За решеткой (ЛП) - Страница 67

Даже мысль об этом вызывала у меня тошноту.

В июне свои показания дал Хенрик, а также его мать и несколько других соседей, проживавших в то время в здании. Забавно, какими подробными оказались их воспоминания теперь, когда кто-то задавал нужные вопросы.

В день, когда под присягу вызвали Джалена, я через всю комнату ощущал напряжение, исходившее от Бишопа. Он не смотрел на своего брата. Опустив голову, Бишоп все это время смотрел на своего брата.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы ваш брат поднимал руку на Аянну?

— Нет, — Джален казался бледным в флуоресцентном освещении зала суда и не смотрел в глаза Синтии.

— Вы когда-нибудь видели, чтобы он поднимал руку на Кеона?

— Нет.

— Кеон был сыном Бишопа?

Мы все знали, что это не так. Суд знал, что это не так. Тест на отцовство подтвердил, что Кеон был сыном Исайи.

— Нет.

— Вы можете описать отношения между Бишопом и Аянной?

— Они были близкими друзьями. В старших классах они какое-то время встречались, но потом расстались. Не знаю, почему, ведь они неплохо ладили. Она на какое-то время исчезла, а потом снова объявилась. Беременная. Она родила ребенка, и Бишоп постоянно с ними виделся. Она приходила на ужин. Он ей помогал. Она опиралась на него. Я думал, может, они решили свои разногласия, и он снова хотел с ней встречаться, но не говорил нам.

— Расскажите мне про тот случай, когда вы подслушали, якобы Бишоп сказал, что убьет ее.

— Он этого не говорил, — рявкнул Джален.

— Но это значится в ваших предыдущих показаниях.

— Это неправда. Бишоп никогда не говорил, что убьет ее. Они извратили мои слова. Однажды ночью она пришла к нам домой, и он украдкой провел ее в свою комнату. Я слышал, как она плакала, и как они разговаривали. Он все сильнее и сильнее злился. Затем совсем разбушевался и ударил кулаком по стене. Тогда-то я вышел в коридор, чтобы послушать. То, что я услышал, создавало впечатление, будто он узнал, что она изменяет или типа того. Он злился на другого парня и сказал, что когда узнает, кто он, то убьет его, — Джален съежился на сиденье, слыша свои слова, разнесшиеся по залу суда. Это снова выставляло Бишопа агрессивным. — Он бы никому не навредил. Я знаю своего брата. Аянна тогда провела ночь в нашем доме. Бабуля злилась, потому что он привел девушку в свою комнату, но она же не осталась бы, если бы он ей угрожал, верно?

Бишоп хмуро смотрел на свои руки, заламывая их на коленях. Он нервно притопывал одной ногой, на подбородке дергался мускул, и мне хотелось наорать на Джалена, чтобы тот заткнулся. Но Синтия и бровью не повела. Она хотела вытащить на поверхность всю правду. Даже те угрозы, что Бишоп озвучил в адрес Исайи.

— То есть, у вас сложилось впечатление, что ваш брат снова встречается с Аянной?

— Да, и что она изменила, — Джален пожал плечами. — Они могли снова сойтись. Я так предположил.

— Мой клиент утверждает, что Аянна в тот вечер пришла к нему в муках, потому что подверглась насилию. Она искала у него утешения, потому что была напугана. Возможно ли, что услышанное вами было вспышкой гнева в адрес ее насильника?

— Протестую. Наводящий вопрос.

Синтия подняла ладонь.

— Я отзываю вопрос, Ваша Честь, — она прошлась перед стойкой свидетеля, сосредоточившись на Джалене. — Вы видели Аянну следующим утром?

— Да.

— И как она выглядела?

— Плохо. Побитая.

— И как она вела себя с вашим братом?

Джален поерзал на сиденье.

— Она от него не отходила. Он все обнимал и обнимал ее, а она плакала. Она сказала, что не хочет возвращаться в школу, потому что боится.

Синтия чудесным образом представила свидетельские показания Джалена в совершенно ином свете, чем ранее. Даже перекрестный допрос обвинения получился так себе. Когда Джалену разрешили уйти, его взгляд задержался на брате, который так и не смотрел на него.

Поверженный, Джален повесил голову и вышел из зала суда.

