За пеленой надежды - Страница 88

Арни пытался найти, что сказать, но смог лишь следить за движениями ее изящных рук, нежных рук художницы, пока та отмеряла кофе и время от времени откидывала шелковистые волосы с плеч. Он едва удерживался, чтобы не помочь ей справиться с волосами. Провести рукой по этим роскошным черным волосам…

— Ах, проклятье, — сказала она, мило нахмурив лоб. — У меня кончился кофе.

Она держала банку «Хилл бразерс» и пыталась вытряхнуть из нее последние зерна.

У Арни душа ушла в пятки. Нет кофе — нет повода задерживаться. Пора надевать пальто и двигаться к выходу…

Но Анджелина пошарила рядом с холодильником и нашла складную стремянку.

— Я знаю, что у меня где-то есть еще одна банка… — сказала она, раскладывая стремянку.

— Позвольте, я достану…

Но она уже взбиралась по ступенькам.

Арни не мог наглядеться на ее стройное тело, пока девушка поднималась к верхней полке, держась за сервант одной рукой и протягивая вверх другую.

— Осторожно… — сказал он, делая шаг к ней.

— Я все время так делаю, — сказала она, смеясь. — Я держусь крепко.

Но тут Анджелина поскользнулась и начала падать. Он инстинктивно протянул руки и поймал ее. Анджелина неожиданно оказалась в его объятиях, засмеялась и попыталась вернуть утраченное равновесие.

Но вдруг она застыла. Оба стояли в крохотной кухне, Арни обнял ее за талию, Анджелина положила голову ему на грудь. Где-то тикали незримые часы и громко жужжал холодильник, рядом где-то кто-то вышел, громко хлопнув дверью, и загромыхал вниз по лестнице.

Арни прижался щекой к голове Анджелины и вдохнул сладкий аромат ее шелковистых волос. Он почувствовал, что ее руки обхватили его шею. И наконец, их губы слились в поцелуе. Все случилось так неожиданно, что Арни даже не понял, происходит ли это в самом деле или ему снова мерещится.

Их первые поцелуи были такими страстными, будто оба долго держали в заточении любовь и желание.

Арни вдруг вспомнил о существовании времени — его было так мало. Он думал о том, что хотел сказать ей и сделать с ней, а для этого оставалось совсем немного времени.

Давно сдерживаемые мысли и чувства вырвались на волю, пока они осыпали друг друга поцелуями. Их тела слились воедино.

— Арни, я мечтала об этом…

— Ах, Анджелина, я не догадывался, что ты знаешь…

— Я все время так боялась, что покажусь тебе глупой…

— Я поверить не мог, что это случится…

Анджелина была такой миниатюрной, такой невесомой, что казалось, будто он держит в руках куклу. Она обхватила его шею, они целовались, пока он нес ее к дивану.

В конце концов Арни потерял счет времени, оно совсем перестало его волновать.

Врачи не плачут. К стойкости будущих медиков готовит суровая учеба, в ходе которой нежная кожа первокурсников становится толстой, и, сталкиваясь лицом к лицу с трагичным и безнадежным, они не ломаются, как это случается с обычными людьми. Однако в этот дождливый апрельский вечер, когда старинные часы на камине отсчитывали последние часы уходящего дня, Мики чувствовала, что вот-вот разрыдается.

Понимая, какое впечатление производит на подругу, Сондра старалась двигаться как можно меньше, чтобы не выпячивать две крупные, как у омара, клешни, венчавшие ее руки. Хотя раны на руках полностью затянулись, она все время носила повязки. В аэропорту она объяснила причину этого: «Люди нормально воспринимают повязки, в то время как уродливая плоть вызывает у них отвращение».

Во время полета на самолете компании «Бритиш Эйрвейс» все старались помочь Сондре; ей оказывали особое внимание, когда она проходила таможенный досмотр в аэропорту Лос-Анджелеса. Мики с Гаррисоном уже ждали, они забрали ее чемодан и быстро отвели в лимузин. Гаррисон встретил ее как родную и обращался с Сондрой как с приехавшей в гости особой королевской крови. Сейчас он тактично уединился в своем кабинете, пока в гостиной Мики с Сондрой снова привыкали друг к другу.

