Южный Урал, № 2—3 - Страница 25

— Вот видишь, — говорит Бобров Лапаеву, — нашего брата весь народ Европы знает и ценит.

— Кое-кто забывать начинает, — говорит Рязанов.

— Народ не забудет, — ответил Бобров. — Народ и зло помнит и добро не забудет. Вот, Петр, прикинь теперь, на каком посту стоишь, на какой вышке? Тебя отсюда очень далеко видно. Понял? Будь моя власть, я бы всем сталеварам особое звание присвоил: гвардия. А что, хорошо бы — гвардии сталевар.

— Ну чего еще, Григорий Егорыч, выдумываешь, — посмеиваясь говорит Лапаев. — Это почему же такой особый почет сталеварам?

— Потому, что труд у сталевара смелый и гордый. Он всегда у огня, у расплавленной стали. Он, как гвардии солдат, на самом трудном и опасном участке. Ты, Петр, смотрел когда-нибудь этак со стороны и вдумчиво на труд сталеваров? Смотрел, говоришь, а что видел? Что понял? Если глубоко вдуматься в наш с тобой труд, так мы очень большая сила государства. Сталь — наравне с хлебом, а может и того повыше! А как же!

Посетители выставки услышали спор и собрались вокруг сталеваров. Обычно мало разговорчивый, Бобров сейчас к всеобщему удивлению говорил горячо и убежденно. По всему видно было, что разговор коснулся самых чувствительных струн его души. Он сел на мягкий диван, обитый темнозеленым бархатом, и вокруг него собралась молодежь.

— Вот я вам расскажу одну историю, если на то пошло. — Бобров удобнее уселся, вынул было коробку папирос, но увидев, как распорядитель выставки замахал руками, виновато улыбнулся и положил коробку в карман. — Было это лет пятьдесят тому назад. Отец мой и брат работали тогда на Белорецком заводе у Пашкова сталеварами. Жить, понятно, было тяжело, семья большая и решили меня — мальчишку — к делу пристроить, на завод. Как раз в это время пришел какой-то важный заказ на особо чистую пашковскую сталь, и было объявлено: кто выдаст первую плавку этой стали — тот получит премию и будет награжден «памятной медалью». Надо вам сказать, что до этого один сталевар в России получил «памятную медаль» — это Плечков, который на Сормовском заводе сварил плавку в первом русском мартене. Больше не было. Так вот разгорелась борьба среди сталеваров — кто первый.

Это сейчас вот, в наше время, так друг дружке помогают, подтягивают, учат, потому что у нас у всех общий государственный интерес. А в те времена каждый старался только для себя, тащил в свою берлогу. Да и чего было стараться: хозяина сделать богаче, своего врага заклятого сделать сильнее?

Борьба была, как сейчас вот помню, — злая, волчья, утомительная. На каждой печи работали с оглядкой, втихомолку. Не в медали, конечно, дело было — все понимали, что это просто хозяйская приманка. Надо было премию заработать, чтобы, может быть, отложить копейку на черный день. А потом, скажу я вам, любит русский человек свое мастерство. Испокон веков у нас заведено — делать дело так, чтобы оно душу радовало, отрадой сердцу было. Уральские металлурги — известные кудесники. Они, между прочим, секрет булатной стали нашли. Да, вот как.

Бобров замолк, как бы вспоминал что-то, и глаза его стали задумчивыми и строгими. Потом он встрепенулся и продолжал рассказ.

— И вот, значит, в эти-то горячие дни появился я в цехе подносчиком у одной печи. Как увидел меня сталевар, так аж позеленел:

— Ты чего, шпионить сюда пришел, принюхиваться?! Чтоб я тут и духа твоего не чуял! — Боялся сталевар, чтобы я его секрет не выведал. Да еще боялся он моей молодости и силы. Ведь, как молодой человек в цех пришел, так он старается себя показать, а старику в те времена трудно было тягаться с молодым… Старики боялись, как бы не пришлось еще больше жилы натягивать и, как говорят, в оглоблях не упасть.

— Ну, а как же с медалью? — нетерпеливо спросил Лапаев.

— А с медалью вышло совсем плохо. Отец мой отличный мастер был, он первым сварил плавку, но задумал на этом случае старшего брата моего выдвинуть в сталевары, — его, мол, заслуга.

