За что? - Страница 99

Мой брат Трахтенберг Леонид Михайлович родился в 1924 году в Одессе. В 1929 году родители переехали в Иваново. Брат увлекался поэзией (печатался в газетах и сборниках), много читал, имел грамоты за победы в олимпиадах по математике и физике… В 1939 году учеником седьмого класса он был арестован и более полугода отсидел в одиночке НКВД. Причина — фамилия брата оказалась в списке активистов областной библиотеки, составленном ее сотрудником, оказавшимся «троцкистом». К счастью, отец арестованного вместе с братом преподавателя Олега Вязова (впоследствии потерявшего ногу на фронте, доктора биологических наук) оказался сведущим в юридических делах и добился рассмотрения дела в Верховном суде РСФСР. 8 мая 1939 года появилось определение этого суда, отменившего прежнее постановление, поскольку к началу «преступных действий» осужденные имели по тринадцать лет каждый и не могли привлекаться по контрреволюционному преступлению согласно закону от 7 апреля 1935 года. Ребят освободили, перевели в разные школы. Пригрозили, чтобы помалкивали. Вернулась жизнь, учеба, друзья, поэзия.

Внезапно на второй день войны арестовали отца (Трахтенберг Михаил Романович был осужден на пять лет, срок отбывал в Вятлаге. Умер в 1945 году, реабилитирован в 1956-м). Вскоре мать выгоняют с работы. Все мы чувствуем необходимость отпора беде, фашизму. И вместе с тем — семья «врага народа». 13 сентября 1941 года брат исчезает из дома. Только через три мучительных дня мы получили записку по почте: «Мамочка, прости. Еду на фронт. Надеюсь, что папино дело повернется благоприятно…»

Брат был ранен, лежал в госпитале. Снова фронт. Он погиб 13–15 сентября 1943 года при нашем прорыве севернее Брянска, командуя отделением автоматчиков…

Смею сказать, что брат мой был человеком одаренным, инициативным. Честь и честность руководили всеми его помыслами и поступками. Удары жизни не поколебали его веры в справедливость, желания приносить благо Родине, людям. Смею думать, что брат был из тех сынов земли, что призваны хранить ее и вести к свету…

Эти воспоминания взяты из выпущенной в Киеве в 1991 году книги «33-й. Голод», имеющей подзаголовок «Народная книга-мемориал». Составили ее два украинских журналиста — Лидия Коваленко и Владимир Маняк. В ней — рассказы людей, переживших страшный голод, охвативший почти всю Украину в 1932—33 годах, голод, унесший 7,5 миллионов жизней, голод, который был организован искусственно.

С трудом пришедшие в себя после ужасов гражданской войны, военного коммунизма и последовавшего за ними голода 1926—27 годов, крестьяне Украины начали наконец обрабатывать землю, сеять, собирать урожай, обзаводиться кое-каким имуществом — словом, жить нормально. Они надеялись пусть пока еще не на обещанное светлое, но на мирное и стабильное будущее. Они строили дома и рожали детей. В свидетельствах очевидцев — авторов этой книги обычно описываются семьи, в которых по пятеро, семеро, десятеро детей.

Однако надеждам не суждено было сбыться — грянула новая беда: сплошная коллективизация и ликвидация кулачества как класса. И покатили по селам «черные обозы», и привели за собой тотальный голод. Уже в начале 1932 года охватил он целые районы. Вот выдержки из писем к Сталину от крестьян, отчаявшихся обрести спасение и прибегших к последнему средству — прямому обращению к вождю: «Уважаемый т. Сталин, существует ли такой закон Советской власти, чтобы крестьянство сидело голодное, так как мы, колхозники, не имеем уже с 1 января 1932 г. в своем колхозе ни одного фунта хлеба… За что мы сражались на фронтах, за то, чтобы сидеть голодными, чтобы видеть, как дети умирают в корчах от голода?»; «С самого начала мы стояли за Советскую власть и сейчас не хотим, чтобы она потеряла авторитет, но мы уже не в силах терпеть и просим — обратите внимание: у нас уже опухли от голода дети. Нас 284 чел.; чтобы нас не забрали в ГПУ поодиночке, мы не подписываемся»; «В нашей местности голод охватил все районы. Все крестьянство движется и удирает из сел, дабы спастись от голода. В селах в день умирает от голода по 10–20 семей…»

