселе видеть не приходилось. Вон как дочка губернатора прищурилась. Будто выстрелить собирается глазками своими расчудесными. Да и купеческая дочь тоже не промах. Эвон, как грудь у неё ходуном ходит. И какая кошка меж ними пробежала? Неспроста, ой неспроста встреча сия вышла, решил про себя купчишка. Быть беде. Куда мичуринской девке тягаться с господами? И себя угробит, и отца подставит. Вот так вот, выпестаешь на свою голову такую кобылку, а после беды не оберешься. Нужно, при случае, решил Коротаев, Кирилле Петровичу шепнуть пару слов, чтобы за дочкой приглядывал.

Анна Алексеевна смотрела на соперницу. Пока не могла понять, в чём дело, потому смотрела несколько презрительно и высокомерно. Пусть знает своё место, чернавка. Любопытно, что в ней разожгло столь непристойную страсть, даже людей не стыдится?

А Полина Кирилловна и сама не могла себе объяснить, с чего это она вдруг взъелась на губернаторскую дочку. Приспичило, и всё тут. Будь сейчас повод, будь какая малейшая причина, оттаскала бы её за волнистые светлые волосы. Да так, чтобы слёзы из глаз брызнули!

Коротаев коротко кашлянул, и встал между девицами.

– Анна Алексеевна, так что брать надумали? Может, шёлку цвета апельсина? Очень модно, однако.

– Да нет…. в другой раз. – девушка развернулась, и, не оглядываясь, направилась к дрожкам.

– Ну, да, ну да, – Коротаев суетливо проводил высокородную гостью до дверей, и, облегчённо выдохнув, повернулся в сторону Полины Кирилловны:

– А вы чего изволите, сударыня?

Анисим Ильич с трудом перешагнул порог полицейского участка, и, пройдя в свой кабинет, упал на старый, расшатанный стул. Перед глазами всё двоилось. Вот проявилось два стола, на каждом – по два чернильных прибора. Итого, четыре штуки. В двух левых углах столов стояло по два гранёных стакана. Подсвечников на столах было тоже два.

Анисим Ильич тихонько хихикнул, так, чтобы караульный не почуял, что происходит в следственной комнате. Сие двоение его привело в восторг. Это в кои же веки он стал обладателем четырёх чернильниц? А с другой стороны, на кой ляд ему целых четыре штуки этих бронзовых хреновин? Или, зачем, к примеру, два стакана, если хватает и одного? А можно и вообще обойтись без стакана. Кружкой. Или двумя! Кнутов снова хихикнул. Анисим Ильич мог позволить себе пошутить, потому как прекрасно осознавал, что чернильница у него одна. И стакан один. А во всём виновата, лишняя, пятая рюмка, которую он употребил «на посошок».

Пьяный взгляд Кнутова неудачно попытался сфокусироваться. Ничего утешительного не получилось. Приборы и не подумали исчезать. Мало того, они начали вертеться перед глазами, словно подчиняясь воле невидимого иллюзиониста. Голова вмиг стала тяжёлой, чужой. А такой голове всё равно, куда приложиться, потому она с глухим, тупым стуком упала на стол, прямо на мятый лист бумаги, на котором корявым почерком было написано следующее: «Онисим Илич, завтра идим».

Анна Алексеевна нервно теребила веер, словно твердо решила поскорее избавиться от экзотической вещицы.

Игнат правил молча, без привычных шуточек в адрес прохожих. В таком настроении он видел хозяйку впервые. Оно, конечно, и раньше бывали, как он выражался, взбрыки. Вылетит, бывало, из гимназии, словно ураган, или ветер шальной. Кинет школярскую сумку в ноги и молчит всю дорогу. Но, тогда причины были понятны, вразумительны. А теперь что? Бежала от Коротаева, будто кипятком её ошпарили. Бледная, взъерошенная. Ладно бы – купчишка её настропалил. Так, вроде, нет. До дверей проводил, Игнат сам, собственными глазами видел, как перед барышней двери распахнули. Нет, не купец виновен. Точно.

Анна Алексеевна чувствовала, что если сейчас, именно в данную минуту она на кого-нибудь не выплеснет всё накипевшее в юной, ещё не привыкшей к трудностям большой жизни, душе, то взорвётся сама. Кто такая эта купчиха бурхановская, чтобы так уставиться на неё, дворянку, элиту, по крови родственную самому князю Шувалову? Да как она посмела усмехаться над ней, над дочерью самого губернатора?