За границами снов - Страница 16

Изменить размер шрифта:

– А кто сделает…

– Уже… вчера… у вас на столе…

Диалог с начальством был коротким. Билеты заказаны, Аннет обрадована по телефону, и любимая соломенная шляпа летит в чемодан. А я лечу отсюда. Туда, где нет дождя.

Стюард – само обаяние, чего не скажешь о соседе справа. Он не то чтобы не хорош, скорее наоборот. Но я почему-то очень не люблю людей, которые с первого взгляда вызывают симпатию практически у каждой человеческой особи, независимо от пола. Мой сосед был именно таким. Высокий блондин лет сорока – из тех, что в Германии тридцатых называли «истинный ариец». Диссонанс в его образ вносил разве что взгляд – резкий, холодный, напоминающий рентген. Но глаза от газетного листа он поднимал редко, и очарованные мотыльки женского пола не видели этого самого взгляда – им доставались лишь лучезарные улыбки. Меня же он как-то сразу отделил от этого порхающего вокруг него роя. Видимо, в его миропонимание как особь женского рода я не вписывалась. Короткая стрижка, классические джинсы и белая рубашка – образ скорее антисекси. Я не обладала аквамариновыми глазами в обрамлении пушистых ресниц, буйной гривой смоляных или белокурых локонов; о наличии или отсутствии неких форм на моем теле можно было только догадываться, потому что джинсы я предпочитаю обычные, – те, что на талии и не где-то намного ниже, а пуговицы на моей рубашке обычно застегнуты практически наглухо. Нет, я не монахиня в постриге и не феминистка в третьем поколении. Просто в обычной жизни именно в таком виде мне удобнее. Если будет необходимо – то все женские атрибуты обязательно появятся, и глаза будут сиять, и волосы блестеть, и формы присутствовать. Главному редактору все равно, как я выгляжу – интервью я не беру, скорее наоборот – правлю опусы смоляных и белокурых локонов. Я умею и люблю писать. Это мое главное достоинство, и руководство его ценит. Так что мой внешний вид – скорее процесс долгой культивации именно образа «оно». В трамвае мужчиной меня не называют, но и как объект приставаний обычно не расценивают. Но соседний ариец, видимо, на нейтральные реакции был не способен, поэтому окружающих барби он очаровывал, мне же отвечал сквозь зубы. По иронии судьбы я сидела у иллюминатора и постоянно его теребила. Пробормотав очередное «извините», я набросила плед на колени и закрыла глаза. Ближайшие три часа я планировала провести в полудреме, практически не беспокоя нервного соседа. Мне снились рыбки. Красивые, маленькие, яркие. Их танец завораживал и успокаивал. Уходил прочь московский дождь, и ласково грело милое островное солнышко. Мой сосед напомнил о себе по прилету. Выяснилось, что машину за ним прислать забыли, а виллу он снял рядом с «Бабочкой» Аннет. Так что, злорадно улыбаясь, я предложила ему соседство еще и в машине. Он, как ни странно, совершенно искренне поблагодарил и согласился. Еще сорок минут бок о бок прошли практически незаметно. Я дремала, он что-то читал. И даже улыбнулся, увидев, с какой неподдельной радостью и нежностью встретила меня Аннет. Следующие несколько дней были тихи и прекрасны. Из райской дремы меня вывел звонок соседки – постоянной спасительницы моей домашней оранжереи.

– Литта, детка, кому ты на сей раз оставила ключи от своей квартиры?

– Нике, секретарю из редакции, она обещала зайти хотя бы раз и полить цветы. А что случилось?

– Да как тебе сказать. Пропала твоя любимая собака, картина с собакой. Черт, даже не знаю, как сказать. Рама есть, картина есть, а собаки нет.

– Как это рама есть, а собаки нет?

– Нет. Только поводок.

– Рама, картина и поводок. А собаки нет?

– Да.

– Но это бред какой-то. Ольга Викторовна, я вернусь завтра, тогда и разберусь. Напоминает чью-то плохую шутку.

– Как скажешь. Мне показалось, что лучше сказать тебе об этом.

К утреннему кофе в обществе Аннет я спустились в легком шоке. Новость была как минимум странной.

– Представляешь, Аннет, у меня дома пошалил странный домушник.

– Юллита, а домушник это кто?

