Южный Урал, № 2—3 - Страница 34
Он подошел к молодому парню, сидящему на табуретке у печки. Брезентовая куртка, одетая поверх ватной фуфайки, насквозь промокла и почернела; с мокрой кепки по лицу текли грязные ручейки.
— Это вы пришли на помощь?
— Мы, а что?
— А кто послал вас? Диспетчер завода?
— Нет, сами пришли. Мы из листопрокатного.
— А кто, все-таки, послал вас? — допытывался он у парня. — Откуда вы узнали о прорыве воды?
— Стрелочник с путей прибежал и рассказал. Тут каждому понятно, что в таком деле лишний человек всегда пригодится. Если бы вода к цеху подошла — была бы тогда потеха. Вот мы собрались и пошли.
— Сами, значит?
— Ага. А чего допытываетесь? Странный человек, ей богу, — сказал парень, — он снял мокрую кепку, выжал ее и снова одел. Потом посмотрел на Буйвида и уже как бы примирительно, с улыбкой, сказал:
— Завод-то не чужой, а наш собственный. Правильно?
— Конечно, — ответил Буйвид, обрадовавшись простым и искренним словам молодого рабочего. Эти несколько слов по-новому осветили все происшедшее здесь за последние тридцать минут. Здесь проявилось благородство души рабочего, его любовь к своему заводу, его высокое сознание и понимание самого главного — завод-то не чужой, а наш собственный…
Когда Буйвид пришел в партком, агитаторы уже собрались. Буйвид все время находился под впечатлением того, что произошло на складе, и тотчас рассказал об этом парторгу ЦК ВКП(б) на заводе Корнилову.
— А ты расскажи об этом агитаторам, — посоветовал он. — Факт, казалось бы, исключительный, а, все-таки, очень характерный, очень.
Агитаторы завода собрались послушать инструктивный доклад на тему о борьбе за бережливость и экономию. Буйвид все думал, как ему увязать случай, о котором ему хотелось рассказать, с темой беседы.
— Да ты не увязывай. Расскажи и все, — сказал Корнилов. — Молодые прокатчики проявили настоящее хозяйское отношение к своему заводу — чего же тут еще увязывать.
Буйвида выслушали с большим интересом, и, когда он назвал фамилии молодых рабочих, раздались аплодисменты.
Корнилов в своей горячей, взволнованной речи перед агитаторами завода приводил другие факты, взятые из жизни завода. Обыкновенные будничные на первый взгляд случаи и поступки людей наполнялись новым содержанием.
— Случается, — говорил он, — простая шкатулка наполнена драгоценностями, они близки, доступны, стоит только по-настоящему взяться за дело, открыть шкатулку. И вот вам пример. Известно, что москвичи обратились к трудящимся нашей страны с призывом — организовать поход за экономию средств и материалов. Москвичи показали нам новый источник, откуда мы можем черпать средства для нашего строительства. Как на это ответили магнитогорцы? Я хочу несколько приоткрыть дверцы нашей Магнитогорской шкатулки и показать вам ее драгоценности…
Корнилов взял кусок мела, подошел к висевшей на стене обыкновенной классной доске и написал — 250 тонн.
— Такое количество топлива в условном исчислении сберегли за месяц три наших сталевара — Скоморохов, Мухутдинов и Киселев. Этого топлива достаточно для того, чтобы отопить шесть двухэтажных домов в течение зимы или для выплавки тысячи шестисот тонн стали.
Потом Корнилов написал — 1200 тысяч киловатт-часов.
— Такое количество электроэнергии сэкономил коллектив блюминга № 2 за один месяц. Этого количества электроэнергии достаточно для того, чтобы освещать все дома правобережного района в течение целого месяца.
На доске появилась новая цифра — 78 часов.
— Сталевар-скоростник Мухамед Зинуров, выдав 38 скоростных плавок, сэкономил 78 часов. Сколько средств получило государство, если известно, что сокращение длительности плавок в мартеновских печах на 10 минут дает экономию в месяц четверть миллиона рублей?
