Южный Урал № 13—14 - Страница 53
Когда мы вернулись к спуску из-за камней выглядывали головы Гария, малайки и еще неизвестного третьего башкира, который смотрел на нас с любопытством настоящего степняка и улыбался.
— Ты откуда взялся? — спрашивал я.
— Из Байсакалова гулял… — бойко ответил любопытный незнакомец, притащившийся сюда с специальной целью посмотреть на нас. — Бульна высока лизал… Иремель глядел…
С высоты «кабана» ходившие внизу лошади казались не больше овец. Спускаться по камням, пожалуй, было труднее, но все обошлось благополучно — никто даже не упал. Один Меньшин все охал и жаловался, что у него дрожит сердце. У Гария был захвачен с собой небольшой турсук (кожаная фляга) с кумысом, и мы с особенным удовольствием напились целебного питья. Ничто так не утоляет жажды и не подкрепляет, как кумыс.
— Мне бы коньячку, Михал Алексеич… — припрашивал Меньшин, почесывая в затылке. — Уж больно ты меня напугал: думал и жив не останусь. Не везти же его домой, коньяк-то…
Выпив походную чарку, Меньшин заявил, что теперь как будто лучше, и сердце перестало дрожать. Остроумный Гарий долго потешался над Меньшиным, а малайка хихикал, закрывая лицо рукавом бешмета.
— Ошибка давал, Михаль Лесеись… — повторял Гарий. — Меньшин башкам стрелял… ай-яй-яй, куроша!.. Губернатор Иремель пугал, Меньшин шайтан пугал… бульна куроша.
Мне вообще нравится, как держат себя башкиры — в них еще сохранилась своя степная грация и то достоинство, которое присуще независимому человеку. Взять хоть те же отношения к барину у Меньшина или у Мурачи. Но это впечатление отчасти было испорчено тем, что степной джентльмен Мурача, которого мы угощали на стану под Аваляком всем что было, на прощанье все-таки кончил тем, что попросил на заварку чаю.
— Бульна кураша твой чай, — бормотал он, глядя в сторону. Впрочем, попрошайничество — это общая черта степняков, приученных к подачкам богатой старшиной.
Когда мы вернулись с Иремеля к своей палатке, около нее уже толпилось несколько башкир, ожидавших какой-нибудь подачки. Я дал одному кривому старику баранины. Он бережно принял свою порцию в сложенные ладони, отошел несколько шагов от палатки, присел к траве на корточки, и начал есть уж совсем по-степному, припадая лицом к пригоршням.
Издали в своем балахоне он ужасно походил на громадного зайца. Все эти башкиры приходили и приезжали из Байсакаловой. Встретивший нас на самом «кабане» Иремеля башкир держал себя уже своим человеком и принимал деятельное участие в приготовлении жареной баранины, соперничая с Меньшиным. Гарий застенчиво держался в стороне и не лез в глаза.
Из общей массы резче других выделился седой старик, который пришел прямо в палатку и без приглашения поместился на ковре, сложив ноги калачиком.
— Мы дворяне… — объяснил он мне с приличной важностью. — Не слыхал: Ямангулов… В Байсакаловской один дворянин Ямангулов.
Единственный байсакаловский дворянин чинно побеседовал о том и о сем, пока не перешел к делу: он предлагал поставлять в Балбук бревна, как и все другие башкиры.
— У вас рабочие есть? — спросил я.
— Зачем рабочие? — удивился старик. — Сама рублю бревна, сама вожу… все сама мало-мало.
Дворянство Ямангулова было сравнительно недавнее и выросло во времена учреждения так называемых кантонных начальников, оставивших после себя в Башкирии недобрую славу. Были такие кантонные начальники, которые наводили всеобщий ужас.
Мы «взяли» вторую ночь в своей бухарской палатке под Аваляком и утром на другой день вернулись в Балбук.
1888 г., сентябрь, Екатеринбург.
