За свои слова ответишь - Страница 4

Позавтракал Борис Рублев безо всякого аппетита. Настроение сложилось ни к черту, и Комбат прекрасно понимал, с чем это связано. Имелись две причины, обе веские: во-первых, бросил курить и начал изнурять себя воздержанием, а во-вторых, и, может, это было самым главным, Рублев не мог долгое время находиться в подвешенном состоянии и бездельничать. Его неуемной натуре нужна была такая работа, которая поглощала бы его всецело, не давая ни о чем думать, кроме самой работы.

Он включил старенький автоответчик на своем телефоне – подарок друзей и, расхаживая в большой комнате, в которой, несмотря на холод, окно было распахнуто настежь, начал прослушивать магнитофонную запись. Никаких звонков не поступало, и это Рублева расстроило.

«Хоть бы какая сволочь позвонила, – подумал он и криво улыбнулся. – Нет, так нельзя, так жить нельзя. Мучу себя почему-то-. Кому и что я собираюсь доказать? Если себе, то ведь о себе я все знаю, а если другим, то зачем?»

От этих вопросов Рублеву становилось не по себе. Он вообще не привык рассуждать и предаваться долгим размышлениям, он был человек действия.

«Может, позвонить Андрюше Подберезскому? – подумал он. – Или прямо Бахрушину?»

Звонить Бахрушину не хотелось. Что-то в последнее время в их отношениях разладилось. То ли Борис Иванович Рублев стал не нужен полковнику ГРУ Бахрушину, то ли у самого полковника возникли какие-то проблемы, и ему было не до Рублева.

Недовольно взглянул на часы. Было еще сравнительно рано. Борис подошел и оперся локтями о подоконник, почти наполовину высунувшись из окна. Две дворничихи сгребали опавшие листья в большие золотистые ворохи. Смотреть на этот процесс было приятно, он отвлекал от навязчивых мыслей.

Затем одна из дворничих взялась поджигать листья.

Смяла газету, долго возилась со спичками. Наконец газета загорелась; и женщина принялась подсовывать ее под ворох влажных листьев, пряча в середину. Листва задымилась, дым медленно пополз вверх, и вскоре Борис Рублев ощутил его терпкий, щекочущий ноздри запах.

Так всегда пахнет листва осенью. Что-то странное и волнующее есть в этом запахе. Осень Борис любил, она ему нравилась всегда. А вот к весне относился с легким презрением. Ему не ложилось на душу кипение крови в организме, не по душе была весенняя суета и напряженность.

«Закурить бы сейчас», – мелькнула шальная мысль, но Борис раздавил ее в своем сознании, как давят назойливого комара – абсолютно безжалостно.

Дворничиха продолжала меланхолично сгребать опадающую листву. В квартире сделалось совсем уж тихо, и настроение у Комбата было ни к черту.

«Какой-то я издерганный, словно от меня несуществующая жена ушла и даже не объяснила почему.»

Вдруг эту гнетущую тишину нарушил звонок – не дверной, а телефонный. Борис даже встрепенулся, «Интересно, кто это может звонить в такую рань?»

Он взял трубку, уже по звонку догадываясь, что это междугородный.

– Алло, слушаю!

– Здравия желаю, – услышал он в трубке знакомый и родной голос.

– Бурлак, ты, мать твою?

– Я, Борис Иванович, а то кто же!

– Ну где ты, что ты? – тут же обрадовался Борис Рублев.

– Как это где – у себя в Сибири.

– Черт бы тебя подрал, Гриша, забрался невесть куда.

Видимся раз в год, да и то не всегда.

– Ага, Борис Иванович, – услышал он в трубку голос Гриши.

– Ну как ты там?

– Да я нормально, дела засосали, ни вздохнуть, ни выдохнуть.

– Плюнь на дела, Гриша, друзья дороже.

– Это точно, Борис Иванович. Вот я о тебе вспомнил и звоню.

– Спасибо. Случилось что или так?

– Случилось, Борис Иванович. Надо будет сделать вот что… Правда, я не надеялся тебя застать дома– пространно принялся объяснять Бурлаков.

Комбат оживился до невероятности, он вместе с трубкой направился в кухню, где на пепельнице лежали сигареты, и рука уже сама чисто механически потянулась к пачке, но тут же мужчина отдернул пальцы от пачки, словно бы она была раскалена докрасна и могла обжечь. И зло выругался, забыв; что прижимает трубку к уху.

