Южный Урал, № 2—3 - Страница 37

В окне вагона мелькали леса, перелески, зеленые квадраты озимых, бурые полосы паров. Изредка показывалась деревенька. Серые избы, крытые соломой, подслеповатые окошки. На станциях толпились мужики и бабы в лаптях, в домотканных зипунах. И опять леса… Убогая и бессильная, могучая и обильная, тянулась бесконечными пространствами Русь.

Попутчиком оказался земляк, екатеринбургский промышленник. Человек пожилой, осанистый, но расторопный, бойкий. Седая бородка, в узеньких черных глазках — плутоватая усмешка. Такому не клади пальца в рот — всю руку откусит.

— Как спалось?

— Благодарствуйте. Сон у меня легкий. В дороге я самый счастливый человек: ем да сплю. Только вот денег дорогой порастряс. Одна Москва чего стоила. В Славянском базаре, знать-то, сотни три оставил.

— Полноте! Вам ли скупиться? Об уральских промышленниках не только в России — за границей говорят.

— Славны бубны за горами. Побывал бы, кто говорит, в нашей шкуре — запел бы Лазаря.

— Да ведь слезы-то ваши дешевые! Сегодня убыток — завтра барыш.

— То-то и беда, что барыш мимо рук плывет. Уральское горное дело на ладан дышит. Был я на нижегородской ярмарке прошлый год, так, поверите, плюнул только с досады. Юз своим железом всех наших заводчиков прихлопнул. Всю цену, понимаете ли, сбил. Ему хорошо, конечно, у него, подлеца, пудлинговые печи, у него уголь под током. А мы все за старинку держимся. Вот она и подвела, старинка-то. На южных заводах теперь и производство ширится. А мы столько лет Расею-матушку железом кормили, и вот тебе на — хоть сам железо грызи, И не знаешь, в которую сторону податься. Цены снизить нельзя — потому как прямой убыток. Казна, понятно, не выручит, капиталу запасного нет. Пошли искать компаньонов. Весь Урал теперь акционерами только и держится. На миру, говорится, и смерть красна. Вот они каковы дела-то уральские! А вы говорите: барыш.

Промышленник тяжело вздохнул, вытер пот шелковым платочком и стал развязывать саквояж. Оттуда он вынул бутылку коньяку, балык, банку с икрой и порядочный кусок пирога.

— Ох, горе душам нашим! Нешто закусить. Присаживайтесь за компанию.

Вагоны стучали на стыках. Поезд замедлил ход. Из веселой березовой рощи вынырнули станционные домики.

— Далека наша путь… Говорят, Горнозаводскую строить собираются. Тогда до Екатеринбурга будет рукой подать… Да вы кушайте, молодой человек, не стесняйтесь. Пока, слава богу, живем при своем капитале.

По каменистой дороге меж сосняка подвода медленно ползла в гору. Дмитрий Наркисович дышал и не мог надышаться густым смолистым ароматом сосновых лесов.

«И вот они опять, знакомые места!»

Миновали Тагил. Как мало изменился этот крупнейший уральский завод, демидовская вотчина! Восемнадцатым столетием пахнуло от закопченных фабричных корпусов, громыхавших железом. Так же возвышалось над площадью здание заводского правления, ползли бесконечные возы с дровами и углем, и над величественным прудом поднималась Лисья гора с башенкой на вершине. Так же раскинулись домики на Ключах и Тальянке, где обитали потомственные демидовские мастеровые. И все так же на мосту между заводоуправлением и фабрикой сидел слепой нищий. На рудничной работе ему порохом выжгло глаза. Пятнадцатый год сидел старик на одном и том же месте и просил подаяния.

Дорога шла в гору. Вот, наконец, показалась и Нижняя Салда. Подвода заворотила к домам церковного причта. Навстречу вышел отец. Как он изменился! Встретил сына со слезами радости.

— Думал, не дождусь. Болею…

Мать не сводила с своего любимца глаз. Уж очень похудел Митя — одни скулы торчат, глаза сделались точно еще больше, еще чернее. Тужурка на плечах, как на вешалке. Мать подкладывала на тарелку кусок за куском.

— Ешь, поправляйся.

— Ничего, мама, Урал для меня будет лучше всякой лечебницы. Расскажите, как вы живете здесь?

Дела были неважные. Брат Николай оказался неудачником. Бурса морально изуродовала его: человек безвольный, он страдал запоем и нигде не мог устроиться на службу, приходилось ему же еще помогать. Сестра Лиза училась в гимназии. Учился и младший брат Володя. Семья жила бедно.

Но, кроме домашних дел, Дмитрий Наркисович интересовался уральской жизнью, уральской «злобой дня».

Через несколько дней он отправился на фабрику наблюдать «заводское действие».

— Сейчас будут прокатывать рельс, — сказал ему надзиратель.

В глубине фабрики показался яркий свет — это была рельсовая болванка, имевшая форму вяземского пряника. Рабочий быстро катил высокую железную тележку, на платформе которой лежал раскаленный кусок железа, осветивший всю фабрику ослепительным светом. Другой рабочий в это время поднял шест. Тяжело загудела вода, и с глухим ропотом грузно повернулось водяное колесо. Вся фабрика разом вздрогнула, и валы катальной машины начали вращаться все быстрей и быстрей.

Двое рабочих в кожаных передниках с тяжелыми железными клещами в руках встали на противоположных концах катальной машины. Тележка с болванкой подкатилась к машине, и вяземский пряник точно сам собой нырнул в ближайшее отверстие между валами.