– Вор, специализирующийся на квартирных кражах.

– И что украли?

– Да в том-то и дело, что, судя по всему, только кусок картины.

– Как это кусок?

– Вот и мне интересно.

Аннет так и не поняла смысл произошедшего, просто списав странность на языковое непонимание. А вот на что мне оставалось списать эту глупость – непонятно. Последний день отдыха оказался скомканным и бестолковым. С пляжа меня выгнал дождь, который закончился, как только я вошла под крышу террасы. Поход по магазинам отменился – национальный праздник велит всем отдыхать, а не закупаться сувенирами и прочей ерундой. Аннет отправилась в гости к племяннице, так что обед и последний ужин я провела в одиночестве. С радушной хозяйкой я попрощалась после утреннего кофе, мило улыбнувшись еще раз одной из ее странных привычек – она никогда не провожает меня. После завтрака обязательно находится срочный визит к подругам или родственникам, так что ее голос я услышу только в Москве. Молчаливый водитель забрал мою сумку и распахнул дверцу машины. А в самолете меня ждал еще один сюрприз. Мой давешний сосед оказался им снова. Я вновь сидела у иллюминатора. А он рядом. Стюардесса смотрела на нас и пыталась улыбнуться – хотя бы из вежливости. А мы хохотали истерически. Оба.

– Давайте все-таки познакомимся. Евгений.

– Юлия. Хотя чаще меня называют Литтой или Юллитой.

– Кажется, у Гиппиус в каком-то романе была героиня с таким именем.

– Гиппиус теперь не читают. А имя прижилось с легкой руки бабушки.

– Моя бабушка называла меня Жаком и учила французскому уже года в три. В пять меня заставляли пользоваться ножом и салфеткой, а в десять услали учиться в Лондон.

– Так вы из золотой молодежи?

– Да как вам сказать, Литта. Со стороны кажется, что да. А для меня это все до сих пор только клетка. Оснащенная всем необходимым по самому высшему разряду, но клетка. Я сбегаю к школьному приятелю в Штаты раза два в год. Вот там я никому и ничего не должен. Там я – такой, какой хочу и могу. Без французского и Кембриджа.

– Неужели достаток может напрягать так сильно?

– Не достаток, а условности. В моей семье и вокруг нее они превыше всего. Но я, наверное, не бунтарь по натуре. Поэтому мои протесты кратковременны и быстро сгорают в каждодневной рутине. Как ни странно, я люблю свою работу. И рвать со всем и сразу желания у меня пока не возникало.

– А чем вы занимаетесь?

– Рекламой. В широком смысле этого слова. А вы?

– Я журналист.

– Так мы с вами коллеги в некотором роде. Я продаю иллюзии, а вы их рисуете. Словами на бумаге.

– Надеюсь, что моя работа – скорее документальна, чем иллюзорна.

– Не думаю, что ваш главред допустит попадания в глянец не-отредактированной реальности.

– А вы уверены, что я пишу для глянца?

– А я ошибся, и вы автор толстого литературного альманаха?

– Как вам ответить даже не знаю. Скорее всего, так – всего понемногу. И я успешно продаюсь как в иллюстрированной периодике, так и в литературных альманахах. Наверное, в чем-то мне повезло. Я сумела найти золотую середину.

– Да вы счастливый человек, мне казалось, что в журналистике золотой середины не бывает – либо для души, либо за деньги.

– А вот в вашей епархии все только за деньги?

– Почему же. Когда понимаешь, что сумел раскрутить и успешно продать абсолютную гадость, – это все-таки для души.

Так что полет обратно был так же приятен, насколько безобразен был полет туда. Такси искать не пришлось – моего чересчур обаятельного попутчика встречала машина. И он, конечно, предложил доставить меня до дома. И даже принес мой чемодан на четвертый этаж без лифта.

Я, в ответ, предложила ему чашку кофе. А он и не думал отказываться.

– Какая странная картина, это чей-то подарок?

Он спрашивал из гостиной, и, наверное, хорошо, что он об этом спросил, потому что иначе кофе оказался бы на ковре. Соседка была права. Собаки на картине не было. Она исчезла. Остался поводок и ошейник. Самое интересное, что ошейник-то у нее раньше был. А вот насчет поводка – не знаю, не уверена.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com