– Ты на кого это, Борис Иванович? – услышал он голос Гриши.

– Да не на тебя, на себя.

– За что это ты так, Комбат, себя не любишь? Вроде мужик выдержанный, а материшься, как на плацу.

– Ай, Гриша, – вздохнул Рублев, – курить бросил, вот и мучусь.

– Так не мучься, Борис Иванович, закури.

– Не могу.

– Почему не можешь? Силу воли испытываешь, что ли? Так она у тебя и так железная, все знают.

– Да нет, Гриша, все-то знают, а я сам себе доказать должен.

– Вот что, Борис Иванович, я бы с тобой подольше поговорил, да времени нет, партнеры ждут.

– Вот видишь, Гриша, как для партнеров, так у тебя времени хоть отбавляй, а на однополчанина, так сказать, для боевого командира, и пяти минут нет.

– Пять минут есть как раз.

– Тогда рассказывай, как там у вас в Сибири. Только не говори, что холодно, это я и без тебя знаю.

– У нас хорошо, приезжай, поохотимся.

– Я с тобой, Гриша, уже наохотился. Как приеду к тебе, так вечно в какую-нибудь историю втюкаемся.

– Нет, сейчас без историй. Возьми Андрюху, и Приезжайте, я вас встречу, как всегда.

– Знаю я, как всегда у тебя получается…

– А звоню я вот чего, Борис Иванович. Звонил Андрюхе, его не застал ни на работе, ни в тире, ни дома, – нигде его нет.

– По бабам, наверное, пошел, – улыбнулся Комбат. – Он же холостой пока.

– Может, и так, а может, и еще где пробавляется.

Встреть поезд.

– Какой поезд, Гриша?

– Из Сибири, какой еще. В шестом вагоне у проводницы для тебя и Андрюхи посылка.

– Большая? – спросил Комбат.

– Надеюсь, ты одной рукой поднимешь, мужик-то ты здоровый.

– Опять дары леса?

– Ага, – засмеялся в трубку Бурлаков. – Мяса кусочек…

– Знаю я твой кусочек, пуда на два?

– Ну не на два, а на пуд. Орешки кедровые, рыба сухая, мед, грибы.

– Гриша, ты с ума сошел, я же это все не съем!

– Поделись с ребятами, – настоятельно сказал Бурлаков, – у меня этого добра хватает.

– Да ладно тебе – хватает! Сам бы лучше приехал, хоть с пустыми руками.

– Кстати, Борис Иванович, там, в валенках, найдешь бутылку, настоянную на травах, по старинным сибирским рецептам.

– Да что б ты сдох, валенки в Москве даже последний бомж не наденет, – расхохотался в трубку Комбат, – я и пить бросил!

– Вот уж в это я не верю. Во все что угодно могу поверить, а в это – никогда, хоть ты меня распни!

– Приеду – распну.

– Ты бы не обещал, а взял да приехал. Если денег нет – пришлю.

– Есть у меня деньги, Гриша.

– А чем занимаешься, Борис Иванович?

– Ничем, собственно говоря. Оттого и тоскливо.

– А Андрюха чем занимается? Наши-то у тебя появляются?

– Появляются иногда. Андрюха, как и раньше, – тир, бабы, дела какие-то. В общем, его не поймешь.

– Ты небось, Комбат, только что с пробежки?

– Ага, с пробежки. А как ты угадал?

– На часы посмотрел и угадал, это несложно.

Борис Иванович услышал голоса и понял, что его друга Бурлакова кто-то настоятельно требует к другому телефонному аппарату.

– Ну так что, все?

– Все, вагон запомни – шестой.

– Шестой или седьмой?

– Шестой, шестой, там девушка такая симпатичная, проводница, блондинка длинноногая с большой грудью. Я сказал, что встретят посылку двое очень хороших мужчин.

– Ладно тебе, Гриша, успехов. Звони.

– Сам позвонишь, Борис Иванович, как разберешься.

– В смысле, когда съем? Так это будет не скоро.

– Как получишь, позвони, я к вечеру буду на месте.

– Хорошо, Гриша, спасибо.

– Ну давай, Комбат, до встречи.

В трубке послышались гудки. Рублев стоял, держа трубку в руках, и расслабленно улыбался – так, словно был ужасным сластеной и ему перепала большая ложка меда. Даже курить не хотелось: приятно, когда про тебя не забывают.

Рублев потер руку об руку, затем несколько раз звонко хлопнул в ладоши.