И вот через несколько дней приходит ответ от хозяина: Боброва-сына за отличие поставить в сталевары, а Боброва-отца за нерадивость и лень — в подручные к нему. Вот какая грустная история приключилась пятьдесят лет тому назад.

— А хозяин что? — спросил Лапаев.

— Что — хозяин? Пашков на этом деле сотни тысяч заработал и в Париж укатил.

История, рассказанная Бобровым, взволновала молодежь. Глядя на этого могучего старика с орденами Ленина в петлице, окруженного молодежью, люди невольно сравнивали прошлое и настоящее: какая новь!

Вот стоят здесь и Рязанов, и Князев, и Лапаев, и Корчагин, вчера только кончили они ремесленное училище и пришли на выучку к Григорию Боброву, а сегодня они уже с ним рядом, как бойцы — плечом к плечу. Старый сталевар не боится их силы, их молодости, их знаний. Наоборот, большинство из них — это его выученики. Но жизнь идет вперед в наше время очень быстро, и каждый день она приносит много нового. Нельзя отстать от жизни — и старик Бобров садится рядом на одну скамью с Лапаевым в школе мастеров социалистических методов труда и учится, изучает новую технологию, теорию металлургических процессов, скоростные методы сталеварения. Когда говорят Боброву:

— Чего же это, Григорий Егорович, ведь отдыхать пора, а вы учиться.

— Отдыхать? — улыбается он. — Раз вот задумал пойти на отдых, пятьдесят лет у печи отработал, можно, мол, и на покой. Нагрянула война и опять в цех вернулся. Да и подумать тоже: как советскому человеку без труда обойтись, в нем ведь и жизнь и радость.

Когда сталевары вернулись в зрительный зал театра, почти все места были заняты. В креслах партера, в ложах и на балконе сидели горняки, коксовики, металлурги в добротных костюмах с поблескивающими в петлицах орденами и знаками лауреатов Сталинских премий. Сидела молодежь и рядом — седоусые, коренные уральские металлурги, инженеры, партработники.

Яркий электрический свет играл на узорах уральского мрамора, которым отделаны стены и ложи, он переливался на темновишневом бархате тяжелого занавеса. Света было очень много, и много было также живых цветов, которые заполнили авансцену и стол президиума.

Слет стахановцев был посвящен обсуждению обращения трудящихся Ленинграда о выполнении пятилетки в четыре года! С докладом выступил директор комбината Григорий Иванович Носов.

Директор говорил об автоматизации мартеновских печей, об электрификации, механизации труда и десятках других больших, смелых дел, называл цифры, которые волновали каждого сидящего здесь. Надо добиться коэфициента использования полезного объема доменных печей ниже 0,90, съема стали не менее чем 6 тонн с каждого квадратного метра площади пода мартеновской печи. Может быть, другим эти цифры говорят очень мало, а металлурги гордо улыбаются, многозначительно переглядываются и радуются этим цифрам — они открывают замечательные пути для движения вперед.

— За несколько военных лет мы совершили такой взлет, который, пожалуй, в другое время не совершили бы и за много лет, — говорит докладчик. — Но мы видим перед собой другие, еще более высокие вершины, которые должны завоевать.

Речь директора становится более горячей и страстной, и зал отвечает гулом одобрения.

— Мы перекрыли технические мощности доменных печей, — продолжает Носов. — Ну что из этого? А стахановцы-доменщики внесли свои поправки, они перешагнули запроектированный технический коэфициент использования полезного объема домны — единицу. Эта цифра теперь для них — дело прошлого. Мы на большинстве прокатных станов перекрыли проектные нормы. Ну, так что из этого? Кто устанавливал эти предельные технические нормы? Американская фирма «Фрейн», немецкая фирма «Демаг». Они исходили из своего, капиталистического, способа производства, а наши стахановцы внесли свои поправки. Они исходят из нашего, социалистического, способа производства.

Директор говорит о людях комбината, о людях социалистического производства с их новым отношением к труду, горячим сердцем патриотов и неукротимым желанием победить. Эти люди ищут и находят новое, раскрывают огромные резервы, обеспечивающие невиданный рост производства. Они — опора и надежда пятилетки.