За нами Москва! - Страница 12

Он проснулся с неясным ощущением опасности и, спросонья еще не разобравшись, что происходит вокруг, схватил трофейный карабин и вогнал патрон в патронник. Лейтенант быстро осмотрелся. На первый взгляд все было спокойно, люди спали, врага не было и в помине, но страшное ощущение беды не оставляло командира, что-то было не так. Он уже полностью проснулся и снова обвел взглядом лагерь. Метрах в двадцати от него, под деревьями, стояло шесть бойцов. Он не мог узнать их со спины, но гигант посередине мог быть только Шумовым. Что-то было в их позах, что-то такое, от чего Волков почувствовал холод в груди. А еще на земле кто-то лежал. Он подбежал к красноармейцам и, оттолкнув двоих, посмотрел вниз.

– Что… Что это? – внезапно севшим голосом спросил лейтенант. – Кто это сделал?

Шумов медленно вытирал пилоткой немецкий штык. Наконец, сунув кинжал в чехол на поясе, он бросил головной убор на лежащее у его ног тело и повернулся к командиру. Лицо рабочего было страшным.

– Согласно приказу двести семьдесят, – прохрипел он.

Затем Шумов, шатаясь, отошел на несколько шагов, оперся о дерево и выблевал. Во время рукопашной гигант, действуя винтовкой, как дубиной, разнес череп гитлеровцу. Сломав при этом оружие, он подобрал немецкий карабин и окованным затыльником убил второго. Ни тогда, ни позже, когда стирал с приклада трофейного «маузера» кровь и мозги, бывший рабочий не выказал слабости. Лейтенант опустился на колено и перевернул труп на спину. Он знал убитого – средний боец, не плохой и не хороший. Кажется, бывший слесарь, хотя сейчас это уже неважно. Человека убили одним страшным ударом в сердце, лезвие пробило тело насквозь, трава под телом уже покраснела.

– В чем дело? – тихо и страшно спросил Волков, перехватывая карабин и отступая на шаг, чтобы держать под прицелом всех пятерых. – Что здесь произошло?

Красноармейцы, казалось, даже не заметили движения своего командира. Они смотрели на труп, и на лицах их была непонятная брезгливость, словно перед ними лежал не мертвый человек, а какая-то мерзкая дохлая тварь. Молчание нарушил Копылов. Водитель говорил спокойно, словно и не стал только что свидетелем убийства.

– Он из нашего отделения… Был. Разбудил нас, говорит: все равно конец. Немец ломит, даже если до фронта дойдем – опять то же, не здесь, так там угробят. Комиссар, мол, говорил, потому что ему так положено, да и порода их еврейская такая. – Копылов сплюнул, как будто от этого пересказа во рту собралась грязь. – А если немцам лейтенанта и жида привести, послабление выйдет, а то и награда. Сейчас, мол, порядок меняется, надо успеть устроиться.

Один из бойцов кивнул, подтверждая слова водителя.

– Мы эту гниду скрутить хотели, так он за винтовку схватился. Тут бугайчик наш нож достал, быстро так, да и зарезал, не говоря худого слова. – Бывший шофер криво усмехнулся: – Никто и дернуться не успел. Известно, молодой, горячий… Я бы эту сволочь не так, я бы его вон на той осине, как Иуду, повесил, чтоб ногами в воздухе подрыгал, чтоб…

Копылов махнул рукой.

– Вам следовало обезоружить его и разбудить меня, – хрипло сказал Волков. – Вы не имели права…

– Известно, не имели, – вздохнул Копылов. – Да уж вышло как вышло.

Лейтенант со вздохом поставил карабин на предохранитель.

– Вот не было печали… – Он тоскливо выругался.

– Что здесь происходит? – Резкий голос заставил всех вздрогнуть.

Они не заметили, как подошел Гольдберг, а комиссар стоял и молча смотрел то на труп, то на красноармейцев, то на лейтенанта, то снова вниз.

– Самосуд, – ответил наконец комроты.

Он коротко рассказал о том, что здесь произошло. Во время рассказа к ним присоединился Медведев, оказалось, его разбудили голоса, он поднял Берестова, а за ним всю роту, после чего пошел посмотреть, что это там обсуждают командир и комиссар. Он слушал молча, только перекатывались на широком лице желваки.

– Это ЧП, – закончил лейтенант.

