За стенами старого замка - Страница 7
Мать разрыдалась.
- Ба... бандиты...
- Да что случилось?
Дверь с шумом распахнулась, и появилась мать, в слезах, лицо красными пятнами, и встревоженная тётя Ага.
- Вот, посмотри! - сорванным голосом сказала мать.
- Мама...
- Молчи! - вдруг страшно закричала мать. - Я тебе всю задницу исполосую, чтоб не знал куда сесть!
- Ну-ну, погоди, не кричи, зачем же так, - тётя Ага захлопотала вокруг Камила. Она осмотрела рану, концом бинта вытерла сочащуюся сукровицу и успокаивающе произнесла: - Да тут уж ничего страшного и нет.
- Ничего страшного! Я им сделаю страшное! - срывалась на крик мать. Всех родителей под суд отдам! Вырастили бандитов!
- Мама, мам... Он нечаянно, он не знал, не хотел... Он думал, я шпион, крестоносец...
- Я ему дам крестоносцев! - не унималась мать. - Я ему покажу! Игрушку нашли!
- Кто это? - тихо спросила тётя Ага.
- Бортишек...
- Я немедленно иду туда! - схватилась мать. - Я пойду... Я им устрою!
У Камила защемило в сердце.
- Мама! Мам, не надо! Нельзя туда. Я обещал... У него отец сейчас на войне... - Камил осёкся. Выдал. Я же их всех сейчас выдал! Что же я наделал - я ведь им клялся! КЛЯЛСЯ! И выдал.
- Какая война? Какая сейчас война?! Я им сама войну устрою! Я им побоище устрою!
- Обожди ты, - тихо сказала тётя Ага, внимательно смотря на Камила. Нет у нас в селе никакого Бортишка. Да и имя какое-то чудное. Имя - не имя, не кличка.
- Так ты ещё и врать? - мать замахнулась на Камила, но тётя Ага её удержала. - Матери - врать? Ты у меня шагу из дому не ступишь, пока отец не приедет!
- Успокойся, - тётя Ага налила стакан компота и начала отпаивать сестру. Зубы стучали о стекло, и мать, перехватив стакан, стала, обливаясь и дрожа, пить.
- Я ему... Я ему...
- Ну-ну, - успокаивающе поддакнула тётя Ага и, наклонившись к Камилу, сказала: - Иди на кухню - умойся. Да осторожней, рану не мочи. - Она легонько подтолкнула его в сторону кухни и добавила: - Я потом приду, дам поесть.
- Я ему дам! - всхлипнула мать. - Я его накормлю...
- Ну-ну, - тётя Ага похлопала мать по руке и, снова обернувшись к Камилу, сказала: - Иди.
Камил угрюмо кивнул и, зажав под мышкой грязную, разорванную рубашку, ушёл на кухню. Есть ему совсем не хотелось.
Мать сдержала слово, и следующие два дня Камил шагу не мог ступить из дому. На следующее утро, только он попытался вынырнуть из-за стола на улицу, не спросясь, будто ничего и не случилось, мать поймала его за шиворот и, сопроводив возглас: "Ты куда?" - совсем не скупым подзатыльником, загнала в спальню, где и заперла на ключ. Вначале он попытался проситься, но мать была неприступна, как крепостная стена в первые дни осады, потом он перешёл на обиженное всхлипывание, но это тоже ни капельки не помогло, и тогда он надулся и замолчал, не отвечая ни на какие вопросы.
Под вечер пошёл дождь и лил всю ночь и весь следующий день. Это был какой-то праздник, и мама, смягчившись, разрешила ему выйти к телевизору, но Камил отказался. Мать с тётей Агой месили тесто на яблочный пирог, говорили о папе, о папиной работе, о папином начальнике, о ценах в городе, о моде, о соседях, о том, что дождь - это хорошо, в огороде всё растёт как на дрожжах... Негромко, вполсилы, ни для кого гудел телевизор, а Камил, насупясь, сидел в спальне на подоконнике и сумрачно глядел на серый, весь в лужах, двор, по которому уныло бродили нахохленные, мокрые куры. Как там в замке?
Он представил себе большую залу, где они с Бортишком ели, длинный деревянный стол, вкопанный в земляной пол, два масляных светильника с золотыми огоньками... На своём любимом табурете сидит Порту и чинит конскую сбрую, прокалывая дырки большим и острым, как жало, шилом. Брови при этом ползают по его лбу, будто две большие мохнатые гусеницы, а борода топорщится и шевелится, как клок соломы на ветру. В углу Марженка что-то споро стряпает, изредка она замирает и подолом вытирает глаза - словно от дыма. А Бортишек поминутно выскакивает во двор и выглядывает из-под навеса на разверзшиеся хляби. Когда же кончится дождь?
Камил вздохнул. Ему было не по себе, от нехорошего предчувствия ныло сердце. Только бы в замке ничего не случилось, и никто не подумал, что он предатель. Хоть мама с тёткой Агой близкие ему, самые близкие люди, но ведь он обещал молчать! А он... Он... Когда Камил вспоминал позавчерашнее, у него начинало першить в горле.
Ночью дождь перестал, но небо так и осталось заволочено тучами, и под утро они излились на землю сильным летним ливнем. Однако часам к десяти тучи разбежались в стороны грязными мокрыми тряпками, и показалось небо. Чистое, только что вымытое, и вовсе не голубое, а синее, глубоко синее, что от его синевы дух захватывало, и страшно холодное.
Мама с тётей Агой готовили на кухне завтрак, и Камил, воспользовавшись этим, проскользнул на крыльцо. Было холодно и слякотно не мешало бы обуться, - но тут сзади послышались мамины шаги, и Камил, уже не раздумывая, кубарем скатился с крыльца.
Мамин возглас: "Куда?" - застал его в тот момент, когда он перемахивал через забор. Потом, уже на улице, он дал себе удовольствие выслушать лишь тираду: "Ну, погоди! Только вернись!" - и скрылся в первый же переулок.
Когда он вбежал в рощу, с деревьев на него обрушился целый водопад, но это вовсе не сделало его осторожней. Он продолжал бежать, и с каждым шагом сердце его всё сильнее сжималось в предчувствии неясной беды, страшной и неотвратимой. На ноги налипли лапти грязи, она комками срывалась с пяток и ляпала по спине, словно подгоняя. Он уже не чувствовал холода, хотя был насквозь мокрый и грязный по уши - им владела только одна мысль, одно желание. Только бы в замке всё было хорошо, только бы там ничего не случилось, только бы...
Камил выскочил на поляну и остановился. Сердце больно сжалось, так что невозможно стало дышать. Вместо Козинского замка мокрым чёрным пепелищем громоздились развалины.
Не веря своим глазам, он оглядел развалины, а затем медленно, на негнущихся ногах, начал спускаться вниз. Он почти подошёл к перелазу, как услышал звяканье сбруи и похрапывание коней. Вначале Камил не поверил своим ушам, как только что не поверил глазам, прислушался, но тут какая-то лошадь заржала, не оставив никаких сомнений, и он, стремглав подскочив к стене, буквально взлетел на неё.