Это был дом Мики, деревянно-кирпичное строение в стиле тюдор, расположенное в глубине Беверли-Хиллз, недалеко от Кемден-драйв — большой и красивый дом, заполненный старинными вещами восточного и полинезийского искусства, которые Батлеры привезли с собой из Пукула-Хау. Мики и Сондра пили чай не из изящных китайских чашек, а из больших кружек для кофе, поскольку Сондре приходилось использовать свои неуклюжие руки-узлы как щипцы.

— Я могу есть без посторонней помощи, но мне не нравится, когда на меня смотрят. После меня остается такой беспорядок, — говорила Сондра, вклинивая кружку между двумя перевязанными руками и поднося ее к губам. — Но мне чертовски трудно умыться, одеться и добраться до ванной. Я беспомощна, как маленький ребенок. Вот почему я решила пойти на хирургическое вмешательство и убедиться, удастся ли мне перестать быть такой обузой для окружающих. — Она поставила кружку на кофейный столик. — В самом деле я должна быть благодарна за то, что мне сохранили ограниченную подвижность. В Найроби мне хотели ампутировать руки, но я не позволила.

Мики с трудом сглотнула. Выслушивать рассказ Сондры не было никаких сил — она не только потеряла мужа и неродившегося ребенка, но еще и руки, искусные руки хирурга.

— Я делаю это ради Родди. Впервые увидев мои руки, он стал пронзительно вопить. Я испугала его, и он не позволял мне дотрагиваться до себя. Думаю, он считает себя виноватым. Понимаешь, перед тем как самолет разбился, он набедокурил на территории миссии, конечно, без злого умысла. Из-за него крыса укусила маленького мальчика, и Дерри пришлось тут же лететь в Найроби за вакциной от бешенства. Родди чувствует, что он виноват во всем, что случилось.

Мики посмотрела на тяжелые шторы, закрывавшие темные стекла окон, и ей показалось, что сквозь треск огня в камине слышно, как в саду шумит апрельский дождь.

— Сначала я хотела умереть, — тихо продолжала Сондра. — Я не разговаривала целыми неделями… Я не очень много помню из того, что произошло. Самолет загорелся, и я побежала к нему, считая, что смогу вытащить из него Дерри. Взрыв отбросил меня назад. Все говорили, что лишь благодаря чуду не обгорело мое лицо. Но руки… Руки были похожи на два куска мяса, которые слишком долго жарились на гриле. Они почернели, и местами виднелись куски розовой плоти.

Сондра говорила с мягким британским акцентом, усвоенном в миссии, и не отрывала глаз от царственного желтого ковра:

— Самое страшное, что я подхватила инфекцию. В Найроби хорошо потрудились. Там мне не дали умереть, хотя я их умоляла об этом. Затем, когда я стала приходить в себя, вспомнила своего маленького мальчика и подумала, что ради памяти о Дерри должна жить для Родди. Мне расхотелось умирать. Вот тогда не удалась пересадка кожи, и мне хотели ампутировать руки.

Сондра наклонилась, хотела было взять кружку, затем передумала и заняла прежнюю позу. Мики с трудом поборола желание взять кружку и поднести ее к губам Сондры. Она не знала, что сказать. Все произошло столь трагично, столь нелепо. С одной стороны, Сондра была ее давней подругой, первой, кто без всяких условий предложил ей свою дружбу, свою одежду. Но, как это ни жестоко, нынешняя Сондра была ей чужой, пугающей, вселяющей страх незнакомой женщиной, и Мики не знала, что сказать.

— Сэм Пенрод — один из лучших врачей в нашей стране, — наконец произнесла она.

Сондра посмотрела на нее:

— Но ты ведь будешь при этом присутствовать, правда?

— Обязательно. Я буду навещать тебя каждый день.

— Я имела в виду во время операции.

— Подождем, что скажет Сэм.

Сондра согласно кивнула.

— Он действительно очень хороший врач, — торопливо заверила Мики. — Я видела результаты его операций.

Сондра снова кивнула.

Мики смотрела в эти янтарные, неподвижные глаза и чувствовала, что вздрагивает от тревоги. Насколько Сондра устойчива? Внешне она казалась спокойной, смирившейся со случившимся. Со дня трагедии прошло девять месяцев, девять месяцев на то, чтобы привыкнуть справляться с новой ситуацией. Но справлялась ли она? А что если внешний вид лишь тонкая маска, а внутри она слаба и находится на грани срыва? Что Сондра ждет от Сэма Пенрода? Какие чудеса ей грезятся? А что если у него ничего не получится?