Старшина посмотрел через плечо, затем угрюмо кивнул.

– Люди уже построились, многие, хоть часть, но слышали. Товарищ лейтенант, надо им что-то объяснить, – сказал он негромко, – донести, так сказать, до масс, правильный взгляд на события, а то слухи пойдут. Его, конечно, никто не любил особо, но если уж… казнили, то нужно сказать за что.

– Согласен, – угрюмо кивнул Волков. – Товарищ батальонный комиссар, думаю, это по вашей части.

– Я не могу, – тихо сказал Гольдберг. – Разве вы не понимаете? Он предлагал выдать немцам меня, если я теперь одобрю такие… меры, как это будет выглядеть.

– Послушайте, – в сердцах начал было лейтенант, но внезапно его оборвал старшина:

– Я скажу. – Он оправил гимнастерку, поправил пилотку и выступил вперед.

– Значит, так, – начал Медведев, глядя на собравшихся бойцов. – У меня деда к нам из Белоруссии перевезли, при Столыпине еще. Любил дед сказки рассказывать. Говорил, водится у них в Полесье такая тварь – волколак. С виду – человек, только волосатый сильно, а пойдет в лес, через пень перекинется – встанет волк. Скотину режет, а иногда и людей. И хрен его найдешь. Он вздохнул: – Это, конечно, сказки антинаучные. Но вот среди нас такой затесался, на вид – человек, а оказался – волк. – Старшина повысил голос: – Вчера Валя Холмов за нас всех живот положил. А сегодня одна гнида хотела нашего командира и комиссара немцам продать.

Люди зашумели.

– Да, вот так вот, братцы. – Медведев развел руками: – Но добрые люди ему этого сотворить не дали – положили на месте. Поторопились, конечно. Ладно, это моя вина, я проглядел, кто у меня во взводе такой копошится. Впредь буду внимательней. Ну, все…

Он оглянулся на лейтенанта. Волков выступил вперед.

– В общем, рядовой… – Ротный покосился через плечо, затем махнул рукой: – Поминать его противно. Короче, привели его в исполнение и черт с ним. Поспать, зараза, не дал. Ладно, пора двигаться.

Судя по лицам, не все поняли, что имел в виду Медведев, да и слова лейтенанта ясности не добавили. Но командиру рота верила, а старшина пользовался непререкаемым авторитетом.

– Похоже, их больше беспокоят предстоящий переход и пустые желудки, – хмыкнул Берестов, уже собравший свое охранение. – Товарищ лейтенант, разрешите выступать?

– Идите, – кивнул лейтенант.

Старший сержант со своими людьми исчез среди деревьев.

– А с этим что будем делать? – спросил у ротного Гольдберг. – Так и оставим?

– Так и оставим, – жестко ответил Волков. – Документы заберу только. Пускай его волки хоронят.

День клонился к закату, рота медленно продвигалась вперед. Вымотавшиеся голодные люди еле переставляли ноги, винтовки оттягивали плечи, словно были отлиты из свинца. Хуже всего приходилось пулеметчикам. Рядовой Зверев, бывший студент механического факультета, мрачно пыхтел, перекидывая тяжелый МГ-34 с плеча на плечо. Пару раз он пытался положить орудие на загривок поперек хребта, но тут же начинал цеплять деревья то стволом, то прикладом. Зверев уже жалел, что поменял ДП на немецкую машинку. «Дегтярев» с отомкнутым магазином был куда как полегче, и два других пулеметчика давно передали «тарелки» своим вторым номерам. Положение усугубляли комары, к вечеру зароившиеся в невиданных количествах, а также бывший студент филологического факультета младший сержант Кошелев. Женька шел рядом и монотонно матерился, качая перевязанной головой. В силу природной своей нерасположенности к нецензурным выражениям филолог ругался жалко, неумело и оттого особенно противно.

– Слушай, ты можешь заткнуться, а? – не выдержал наконец Зверев.

– Извини, – пробормотал в ответ младший сержант. – Очень голова болит. От контузии.

– А оттого, что ты тут четыре слова составить нормально не можешь, легче будет? – Пулеметчик поперхнулся и некоторое время молчал, безуспешно пытаясь восстановить сбитое дыхание.

Механик был несколько полноват и, в отличие от худого и легкого филолога, запыхивался очень быстро.

– Да, легче, – коротко ответил Кошелев. – Отвлекает.