За решеткой (ЛП) - Страница 4

Мы подошли к первой из многих дверей, открывавшимся по пропускам и отделявшим каждый коридор и секцию отсека. Рей остановился и положил руки на бедра, глядя за синюю решетку двери.

— Добро пожаловать в отсек смертников, друг мой. Прежде чем я проведу нас внутрь, позволь дать совет. Я работаю заведующим семь лет. До этого был таким же офицером, как ты. И если я что-то выучил за это время, так это то, что не надо вести себя на работе как мачо. Слышал выражение «на мед поймаешь больше мух, чем на уксус»? (прим. то же самое, что «ласковый теленок двух маток сосет» или «будь проще и люди к тебе потянутся») Это применяется и здесь. Судя по моему опыту, с этими парнями за решетками проще поладить, если проявить капельку понимания и доброты, а не кичиться властью и мышцами. Они тоже люди. Неважно, что они сделали, чтобы угодить сюда. Твоя работа — охранять их от самих себя и остальных. Конечно, ты можешь игнорировать меня и строить из себя крутого парня, но обещаю, что лучше тебе от этого не станет. Это не та же работа, что в тюрьме общего режима. Это непростое время. Это конец коридора.

Рей изучал меня, пока я переваривал его слова. Это казалось логичным и дало мне странное ощущение надежды, что это место работы подойдет мне лучше, чем предыдущее. Я посмотрел через первые решетки на длинный коридор за ними. Там продолжались те же белые стены, мимо которых мы шли ранее, а также та темно-синяя линия, которую я разглядывал. Вот только линия уже не была зазубренной и подскакивающей. Она сделалась прямой и тянулась горизонтально примерно на уровне пояса человека.

Я повернулся и посмотрел туда, откуда мы пришли, подмечая зазубренные неровные скачки синей линии позади нас. Нахмурившись, я опять посмотрел через решетки.

— Заметил, да? — сказал Рей.

— Скажи, что я ошибаюсь.

Рей усмехнулся и потер ладонью свои коротко стриженые рыжие волосы.

— Хотелось бы. Но я уверен, что государственный орган, выбравший такой дизайн, будет отрицать все до последнего.

Я подошел к стене и положил ладонь на последний скачок голубой линии, который был покороче остальных, а дальше линия возвращалась на тот уровень талии. Далее она тянулась ровно.

— Это кардиограмма, — сказал я. — И сердцебиение прекращается здесь. Это...

— Зловеще?

Я кивнул.

— Отвратительная шутка. Вообще не креативно и не смешно. Это ужасно.

— Согласен.

Мы еще минуту стояли и смотрели на синюю линию на стене. Нервные мурашки, которые я испытывал на парковке, вернулись, и я порадовался, что униформа была с длинными рукавами и скрывала волоски на руках, вставшие дыбом. Неважно, сколько бы человек ни работал в этой сфере, отсек смертников не оставлял равнодушным никого, даже меня, хотя я еще не побывал внутри.

— Идем?

Я подавил отвращение от голубой линии и подошел к Рею у решеток. Он передал по рации сигнал открыть дверь, и мы прошли через первые из множества решеток. Металл с лязгом захлопнулся за нас, создавая тревожную атмосферу финальной неизбежности.

Логово зверя, как выразился Рей. Зловещая аура этого места тяжелым бременем ложилась на мои плечи, пока мы проходили вперед. Я знал одно — что если в месте вроде 12 корпуса случалось какое-то дерьмо, то ты застревал здесь.

— Это секция А, — объявил Рей, когда мы дошли до первого длинного коридора камер. — Секции А и Б обозначены как «смертный дозор». Двадцать восемь камер, которые включают в себя этот ряд камер, те что прямо над ними, соседний коридор и тот, что над ним. Они редко бывают заполнены все разом. Смертный дозор...

Прежде чем Рей перешел к объяснению, я вклинился и договорил за него, пока мы смотрели на длинный ряд пронумерованных камер.

— Когда судья окружного суда подписывает распоряжение о приведении в исполнение приговора о смертной казни, заключенных переводят сюда на их последние недели.

