За решеткой (ЛП) - Страница 1

Может, весь этот перевод был большой ошибкой. Сначала дом, потом непонятки с тем, с какого дня мне приступать к работе, теперь вечно растущая гора чувства вины из-за того, что я бросил свою маму в Мичигане. Чем больше она звонила, писала или оставляла сообщения, тем тяжелее и сильнее становилось это чувство вины. Я ей не отвечал.

Воротник черной футболки льнул к шее. Вопреки мурашкам на руках и постоянному стучанию зубов, пот стекал по спине и выступал каплями на висках. Мое тело превратилось в противоречивый комок нервов. Я опустил окно в своем джипе Вранглере, и резкий ветер растрепал мои волосы. Я вдыхал запахи свободы и перемен, впитывая предрассветную двадцатиградусную прохладу.

Техас. Я сбежал аж в Техас. Когда моя голова перестала кружиться, и тело получило небольшую передышку, позволяя мне подумать, я все еще не мог поверить, что бросил все и перетащил всю свою жизнь на другой конец страны.

Шоссе US-190 было относительно тихим в такой ранний час, и это меня спасало, потому что я уже пропустил вводную встречу с начальником тюрьмы и официально на 24 часа опоздал к началу работы. Я ехал с превышением скорости, свесив одну руку за окно, пока автомобиль быстро несся по дороге. Я решительно настроился приехать пораньше и спасти то, что еще оставалось от моей репутации. Не так я хотел начать новую жизнь.

На ладонях выступил пот, и они соскальзывали по рулю, сделавшись влажными. В животе кишели и порхали бабочки.

«Вдохнуть хорошее, выдохнуть плохое, — говорил я себе. — Вдохнуть. Выдохнуть. Здесь все будет иначе. Я об этом позабочусь».

Во-первых, погода мне уже нравилась. Солнце еще не поднялось, а я легко мог выйти на улицу без куртки. Огромный плюс. Дома считалось везением, если весной было хотя бы +15. Ночами температура все равно опускалась почти до нуля. Иней на ветровом стекле майским утром вовсе не был неслыханным. Но тут все иначе.

Тут рай.

Я опустил подбородок и позволил потоку воздуха из окна омывать меня.

Последние два месяца испытывали мою хрупкую решимость бесчисленными способами. Физически. Ментально. Эмоционально. И это еще до того, как я принял решение изменить свою жизнь и переехать на другой конец страны, чтобы работать в таком сложном отделении, с которым я еще не сталкивался. Не говоря уж об импульсивной покупке дома после нескольких коротких разговоров с риелтором и полудюжины не очень честных фото дома в интернете.

Не самое умное мое решение.

Так что я искал поводы для радости там, где их удавалось найти. А именно — в теплой техасской погоде.

Чем ближе я подъезжал к тюрьме Аллена Б. Полански, тем более скудным становился ландшафт. Редкие деревья усеивали горизонт слева от меня, их темные высокие силуэты едва виднелись на фоне неба цвета индиго. До рассвета оставалось сорок минут, первые признаки наступавшего дня виднелись в том, как небо меняло цвет на востоке.

От моего дома в Оналаске до тюрьмы было двадцать минут езды. Двадцать минут по почти голому пейзажу. Дорожные знаки по бокам шоссе предупреждали о том, как рискованно подбирать автостопщиков в такой близости к тюрьме строгого режима.

Не то чтобы побеги из тюрем случались так часто, но береженого Бог бережет. Предупреждения были оправданными. Хотя я не слышал, чтобы здесь происходило что-то громкое с тех пор, как Техасская Семерка сбежала из тюрьмы Джона Б. Конналли в 2000 году.

Это было почти двадцать лет назад. Тогда мне было двенадцать, и я понятия не имел, что в будущем стану работать тюремным надзирателем.

Поскольку в Оналаску я приехал вчера поздно вечером, это мой первый визит в тюрьму Полански. Я увидел вдалеке яркие прожекторы еще до того, как различил высокие заборы с колючей проволокой и неприступные бетонные стены моего нового рабочего места. Эти прожекторы палили как полуденное солнце. Никак нельзя было не заметить грозное здание на горизонте, и ничто не маскировало ужасы, происходившие в его стенах. Оно ясно и громко кричало о своем присутствии и предназначении всем, кто проезжал мимо. Вышки охраны выделялись как маяки, расставленные через определенные интервалы вокруг тюрьмы и обслуживаемые охранниками с автоматическими винтовками, которые готовы были при необходимости пустить оружие в дело.

