Южный Урал, № 12 - Страница 29

Частушки записаны И. Зайцевым

в Саткинском и Кусинском районах

Челябинской области.

В 1922 году я вернулся — после трех лет ссылки и семнадцати лет странствований по Сибири — на фабрику «Красный перекоп». Многие здесь еще помнили меня по революционной подпольной деятельности, по первой рабочей библиотеке на фабрике. Мне дали квартиру в Петропавловском парке, при рабочем факультете, устроили на работу в библиотеке.

Рабфак помещался в каменном доме, на берегу большого пруда, обсаженного березками, тополями и густым ельником. Во всем парке было только две семьи — садовника и моя.

Библиотечного жалованья нехватало, пришлось заняться разборкой старых документов в фабричном архиве. Там я нашел интересные бумаги по истории фабрики и сделал из них выписки для знакомых писателей — Вс. Иванова и Вяч. Шишкова, которые интересовались этим вопросом.

Из Сибири я привез порядочно хороших книг и стал добавлять к ним новые. В скором времени библиотека моя стала довольно большой и включала в себя книги по многим отраслям знания.

Захватывала меня не только любовь к хорошим книгам, но и к творцам их, к писателям. Влюбишься в произведение какого-нибудь писателя и невольно полюбишь его самого… Не посторонний он уже для тебя человек, а близкий, дорогой, родной. И вот живешь и чувствуешь, что у тебя, есть друг, и от этой мысли делается на душе хорошо, интереснее, легче и радостнее жить. Забывались разные трудности и невзгоды.

Еще с юных лет был у меня особенно любимый писатель — В. Г. Короленко. Часто я о нем думал, перечитывая его рассказы, и крепко держал их в памяти. Он мне казался добрым, ласковым, и я осмелился написать ему письмо и послал какое-то свое стихотворение для отзыва. Ох, как он раскритиковал его! И это неладно и то не так, одним словом — плохо. Я не удивился этому и не жалел, что мир не увидит этого моего произведения. А удивился я искренне тому, как он, такой большой и занятый писатель, нашел время заниматься моими стихами и отвечать мне.

И уже только через десять лет я осмелился написать ему вторично. И тоже кое-что послал для отзыва. На этот раз он написал, что о первых моих стихах забыл основательно, а сейчас присланные вполне литературны. Но я мало этому радовался, так как сам начал понимать, что многого мне еще нехватает и рано радоваться своим маленьким успехам. Но опять удивился тому, что так ласково и дружелюбно отвечает мне этот замечательный человек и думал: как же не любить и не уважать такого человека!

Такими же отзывчивыми и душевными людьми оказались и другие писатели, артисты, ученые — Шишков, Подъячев, Белоусов, Дрожжин. Телешов, Качалов, Морозов (шлиссельбуржец). Все они были сначала воображаемыми спутниками моей жизни, а потом стали и действительными, и мой мир постепенно обогащался такими замечательными людьми.

И неожиданно для меня среди наших замечательных талантов засверкал еще один — добрый, смелый, простой и ясный, как солнечный день, освещающий грязь и темноту пошлой обывательской, мещанской жизни и зовущий к другой, к светлой, разумной человеческой жизни — Горький! Я прочитал первые его рассказы и сразу же автор стал представляться мне чутким, простым, отзывчивым человеком. А когда узнал его биографию, понял, что не любить его не могу. Жизнь его напомнила мне мою. У него суровый, жестокий дедушка и мытарства в жизни… У меня сердитая мачеха, от которой прятался по ночам в подполье с маленькой керосиночкой, чтобы прочитать случайно попавшую в руки книжку.

Судьба провела меня мимо школ и прямо из подполья поставила на плоты, на баржи Шексны и Волги, бросила в шумные города, в водоворот жизни и сказала: плыви, борись, отстаивай свои права или погибай…

У Алексея Максимовича была удивительная бабушка, воспитавшая в нем великую человеческую душу и чуткое к человеческим страданиям, пламенное сердце. А у меня не было такого друга, который бы рассказал хотя одну очаровательную сказку, кто бы меня хоть раз приласкал. И вот как только появились рассказы Горького, я сразу почувствовал в авторе близкого человека… И потянуло с огромной силой написать письмо Алексею Максимовичу. Наконец посчастливилось мне познакомиться в Ярославском краеведческом музее с Адамом Егоровичем Богдановичем, родственником Алексея Максимовича. Разговорились о Горьком. Я сказал, что собираюсь давно уже написать ему письмо, да адреса не знаю…

Богданович тотчас же написал на бумажке его адрес и передал мне.

— Спасибо, — говорю, — вам большое, только не знаю, ответит ли он?

Но и после этой встречи с Богдановичем я еще долго думал, чем же я его заинтересую? Что ему написать? И решил написать об истории нашей фабрики, на которой я работаю. Фабрика эта действительно интересна: основана она ярославским купцом Затрапезновым при содействии Петра I.

Собрал я по документам, найденным в архиве, разные сведения и написал ему большое письмо, так просто, откровенно и подробно, как будто своему давно знакомому товарищу. А также послал заказной бандеролью брошюру: «Ярославская Большая мануфактура».

Отправив письмо, я стал ждать ответа. Ответ пришел очень аккуратно, без всяких промедлений. Почтальон вручил мне также бандероль с книгами: «Дело Артамоновых» берлинского издания и «Детство» с автографами. В письме Алексей Максимович благодарил за сведения о фабрике и сообщил, что очень интересуется этим вопросом.

В письме он отправил свою фотографию, но ее там не оказалось. Я написал Алексею Максимовичу об этом. А. М. Горький ответил, что это обычная история, и он вышлет новую.

Потом я написал ему, какие книги читаю. Об одной из них он отозвался хорошо. Там говорилось о беспримерной жестокости англичан, которые господствовали в Индии, истребляя мирное население для того, чтобы легче было управлять страной.

Мне в письмах указывал, как надо писать, чтобы не получалось, например, так: «Встретил я Якова», а надо: «Я встретил Якова» и т. д. Чтобы получалось четко, плавно и красиво.

Я безгранично был рад этому дружескому отклику, он растрогал меня до слез. И еще сильнее полюбил я этого замечательного человека, такого огромного и такого простого и близкого. Наша переписка продолжалась с перерывами лет восемь, почти до самой его кончины. Адам Егорович Богданович, который часто получал от него письма, говорил, что Алексею Максимовичу хочется проехать по Волге и побывать в Ярославле. Но эта его мечта не осуществилась.

В 1934 году мне посчастливилось присутствовать на Первом Всесоюзном съезде советских писателей. Там встретил я многих знакомых писателей.

Но особенно интересовал всех Алексей Максимович Горький. Встретиться и поговорить с ним не было никакой возможности, потому что он все время был окружен разными делегациями, представителями фабрик, заводов, колхозов, учреждений. Так, представители одного из колхозов преподнесли ему снопы овса и пшеницы, а он держал их на руках, как двух младенцев и кланялся во все стороны под гром несмолкаемых аплодисментов.

И только с одним кончит разговаривать, как уже другие ждут своей очереди.

И так целые дни.

И отдохнуть ему можно было разве тогда, когда выступал с докладами: говорил он спокойно и не спеша, то и дело заглядывая в тетрадки.

— Я, — говорит, — не оратор, говорить речи не умею, я вот по тетрадке, — и, ссутулясь, то и дело заглядывает в нее.