— Верно. Это их последний дом перед тем, как их переведут в Хантсвилль или Дом Смерти, как мы его называем. В этих секциях охрана удвоена, и иногда ты тоже будешь дежурить тут, хотя большую часть времени я назначаю сюда добровольцев, потому что эта работа бывает тяжелой. Эти бедняги наиболее склонны совершить суицид любыми возможными способами. Их дни сочтены, дата назначена. Наша задача — проследить, чтобы этого не случилось. В основном они хотят покаяться и поговорить. Работая здесь, ты услышишь немало нелицеприятных вещей. Будь готов к этому.

Я обратил внимание на присутствовавших охранников. Они мельком встретились с нами взглядом, когда мы зашли на этаж, но были заняты своей рутиной и больше не обращали на нас внимания.

Рей хлопнул меня по плечу и направил к открытой стальной лестнице, ведущей на другой уровень.

— Пошли наверх. Мы переходим в отсек Б, чтобы ты примерно понимал, как мы тут устроены. Здесь одиночные камеры по 60 квадратных футов (прим. 5,5 кв. м). У заключенных есть узкое окно, длиной примерно 60 см и высотой 5 см. Это весь солнечный свет, который они получают. У них есть кровать с тонким матрасом и объединенный унитаз с раковиной. Ничего больше, помимо стандартного комбинезона. Все, что еще имеется у них в камерах, куплено в магазине для заключенных, и они заслуживают право сохранить эти вещи. Это может быть запасная одежда, продукты питания, принадлежности для рисования, вентиляторы, потому что тут пипец как жарко, книги и все такое. В отличие от других отсеков смертников мы не разрешаем телевизоры, но можно купить радиоприемник.

Мы добрались до верхнего уровня, и Рей повел меня по разным коридорам, пока мы не дошли до очередных решеток и не вошли в новый отсек.

— Дни в тюрьме Полански начинаются в 3:30 утра, когда подается завтрак. После того, как завтрак съеден и отдельным заключенным выданы лекарства, в которых они нуждаются, мужчины наводят порядок в камерах, а мы смотрим, кому сегодня полагается досуг и душ.

— Всем предоставляется такой вариант?

Мы остановились перед рядом камер, по обе стороны располагались белые стальные двери с узкими прямоугольными окошками (шириной не более 7 см) и укрепленные такими же решетками-ромбиками, которые я видел в помещении для персонала. На каждой двери черной краской был написан номер, чтобы отличать друг от друга эти двери-люки, куда ставились подносы с едой и куда заключенные выставляли руки для надевания наручников перед выходом куда-либо.

Рей повернулся ко мне.

— Неа. Привилегии душа и досуга зависят от того, на каком они сейчас уровне. У нас действует система трех уровней, основанная на хорошем поведении. На первом уровне они получают все лучшее, на что могут надеяться, — Рей загибал пальцы. — Они хранят свои вещи, каждые четырнадцать дней могут ходить в магазин для заключенных, имеют право на двухчасовой визит раз в неделю, а также два часа на душ и досуг пять дней в неделю.

— Понижение до второго или третьего уровня происходит тогда, когда надзиратель составляет отчет о плохом поведении. Когда такое случается, появляются ограничения. Они могут вернуться на первый уровень только через 90 дней хорошего поведения. На втором уровне заключенным не разрешается хранить личные вещи, их время на душ и досуг сокращается, в магазине можно купить только предметы личной гигиены, нельзя брать книги из библиотеки, а посещения разрешены только дважды в месяц. Третий уровень похож на второй, только еще меньше посещений (раз в месяц), меньше денег для магазина, и дольше ждать до возвращения на первый уровень. Никаких бонусов.

— Понял.

Пока Рей объяснял мне уровни, другой надзиратель прошел по длинному ряду камер. Мы остановились на верхнем уровне секции Б в отсеке Б. Мужчина колотил кулаком по каждой двери, заглядывая в окно каждой камеры, затем двигался дальше. Шум разносился и отражался эхом от потолка и стен.

— Шумоизоляцией у нас и не пахнет. Если двери надежно заперты, это еще не значит, что мы не слышим абсолютно все, что происходит в камерах. Если кто-нибудь пернет, мы услышим. Если кто-то громко срет, ну что тут сказать, наслаждайся, — Рей усмехнулся, когда я сморщился.