За решеткой (ЛП) - Страница 12

— Почти идеально.

Бишоп отсоединил насос и вытолкал его носик обратно за решетку. Я не знал, что сказать, и мне не нравилось, как он проницательно уловил мои беспокойные эмоции. Так что я выпрямился, расправил плечи и поднял подбородок, отказываясь давать беспокойству власть надо мной. Отказываясь показывать ему это.

— Наслаждайся своим досугом, — затем я кивнул и пошел убирать насос обратно.

Как только я заново запер подсобку и вернул ключи надзирателю Как-Его-Там (я так и не потрудился узнать его имя), я пошел в коридору, который вел к выходу из 12 корпуса. Не успел я дойти до порога, как Бишоп позвал:

— Эй, босс?

Мои ноги замерли на месте, и я сделал вдох перед тем, как повернуться к нему лицом. Со всем стоицизмом, который я только мог призвать, держа лицо лишенным выражения, я сказал:

— Да?

Бишоп приподнял мяч.

— Спасибо. Я ценю твою доброту, — затем он повернулся и стал отбивать мяч от пола, больше не наблюдая за мной и не препарируя мою душу этим тяжелым взглядом.

— Не за что, — пробормотал я себе под нос.

Прошло еще две-три минуты, и только потом я убедил свои ноги сдвинуться с места. Я смотрел, как Бишоп несколько раз забросил мяч в корзину и немного побегал по маленькой камере. Его тело двигалось плавно, как вода, каждое движение гладко переходило в следующее. Он был загадкой. И чем дольше я находился в его присутствии, тем более замысловатой становилась эта загадка.

***

Следующие недели прошли как в тумане за работой и обустройством в новом доме. Рей выдал мне расписание и сказал, что в какой-то момент я буду работать в команде сопровождения и в итоге буду охватывать все секции отсека Б. Он объяснил, что начальник тюрьмы пробует новую систему и хочет, чтобы надзиратели посменно работали в одном блоке, а не рассеивались по всему 12 корпусу. Он посчитал, что знание заключенных и их поведения может поспособствовать слаженной работе. Рей объяснил, что это эксперимент. Они применяли такое с января, и всем это нравилось.

Единственное исключение — это работа в отсеке Е. У всех в расписании бывали дни работы в Е. Это был единственный отсек без своего фиксированного персонала. Никому не нравилось работать с парнями в карцере. Они были жестокими и непредсказуемыми, и несправедливо было назначать какую-то группу надзирателей для постоянной работы в том отделении. Это неизбежно привело бы к выгоранию.

Я побывал во многих секциях отсека Б и познакомился со многими надзирателями. Они были достаточно дружелюбными, не считая одного-двух, чьи приветствия были менее искренними и заставили меня почувствовать себя чужаком.

Следующие несколько дней я работал в команде сопровождения с парнем по имени Эзра Аттербери. Пока что он сказал мне меньше десяти слов и расхаживал всюду с постоянной гримасой на лице и затаенной злобой внутри. Поначалу я думал, что это из-за того, что ему пришлось работать с новичком; потом я решил, что он сам по себе такой. Первоклассный засранец с извечной презрительной гримасой. Он вовсе не завоевал мое расположение.

Он обращался с заключенными грубее всех, что я видел. Мне не нравилось работать в паре с ним и оказаться виноватым за компанию, если возникнут проблемы.

Как новенький, я был ниже по иерархии, и потому Эзра управлял нашим днем, общаясь по рации и узнавая, где и когда мы должны быть. Мне везло, если он делился этой информацией со мной, но часто приходилось просто догонять его, когда он уходил без предупреждения.

— У нас тут запись к Сабелю из Б04 и Ндиайе в Б21, — сказал голос по рации и отключился.

Эзра нахмурился, нажав кнопку на своем устройстве, и ответил:

— Принято. Идем туда.

— Посещения? — спросил я, когда он зашагал вперед без объяснений.

— Ага.

Эзра не останавливался до самого отсека Б, снова зашагав без единого слова. Ноль объяснений о том, куда мы идем и что делаем. Он очень быстро начинал раздражать меня.