И как бы в ответ на это — телеграмма ЦК ВКП(б) Центральному комитету КП(б)У от 16 февраля 1932 г. за подписью Сталина: «Завтра публикуем постановление ЦК и Совнаркома о сборе семенных фондов… Бросьте на сбор колхозных семенных фондов все силы… Имейте в виду, что ЦК не примет никаких отговорок — семенные фонды должны быть собраны… полностью и притом не позднее установленных сроков. Сообщите в ЦК о принятых вами мерах». А уже на следующий день, 17 февраля, идет директивное письмо ЦК КП(б)У и Совнаркома УССР в обкомы, горкомы и райкомы партии о мобилизации семенных фондов: «Из ряда районов в ЦК поступили требования об отпуске семян для колхозов, сдавших, будто бы, все свои ресурсы по хлебозаготовкам, а также многочисленные требования от совхозов дать им семена и в довольно значительном количестве. ЦК сообщает для неуклонного руководства, что в связи с общим положением с хлебными ресурсами… не может быть и речи о каком-либо отпуске семян для Украины, где положение с урожаем вполне благополучное и где есть все возможности мобилизовать семена на месте». И далее: «Необходимо во все совхозы немедленно командировать твердых людей, которые обязаны внутри каждого совхоза мобилизовать все ресурсы для семян, не останавливаясь ни перед чем».

И это тогда, когда голодали уже Киевская, Винницкая, Одесская, Днепропетровская, Донецкая и Черниговская области и оттуда сплошным потоком шли сведения о повальной смертности. Но «черные обозы» все шли, и «красная метла» подчистую выметала последние зернышки из всех тайников и тайничков, и раскулачивали тех, у кого уж и вовсе нечего было взять. И в разгар этой вакханалии секретарь ЦК КП(б)У Косиор в своем письме Сталину от 26 апреля 1932 г. «успокаивает» вождя: «У нас есть отдельные случаи и даже отдельные села голодающие, однако это только результат местного головотяпства, перегибов, особенно в отношении колхозов. Всякие разговоры о «голоде» на Украине нужно категорически отбросить».

Все это пережили авторы книги-мемориала. Чудом спаслись они от страшной беды, и вся их дальнейшая жизнь прошла под ее знаком. Теперь это пожилые и старые люди — тогдашние дети и подростки. Но детская память особенно прочна, она запечатлевает окружающий мир в ярких картинах и живых деталях, оттого и воспоминания этих людей так разнообразны, так индивидуальны. Однако через все эти непритязательные, незатейливые истории проходит один лейтмотив. Особенно пронзительно звучит он в воспоминаниях Марии Якимовны Нечипоренко из Белопольского района на Сумщине: «Как радостно было до голода… Люди жили, были родители, были матери, были дети. Была своя земля, были лошади, плуги, коровы. Люди радовались своему добру, любили землю. Они же не виноваты, что кому-то захотелось все сломать… БЫЛИ ДЕТИ — СТАЛИ СИРОТЫ…»

Все, что описано здесь, происходило в селе Масовцы неподалеку от Проскурова, теперь Хмельницкого. Мой отец (отчим) был по национальности литовец, а по профессии — фельдшер. С лета 1932 года до 2 мая 1933 года он заведовал здесь медпунктом. В Масовцах голод стал давать о себе знать уже с октября 1932 года. Сначала в деревне умирало по одному-два человека за пятидневку (недель тогда не было), но постепенно смертность возрастала изо дня в день. И как только появились первые жертвы голода, к отцу на работу прибыли уполномоченный проскуровского ГПУ и председатель сельсовета Гуменюк. Чекист из ГПУ взял с отца подписку о неразглашении нигде и никому истинных причин смертности колхозников, кроме того, его обязали каждый день являться в сельсовет и писать акты — мнимые диагнозы погибших от голода. Фамилии умерших и все сведения о них отцу сообщали в сельсовете, а сами несчастные в это время уже лежали в ямах у опушки леса.