Анатолий Козлов
О ПОЕЗДКЕ УРАЛЬСКОГО ГОРНОГО МАСТЕРА ИВАНА БОРОДИНА В ЕГИПЕТ
Впервые в советской печати имя Ивана Бородина, в связи с его поездкой в Египет, упомянул В. Данилевский. В краткой книжной заметке была приведена также выдержка из дневника Бородина. В цитате нехватало нескольких слов, очевидно непрочитанных. Места нахождения источника В. Данилевский не указал.
В течение ряда лет шли безуспешно поиски документов. Затем в Государственном архиве Свердловской области был найден дневник самого Бородина «Командировка в Египет штейгера Ивана Бородина. 12-ое октября 1847 года», на 40 листах (фонд 101, дело № 559).
Постарались установить точнее личность Ивана Бородина. По данным за 1815 год оказалось, что на медном руднике возле Миасского завода работали три Ивана Бородина.
Только в сентябре 1954 года в Ленинградском отделении Центрального государственного исторического архива обнаружили объемистое дело, связанное с поездкой русских специалистов, в том числе и штейгера Бородина в Египет. Теперь удалось точно установить имя и отчество: Иван Трофимович Бородин-Малой.
И. Т. Бородин родился в 1800 году в семье миасского рудокопщика Трофима Антиповича Бородина.
В 1811 году И. Бородин поступил на службу погонщиком на миасских рудниках. В 1815 году он женился на Настасье Матвеевой.
В этих же рудниках работал рудокопщиком и его старший брат.
Потомственный рудокопщик И. Бородин, стал специалистом высокой квалификации. В 1845 году он был командирован в Валахское княжество (область в Румынии) для отыскания золотосодержащих песков. Возложенное на него поручение И. Бородин выполнил успешно и вскоре был награжден серебряной медалью «За усердие» на аннинской ленте, которой в свое время был награжден известный уральский механик Е. А. Черепанов.
Возвратившись на Урал, И. Бородин с мая 1847 года стал работать штейгером золотых промыслов.
1 октября 1847 года И. Бородин и мастеровой Иван Савельевич Фомин были командированы в помощь инженер-полковнику Е. П. Ковалевскому, приглашенному правителем Египта Мухаммедом-Али «для учреждения разработки золотоносных песков».
Выехав 12 октября из Златоуста, они только 30 октября добрались до Одессы. Нелегким был в то время путь в 3000 верст, особенно для обыкновенного трудового человека. В дневнике читаем:
«Всем известно, что езда на почтовых лошадях не всем равна. Чиновники проезжают без затруднений. Их на всех станциях уважают и не притесняют, но как для нас простых какая трудность, не в том, что худая погода, тряска в экипаже. Это больше с терпением переносишь, чем сражения на станциях со смотрителями…».
В Одессу уральцы приехали ночью. Остановка, затянувшаяся почти на целый месяц, позволила путешественникам подробно ознакомиться с городом. Бородин записал, что это
«лучший торговый город, при бухте Черного моря, с военною и купеческою гаванями».
И действительно город, расположенный на возвышенном месте, был очень красив, особенно со стороны моря. Богатство города, — сообщает Бородин, — множество великолепных каменных зданий, лицей, монумент герцогу Ришелье, коммерческое училище, театр и музей древностей Новороссийского края.
«С берега смотришь на гавани и на море, — очаровательная картина: судна то отходят, то приходят, с надутыми распростертыми парусами отражаются в поверхности моря. В гавани народ суетится взад и вперед. Солдаты-гвардионы с красными рукавами разъезжают на лодках по гавани. Прелестно смотреть на все это…».
Отплыли из Одессы 21 ноября на пароходе, когда
«солнце закатилось, начинало смеркаться». «В домах по разным направлениям в окнах сверкали огни, отражаясь в воде моря. По мере удаления от берега яснее показывались отражения…».
Когда пароход вышел в открытое море, начало покачивать.
Пролив Босфор, с селениями и растущей зеленью по берегам, Царьград — бывшая столица греческих царей, с красивыми зданиями и садами, соборами и мечетями, но с кривыми и тесными улицами, город Родос, расположенный на склоне горы, так «что с моря видно все улицы, сады», — все это проходило перед глазами русских путешественников.
17 декабря стала видна башня, стоящая на скале. Это был город-крепость Александрия, стоящий «на взморье»…