Счет продолжался. Корнилов переходил от одной фамилии к другой, от одного цеха к другому, наглядно и ярко показывая, что значит один процент экономии кокса, воды, топлива, уменьшение на один процент простоя домен, станов, мартенов. Парторг писал цифру за цифрой, с аккуратностью прилежного ученика располагал их одну под другой в столбик, потом провел жирную черту и написал — итого.
— Подсчитаем? — спросил он улыбаясь. — Не надо, товарищи, мы уже подсчитали. Заранее скажу вам итог: сорок пять миллионов рублей.
Раздался не то общий вздох, не то возглас удивления, и кто-то крикнул:
— Сколько?
— Сорок пять миллионов! Если мы проведем в жизнь все мероприятия по механизации, внедрению передовых методов труда, то в этом году мы дадим экономию… вот на эту сумму. Арифметика, скажете вы, простое действие — сложение? Нет, тут одной арифметики недостаточно, тут нужна большевистская арифметика, основанная тоже на правилах сложения, — сложение наших усилий, настойчивости в достижении цели.
Пока Корнилов писал на доске отдельные цифры, его слушали внимательно, делали записи в блокнотах, чтобы потом привести их во время беседы или на плакате, использовать в «боевом листке» или в докладе. Это были интересные, замечательные цифры, которые вооружали каждого фактами большой агитационной силы. Но когда Корнилов объявил итог, наступило то всеобщее оживление, когда неожиданно узнают о чем-то совершенно исключительном. Сорок пять миллионов! На эти деньги можно построить и оборудовать большой завод или выстроить несколько многоэтажных жилых домов, клубов, школ.
Заместитель секретаря партбюро доменного цеха, прославленный мастер Николай Ильич Савичев попросил слово. Он встал, волнуясь, несколько раз провел рукой по волосам, одернул пиджак.
— Товарищи… Товарищи коммунисты, у меня предложение. Здесь товарищ Корнилов подвел итог, показал, какую экономию мы можем дать государству. Оказывается, мы можем дать огромную сумму — сорок пять миллионов! Такая цифра, я думаю, очень порадует нашего родного Сталина. Предлагаю написать от имени трудящихся комбината письмо товарищу Сталину и взять обязательство: дать стране в этом году не менее сорока пяти миллионов рублей экономии.
— Правильно! Правильно, Савичев! — раздались возгласы, и неожиданно вспыхнули аплодисменты. Порой казалось, что аплодисменты начинают затихать, но на самом деле они нарастали с еще большей силой, напоминая морской прибой, когда вслед за первой волной, обрушившейся на берег, набегает вторая и третья, захлестывая и сметая на своем пути все преграды. В задних рядах запели, песню подхватили все, и слова Гимна Советского Союза зазвучали торжественно и величаво:
Во всех цехах комбината обсуждали письмо товарищу Сталину.
Письма Сталину! В них вкладывается вся мудрость народа, все его чаяния и надежды, в них слышен голос миллионов людей, поверяющих вождю, учителю и другу свои сокровенные мысли и чувства. Эти письма раскрывают огромный мир, в котором идет увлекательная, суровая и настойчивая борьба. Пишут ли металлурги Урала или лесорубы Карелии, шахтеры Донбасса или хлеборобы Украины, раздается ли голос хлопководов Узбекистана или строителей Белоруссии — в каждой строке ощущается великий созидательный труд строителей коммунизма и неугасимое пламя народной любви к партии, к Сталину.
Письма Сталину — это поэмы о возрождении Днепрогэса и шахт Донбасса; это — волнующая повесть о покорителях Голодной степи и завоевателях Северного полюса.
Люди, осушающие болота, строящие заводы, добивающиеся рекордных урожаев, люди, изобретающие новые машины, заставившие отступить засуху, ученые, писатели, живописцы, музыканты — все обращаются со словами любви к родному вождю и учителю. Это стало таким же естественным и необходимым, как естественно и необходимо трудиться и дышать.
В красном уголке доменного цеха уже собралась вся смена. Сидели пожилые мастера доменного дела, пришедшие со старых белорецких домен, и молодежь, недавно окончившая ремесленное училище. Рядом с инженером Борисовым сидел бывший горновой, а теперь начальник разливочных машин Георгий Герасимов, вместе с мастером Николаем Савичевым сидел самый молодой мастер домны Владимир Хабаров.