Я заехал на большую парковку и нашел свободное место примерно в семи метрах от охраняемых ворот, где надо будет решить вопрос с пропуском, ибо я еще не получил служебный бейджик, униформу и другие атрибуты тюремного надзирателя.

Я выключил двигатель и взял рюкзак с небольшим количеством личных вещей, которые планировал хранить в шкафчике, а также со своим ланчем.

Я вышел из джипа и посмотрел на внушительное здание, которое как страж маячило в предрассветном сумраке. Оно было окутано тишиной и требовало наивысшего уважения. Ощущение надвигающейся опасности пульсировало на открытой земле. По словам моей мамы, для такой работы требовался особый склад характера, и она мечтала, чтобы я был не таким.

От зловещего холодка выступило еще больше мурашек, и волоски на руках встали дыбом. Я потер свою кожу, избавляясь от нервозности и подмечая сходства и различия со своим предыдущим местом работы.

Меня предупреждали, что перевод из тюрьмы общего режима в колонию строгого режима потребует адаптации. В то время предупреждения на меня не подействовали. Я решительно настроился на перемены, чего бы это ни стоило. Когда открылась вакансия надзирателя в камере смертников, ничто не могло меня отговорить. В то время мне казалось, что даже Техас расположен недостаточно далеко, чтобы убежать от моих проблем.

Я пересек парковку и подошел к охраняемым воротам и сторожке, где меня встретил офицер с обвисшими щеками и упитанным пузом. Кожа на его лице была рыхлая и с мелкими шрамами, скорее всего, от подросткового акне без лечения.

— Доброго денечка, — он склонил голову в кивке и посмотрел на меня. По взгляду было ясно, что он признал во мне работника, а не излишне нетерпеливого посетителя, заявившегося намного раньше разрешенного времени.

— Энсон Миллер. Новый сотрудник. Надзиратель. У меня назначена встреча с начальником тюрьмы Оберком в шесть.

Еще один взгляд, затем охранник взял рацию из плечевого кармана и доложил, запрашивая сопровождение. Снова прицепив рацию на место, он просунул большие пальцы в шлевки ремня и покачался на пятках, выкатив грудь и задрав подбородок.

— Новенький, да? Я Талли Уилкинсон. Куда они тебя сунут?

— Не знаю насчет блока, но в отсек смертников.

Он присвистнул и кивнул. Я не мог понять, то ли он впечатлен, то ли считал меня неудачником из-за того, что я нанялся на такую работу.

— Не удивлен. Сколько тут работаю, им вечно не хватало сотрудников.

— И давно это?

— Ой, да уже лет двадцать. Ни за что не полезу в отсек смертников, нет уж. Не знаю, у кого больше проблемы с башкой после нескольких лет за решеткой — у заключенных или у бедняг, которые их охраняют.

Обнадеживает. Я знал, что текучка среди надзирателей тюрьмы строгого режима была большой. Я был готов пойти на этот риск, учитывая, что после Инцидента, как мне это нравилось называть, было не так много вакансий для перевода.

— Кто-то же должен это делать.

— Тоже верно. Удачи тебе, парень. Не давай этим типам заморочить тебе голову.

— Спасибо, не дам.

Мы стояли в неловком молчании, пока я ждал сопровождающего, который отведет меня в кабинет начальника Оберка. На востоке небо становилось светлее, акварельный оттенок индиго сменялся синим, затем розовато-сапфировым. Рассвет был полон жизни и красоты, которая казалась неуместной на окраине тюрьмы строгого режима. Тут более уместными были бы грозовые облака или дождь, барабанивший по асфальту.

Я приподнял голову и закрыл глаза, наслаждаясь легким ветерком, обдувавшим мое лицо.

— Тут красиво. Не могу себе представить, каково тут летом. В моем родном городе только-только прекратились снегопады.