Южный Урал, № 31 - Страница 34
Если Александр Ведерников из пьесы «Годы странствий» — светлая, действительно, талантливая натура, — искал верных п у т е й в жизни, то герой пьесы «О личном…» ищет боковых тропок, по которым можно скрыться от позора измены жене.
В чем-то сюжетные и тематические стороны развития этих двух образов сходны. Оба драматурга утверждают талантливость героев. И Александр, и Юрий подвергаются испытанию в личном. Но если в Ведерникове мы угадываем большую духовную наполненность, то в Юрии видим, прежде всего, слабовольного человека. Тесно переплелись здесь недостатки как содержания образа, так и художественной обрисовки характера.
Так, скажем, драматург пытается убедить читателя в том, что Юрий не понимает истинной цели, во имя которой Елена пригласила его к себе. Юрий как будто не догадывается о личном характере свидания, он будто бы погружен в деловые заботы. Но в это не веришь. Как всякий взрослый, здравомыслящий человек. Юрий должен был бы догадаться сразу о том, что не на деловое свидание пригласила его Елена. Эта фальшь в линии поведения персонажа немедленно настораживает и мешает непосредственному восприятию всего, о чем говорит в этой сцене Юрий. Сколько бы Юрий ни говорил о делах производства в этой сцене, ему уже никто не поверит всерьез. Правда характера искажена.
Однажды уступив требованию схемы в ущерб правде характера, драматург уже не в состоянии восстановить этот характер в рамках жизненной достоверности. На свидании с Еленой Юрий ведет себя крайне странно. Сначала он сух и сдержан. Деловит. Его мысли — о стали. Но стоило Елене сказать «люблю», как производственная озабоченность слетает с лица Юрия, без всякой на то подготовки. Этот переход неорганичен и необоснован. Тем не менее мы облегченно вздыхаем, уж очень скучными и притянутыми выглядели в данных обстоятельствах рассказы Юрия о поисках высокого качества стали.
В этой сцене Юрий обнаруживает максимум безволия. «Что ты со мной делаешь?» — жалобно стонет изобретатель новой марки стали. При этом драматург предусмотрительно ставит ремарку: «Сжал плечи Елены».
После этой сцены остается предположить: или драматург, нарушив правду характера, «заостряет» интригу, или Юрий — просто никчемность, явный не герой, тряпка и слизняк, не заслуживающий особого внимания и глубоких раздумий со стороны автора и зрителя.
И в финале пьесы перед нами жалкий, растерянный человек.
Кто же герой? Кто мыслит высоко и видит прекрасные, светлые горизонты? Ника? Характер этой девушки, сестры Юрия, озорной и стремительной, чистой и верной, — несомненная удача драматурга. Но ведь Ника — второстепенный, «боковой» персонаж, ее действия, ее поступки не разрешают главного конфликта.
Может быть, программные герои — это те, кто постоянно поучает, скучно морализует, может быть, это старички Уральшины, родители Юрия? (Как видно, драматург строго придерживается уральского колорита — семья положительных персонажей, живущих на Урале, — конечно, Уральшины). Нет у Сергея Ивановича Уральшина своей жизни в пьесе, нет своих помыслов, чувств, привычек. Выполняет он на протяжении всей пьесы одну и ту же функцию — учит уму-разуму не в меру горячую молодежь, наставляет детей своих на путь истинный. «Старички Уральшины» почти всегда оказываются в пьесах неглубоких, схематичных. Показать в Уральшине заботливую няньку, даже очень принципиальную и требовательную, еще не значит показать самородный человеческий характер. В драматургии часто незаметно, исподволь, характеры «несут» определенную тему, но при этом они не должны казаться однобокими.
Зоя Григорьевна, мать Елены, как драматургический персонаж, тоже насыщена хрестоматийными добродетелями. И даже Катя, жена Юрия — «простенькая», безответная Катя, подведенная, казалось бы, драматургом под разряд тихих и милых «человечков», — произносит неожиданно высокопарные речи, не свойственные своему характеру.
— Подождите! Откуда у вас столько зла? — обличает Катя отрицательную Шуру.
Естественно, дидактический персонаж, который всем видом своим, всеми подчеркнуто благородными и одновременно напыщенными поступками выражает одну мысль: «Я хороший» — никогда не станет подлинно живым героем, достойным подражания.