***

На протяжении месяцев рассмотрения дела Бишопа в суде я продолжал свои еженедельные визиты в Полански.

— Ты выглядишь хорошо, — сказал я как-то утром понедельника в августе. — Ты не кажешься таким потрепанным, как несколько месяцев назад.

Он улыбнулся, и это зрелище согрело меня изнутри.

— Я никогда не испытывал такой надежды. Теперь все ощущается таким хорошим. Суд ощущается хорошим. Мне не кажется, что меня пинают всякий раз, когда я пытаюсь подняться на ноги.

— У меня тоже хорошее предчувствие. Мы уже приближаемся к финалу.

Он кивнул, перебирая пальцами.

— Я все еще не могу представить это, знаешь? Пребывание вне этой тюрьмы. Меня возят в зал суда, но я так скован в фургоне, и там нет окон и открытого пространства, что практически не могу представить, каково это — выйти на свободу.

— Ты все это увидишь. Куда хочешь пойти в первую очередь, когда тебя освободят?

Бишоп рассмеялся и покачал головой.

— Нее, я не хочу играть в эту игру. Это опасно.

— Ты суеверен?

— Нет, но это ощущается так, будто я испытываю судьбу. Не хочу так делать.

— Справедливо.

— Подожди. Может, всего один момент.

Я улыбнулся и наблюдал, как в его глазах сияет свет. Он на какое-то время пропадал, но теперь вернулся изумительным зрелищем.

— И что же?

— Это не поход куда-либо, но я бы с удовольствием съел стейк, пожаренный на гриле.

— Средняя прожарка с кровью, верно? — я подмигнул, дразня его и прекрасно зная его предпочтения.

— Энсон, не смей класть на мою тарелку полусырое мясо.

— Полная прожарка. Я помню.

— С картофельным салатом?

— А то. Хочешь, чтобы в салате были кусочки хрустящего бекона?

— Хочу.

— Еще я делаю отпадные овощные шашлычки, если хочешь.

— Черт. Это должно быть лучше того месива из консервированных овощей, которое дают нам здесь. Для галочки, я больше никогда не хочу есть молочную кукурузу (прим. это распространенный гарнир в США, для которого кукурузу варят в молоке, а потом превращают в пюре).

— Если выйдешь отсюда, обещаю, что больше никогда не накормлю тебя этим.

Мы умолкли, присмирев от темы нашей беседы, потому что еще многое было под вопросом в том, что касалось дела Бишопа. Судебный процесс хорошо продвигался, но могло случиться что угодно.

— Как у тебя дела с ремонтом? — спросил Бишоп, переводя наш разговор в более безопасное русло.

— Хорошо. Я закончил красить гостевую комнату, — я не говорил, что занялся гостевой комнатой из-за его потенциального освобождения. Я хотел, чтобы ему было где остановиться без необходимости ночевать в моей комнате. Я не знал, как скоро он будет готов перейти к интимным отношениям после своего освобождения. — Еще у меня установят новые окна. На следующей неделе. Мама приедет в гости на несколько дней, так что я хотел поставить их до ее приезда.

— Тебе надо будет сделать фотографии.

— Я всегда все фотографирую.

Второе октября стало днем, когда изменится моя жизнь. Она или начнется, или оборвется с вердиктом присяжных. Я приехал в зал суда пораньше. Хавьер пришел со мной, сунув руки в карманы брюк, пока я расхаживал туда-сюда перед бетонными лестницами у входа.

Ветерок был теплым, но я все равно дрожал. Морозец пробирал меня изнутри, и я был не в силах остановить дрожь, сотрясавшую тело.

— Дыши, приятель, а то в обморок грохнешься.

Я провел рукой по волосам, пытаясь найти ровный ритм дыхания, но терпя неудачу.

— Как я могу одновременно потеть и мерзнуть?

— Ты на нервах. Прекрати протирать дырку в асфальте и пошли внутрь.

Я посмотрел на тротуар под своими кедами, пиная мелкие камушки и стискивая зубы.

— Ладно. Ладно, давай сделаем это.

Когда я повернулся к лестницам, знакомое лицо привлекло мое внимание. Джален подходил к зданию суда с улицы, сгорбив плечи, и весь его язык тела кричал о душевных муках. Он выглядел так, будто сомневался, стоит ли ему тут находиться.