Когда я догнал его в Б, Эзра уже остановился перед камерой Б04 на основном уровне и говорил с патрулирующими надзирателями, уведомив их о посещении. Они тоже получили сообщение и знали, что мы придем.

Процесс по доставке Джона Сабеля из отсека Б до комнаты посещений был типичным. Все стандартно, начиная с обыска и заканчивая размещением его перед толстым плексигласовым стеклом, которое отделяло его от мужчины в костюме — видимо, это был его законный представитель.

Заключенным в отсеке смертников не полагались контактные визиты, то есть, от гостей их отделяла толстая пуленепробиваемая и звуконепроницаемая стена. Они говорили через специальные телефоны. Заключенные все время были в наручниках на руках и ногах, и цепочка приковывала их к крюку в полу под их стульями. Им разрешалось максимум два часа разговора. Визиты допускались раз в неделю при условии, что на них не наложено дисциплинарных ограничений.

Как только Джон Сабель оказался на месте, мы вернулись в отсек Б для следующего трансфера. Только оказавшись перед камерой Б21, я осознал, что это камера Бишопа. Я не узнал его фамилию, потому что никогда прежде не встречал ее упоминания.

Я не видел Бишопа со своего второго рабочего дня, но это не означало, что я перестал думать о нашем маленьком разговоре из-за баскетбольного мяча и о том, как он не забыл поблагодарить меня перед моим уходом.

Почему-то этот момент запомнился мне и изменил мое восприятие этого гиганта из Б21.

Эзра заколотил кулаком по двери камеры Бишопа и гаркнул:

— Посещение. Оторви задницу и раздевайся.

Я покосился на рычащего охранника, но прикусил язык и подавил желание сказать ему остыть. Я встал у второго окошка в камеру Бишопа и заглянул внутрь, приготовившись проводить осмотр. Бишоп читал — опять. Книжный червь во мне хотел узнать, какая литература интересовала мужчину вроде него. Но мы тут не поболтать пришли, и Эзра мне быстро напомнил об этом.

— Шевели задницей, Бишоп. Нет у нас времени торчать тут с тобой.

Бишоп поднял свое огромное тело на ноги и повернулся лицом к двери. Наши взгляды встретились и задержались на мгновение; мы словно обменялись безмолвным приветствием перед тем, как этот твердый взгляд, который я помнил со своей первой недели, скользнул к Эзре. Он сделался мрачным и угрожающим. По-своему пробирающим до костей.

Бишоп схватил с пола сложенный комбинезон и подошел к двери. Я открыл люк и принял одежду, быстро осмотрев ее изнутри и снаружи.

— Чисто.

Услышав мой вердикт, Бишоп снял одежду и подчинился приказам Эзры, пока тот руководил процедурой осмотра.

— Нагнись, бл*дь, и покажи сраку, засранец, — Эзра захихикал над своей идиотской шуткой, и я едва сдержался, чтобы не врезать ему кулаком.

Когда Бишоп натянул комбинезон, мы надели на него наручники (для посещений руки сковывались спереди, чтобы он мог пользоваться телефоном) и вывели из камеры. От меня не ускользнуло то, как Эзра приложил чуть больше силы, впечатав Бишопа головой в стену.

— Стой смирно, черт ты здоровенный. Все с тобой вечно медленно.

Я закусил щеку изнутри и надел оковы на лодыжки Бишопа. Затем Эзра дернул его за руку, и Бишоп охнул от неловкого рывка. Я не удивился бы, если бы хватка Эзры оставила на теле Бишопа синяки.

Но безмолвный гигант оставался бесстрастным, не возражая и не жалуясь на действия Эзры. Его взгляд больше не пронизывал нас обоих. Вместо этого он смотрел прямо вперед омертвевшим взглядом. Я невольно подумал, что это отсутствующее выражение тревожило сильнее всего остального, что я до сих пор подмечал за Бишопом. Он как будто отступил в себя, спрятался в какое-то темное глубокое место в своем сознании. Место, которое, как я себе вообразил, было полно кошмаров.

Он не сбивался с темпа, пока мы вели его к комнате для посещений. Всю дорогу Бишоп держал подбородок опущенным к груди. Мы посадили его на жесткий металлический стул у плексигласового окна и прикрепили цепочку к крюку на полу.