За чертой - Страница 1

The Crossing by Cormac McCarthy

Copyright © 1994 by Cormac McCarthy

All rights reserved

© В. Бошняк, перевод, примечания, 2014

© В. В. Пожидаев, оформление серии, 2012

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014

Издательство АЗБУКА®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Когда из округа Гранта они перебрались дальше к югу, его брат Бойд был совсем ребенком, да и сам новый округ, только что сформированный и названный Идальго, был немногим старше. В покинутом краю остались лежать кости их сестры и кости бабушки по матери. Новые места были богаты и не освоены. Скачи хоть до самой Мексики, нигде в забор не уткнешься. Он возил с собой Бойда на передней луке седла и проговаривал для него названия деталей ландшафта, птиц и зверей сразу и по-испански, и по-английски. В их теперешнем доме мальчишки спали в комнатке рядом с кухней; ночами он иногда просыпался и лежа слушал, как дышит в темноте его брат, а временами принимался шепотом едва слышно рассказывать спящему брату о том, какие у него для них обоих есть задумки и на завтра, и на всю дальнейшую жизнь.

В самый их первый год на новом месте однажды зимней ночью его разбудил вой, донесшийся со стороны невысоких гор, что к западу от дома. Он тогда сразу понял, что это волки, – спускаются на равнину, чтобы по свежему снежку погоняться при луне за антилопами. С доски, служившей изножьем кровати, он стянул брюки, взял рубашку и охотничью куртку, с изнанки подшитую пледом, достал из-под кровати сапоги и вышел в кухню. Встал рядом с плитой, от которой смутно веяло теплом, в темноте оделся, поднес к начинающему бледнеть окну один сапог, другой и, разобравшись, где правый, где левый, натянул их на ноги, потом выпрямился, подошел к двери черного хода, шагнул наружу и затворил за собою дверь.

Проходя мимо конюшни, услышал тихое ржание: лошади жаловались на холод. Под сапогами хрустел снег, дыхание в голубоватом свете курилось дымом. Целый час потом он, крадучись и пригибаясь, лез по сугробам, наметенным в сухом русле, где волки уже побывали: он видел это по следам на песке в лужицах русла и по следам на снегу.

Волки были уже на равнине, потому что, переходя галечную косу, вынесенную течением на юг, почти поперек долины, он видел место, где они прошли. Дальше полз на четвереньках, втянув кисти рук в рукава, чтобы не касаться снега, а когда достиг последних темных кустиков можжевельника, росших там, где местность от долины реки уходит вверх, к горам Анимас-Пикс, тихо замер, стараясь даже дышать беззвучно, потом медленно привстал и огляделся.

Да вот же они – бегают по равнине, гоняясь за антилопами; в вихрящемся снегу антилопы мелькают как призраки, петляют, кружат, в холодном лунном свете взметывая сухую белую пыль и бледные дымки дыхания, будто у них внутри горит огонь, а волки вертятся, выгибаются и прыгают в полном молчании, словно исчадия иного мира. Все вместе они смещались вдоль речной долины вниз по течению и вбок, уклоняясь от реки все дальше на равнину, пока не превратились в крошечные точки на мутной белизне, потом исчезли.

Он очень замерз. Все ждал. Нигде никакого движения. По собственному выдоху определил, откуда ветер, и, краем глаза наблюдая, как облачко выдоха густеет и растворяется, густеет и растворяется, долго сидел на холоде и ждал. Потом он их увидел, они появились вновь. Бегут с прискоками, выделывают коленца и пируэты. Будто танцуют. Носами роют снег. Или вдруг двое приостановятся, вскочат на задние лапы, спляшут вместе и побежали дальше.

Их было семеро, и от того места, где он залег, они пробежали метрах в шести-семи. В лунном свете он видел их изжелта-карие глаза. Слышал дыхание. Всей кожей ощущал их присутствие, электризующее воздух. На бегу друг к другу подскакивают, один другого то носом подденет, то лизнет… Вдруг остановились. Встали как вкопанные, навострили уши. Некоторые стояли, подняв к груди переднюю лапу. Смотрели на него. Он затаил дыхание. Они тоже. Стоят. Потом отвернулись и спокойно затрусили дальше.

Когда он опять вошел в дом, Бойд не спал, но он не стал рассказывать брату, где был и что видел. Так никому и не рассказал.

Под ту зиму, когда Бойду исполнилось четырнадцать, деревья, которыми поросло сухое речное русло, облетели рано, серое небо день ото дня становилось все темнее, и деревья на его фоне выглядели светлыми. С севера налетал холодный ветер, и земля под голым рангоутом неслась тем курсом, который может быть исчислен разве что задним числом, когда все вписанное в книги судеб исполнится, всем воздастся и завершится все начатое, а не только эта история. Среди бледных виргинских тополей, целой рощей столпившихся на дальней стороне речной излучины повыше дома, – деревьев с ветками, похожими на кости, и стволами, постоянно сбрасывающими где белесую, где зеленоватую, а местами коричневатую кору, – попадались великаны такой толщины, что на одном пне перегонщики стад в былые зимы ставили трехместную палатку, пользуясь ровно спиленным торцом как деревянным полом. Наезжая туда за дровами, он смотрел, как его тень, и тень лошади, и тень бесколесой индейской волокуши, состоящей из двух длинных слег, привязанных к седлу и соединенных позади лошади поперечинами, по одному перебирает голые стволы. Как-то раз Бойд поехал с ним, сидел на поперечине волокуши, держа топор так, словно охраняет собранный ими хворост, и, сощурясь, смотрел на запад – туда, где солнце, медленно увариваясь, опускалось в пылающий котел сухого озера под голыми горами, а на ближнем плане равнина кишела переступающими и медленно кивающими коровами, между которыми нет-нет да и нарисуется силуэт антилопы.

Они ехали по палой листве, толстым слоем скопившейся в речном русле, пока не добрались до бочажины, в полую воду становившейся речным омутом; тут он спешился и стал поить лошадь, а Бойд пошел бродить по берегу в поисках нор ондатры. Индеец, мимо которого прошел Бойд, сидел на корточках и даже глаз не поднял, а когда Бойд почувствовал его присутствие и развернулся, индеец смотрел на пряжку его ремня и не поднял глаз даже тогда, когда мальчишка оказался прямо перед ним. Протяни руку – дотронешься. Индеец сидел у лужицы, поросшей сухим тростником – carrizo, если по-испански, – даже не прятался, но Бойд его все равно сперва не заметил. На коленях индеец держал однозарядную винтовку тридцать второго калибра – еще под допотопный патрон бокового огня, – сидел и ждал, когда к воде в сумерках спустится какая-нибудь дичь. Вдруг поглядел мальчику в глаза. Мальчик – ему. Глаза у индейца были такие темные, что казались сплошными зрачками. В них отражался заход солнца. Солнце – и рядом мальчик.

Мальчик еще не знал, что в чужих глазах можно увидеть и себя, и даже такую вещь, как солнце. Стоял, будто раздвоившись в темных колодцах – кто это там, такой странный? – тощенький, белобрысенький, а это он и есть. А сперва будто кто-то на него просто похожий, кто потерялся, и вдруг вот он: в таком вот словно бы окошке в иной мир – мир нескончаемого красного заката. Там будто лабиринт, в котором заблудились, затерялись в путешествии по жизни сироты его сердца, в конце концов оказавшиеся за стеной этой древней пристальности, попавшие туда, откуда нет возврата.