«О личном…» относится к тем пьесам, в которых схема заслоняет собой человека. Руководствуясь железным планом «проблемной пьесы», автор отбирает у персонажей право говорить и действовать в соответствии со своими наклонностями и характерами. Обнажая самое интимное в себе, забыв о гордости, Елена уже в первой сцене раскрывает Нике, настроенной к Елене явно недружелюбно, всю подноготную своих взаимоотношений с Юрием. Здесь драматург заботиться, не об убедительности характера, а прежде всего об эффективной подаче завязки пьесы. Елена могла бы не так пространно говорить, если бы на нее не пала эта обязанность завязывать интригу. В пьесах, построенных на схемах, персонажи очень часто слишком явно выполняют каждый в отдельности ту или иную функцию: один строит завязку, другой развязывает ее (последнее в пьесе В. Пистоленко делает полковник Соболев).
Елена — «проблемный» герой, а потому речь ее в первом действии пестрит обилием холодновато-фактических сведений о давних взаимоотношениях с Юрием.
Узнав о том, что Юрий женат, Елена тут же задает ему вопрос: любит ли он свою жену? Интуитивно догадываясь о том, что Юрий совершил ошибку в личном, Елена намеренно задевает самое больное место в его душе. Естественно, после этого «проблемная» героиня не может вызвать особых симпатий со стороны зрителей. Не может и по другим причинам, хотя бы потому, что вызвав на откровение Катю, она тут же использует Катино простодушие против нее же самой. «Славная девочка, простенькая», — снисходительно отзывается она о Кате в разговоре с Юрием. При этом она намекает на то, что у него могла бы быть другая жена (то есть она сама). Юрий, не замечая снисходительной оценки, спрашивает Елену: «От души?» Конечно, нельзя поверить, чтобы Юрий не заметил насмешки Елены.
Увлеченный романтикой тайных встреч и стремясь скрыть за этой «романтикой» незначительность содержания своей пьесы, драматург удесятеряет свое внимание стремительно развивающейся интриге.
Энергичная Елена организует встречу с Юрием сразу же после его прибытия. Свидание назначается на квартире Елены, в часы, когда мать уходит из дому.
Можно составить приблизительную схему взаимоотношений Елены — Юрия — Кати, ничем не греша против того, что в действительности происходит в пьесе.
Первое. Любовник и любовница вдвоем.
— Что ты со мной делаешь? — спрашивает он или она. (У В. Пистоленко спрашивает он). Следует долгий поцелуй.
Второе. Стук в дверь.
— Кто-то стучит, — тревожно восклицает он.
— Кажется, — подтверждает она роковым голосом.
Он прячется в соседней комнате. Входит его жена.
Третье. Беседа его любовницы с его женой.
Последняя собирается уходить. Облегченный вздох соперницы. Но… Несчастье! Взгляд жены падает на портсигар… или забытую папиросу… или галстук, галстук ее мужа! Последний вариант (с галстуком), как наиболее «свежий» и «увлекательный», избирает наш драматург.
…Пьеса о любви. Но разве это — любовь? Поэзии любви нет, есть поучения плюс извечный «треугольник». В борьбе против измен драматург забыл о самой любви.
К тому же стальной стержень «эффектной» интриги перерезает человеческие души… Напряженная интрига закономерна в тех случаях, когда она не сковывает развитие характера, не мешает ему развернуться, «показаться».
Изобразить одно-два устремления человеческих, определяющих в данных обстоятельствах, — мысли и действия персонажа, — еще не значит постигнуть его суть, его характер.
Катя в чем-то схожа характером с Люсей Ведерниковой — героиней Алексея Арбузова, автора «Годов странствий». Однако Люся — это человек, представший со страниц пьесы во всей жизненной полнокровности и многогранности. У Люси одна печаль, одна радость — ее Шуренька, и все же мы видим, как расцветает, взрослеет «гадкий утенок», как неизмеримо раздвигаются его горизонты. И вот уже Люся как обобщение всех наших героических женщин — великих тружениц тыла… Если Люся может сказать: «Я теперь не бедная», — то не может этого сказать Катя. Катя остается рабыней своего незавидного семейного положения, она все прощает Юрию, она не обвиняет его. И, не обретая большого человеческого достоинства и попросту женского самолюбия, Катя в этом смысле остается «бедной». Люсю спасает от личного горя большая любовь к людям, вера в труд, высокая, я бы сказал, общественная забота о маленькой Шуреньке. С этой стороны Катя не показана как характер. Участие Кати в испытании новой стали выглядит в пьесе, как инородный кусок, слишком эпизодический и к тому же надуманный. В результате — мы не знаем, что остается для нее, какая вера в ней остается после измены, Юрия. За рамками взаимоотношений с Юрием Кати нет… И так — многие герои В. Пистоленко.