Южный Урал, № 1 - Страница 29

В Верхнеуральске всё ещё жил старый казак Подгорный — отец Варварушки. Седоусый, бородатый, с глубокими морщинами на обветренном лице, он приехал к нам в сотню и просил записать в отряд. Я не утерпел и спросил его:

— Где же сейчас Варварушка?

Казак опустил голову, задумчиво покрутил жёсткий ус.

— Не ведаю! — глухо отозвался он. — Но так кумекаю, не из таких она, чтобы порешить себя. Большая жизнелюбка она! Вот не захотела кориться, да и обидел её дружок Кирик Леонидович, вот и ушла…

Не ожидая вопроса, он сам рассказал мне про Степанко.

— Он — добрый казак был, да честный, сложил он головушку за советское дело!

Я усадил старика рядом с собой и попросил:

— Расскажи, как это случилось?

— Да и рассказывать долго не придётся! — начал старик. — Степанко отвоевался на германском фронте и домой подался. Тут он в Верхнеуральск попал, да к Советам перешёл. И вызвал его председатель самый главный в городе и говорит ему:

— Ты, Степанко, хоша и беспартийный, но вера к тебе у нас большая. Поручение даю тебе большое да опасное. Слушай!

Степанко, конечно, не из пугливых, отвечает он товарищу председателю:

— Спасибо за доброе слово и веру. Всё исполню, что ни прикажете.

Председатель завёл его в комнату и наедине тихо поведал ему:

— Вот что, казак, один наш верный товарищ повезёт в Москву приисковое золото. Тебе поручается охранять его. Подбери храбрых людей и отправляйся! Только помни, друг Степанко, о золоте знает сам Владимир Ильич Ленин. Возможно придётся и свидеться тебе с ним!

Золото по-тайности погрузили в лёгкую, на железном ходу тележку, запрягли пару сильных коней и Степанко с конниками пустился в путь-дорожку, провожать дорогую кладь.

Старик замолк, лицо его омрачилось печалью. Он нахмурился и досказал:

— Известно, как живёт теперь человек. Под Фоминским его переняли белые. Но тележка с золотой кладью проскочила. И вот бы совсем угнать, да, как на беду из околицы на рысях вымахнули новые казачишки. А впереди на добром коне широким махом их офицер. Тогда Степанко видит, совсем плохо дело, и говорит он ребятам:

— Братцы, надо спасать золото. Его ожидает сам Ленин. Айда вперёд, что есть мочи! А я придержу врага!

Повозку с золотом, как ветром сдуло, скрылась за курганами. А Степанко залёг в канавушку и стал бить по врагу. Троих он снял с седла, но только все-таки уложили его…

Сказывали: рубили, кололи, терзали его, а он молчал и о тележке ни слова. Умчала она. И тело Степанки вскоре отыскали в канавушке с отрезанными ушами, носом и с разорванным до ушей ртом. Вот, как погиб наш Степанко. Вечная память доброму казаку!

Мы записали старого Подгорного в эскадрон. Он поклонился мне в пояс.

— Ну, благодарствую, товарищ командир. Теперь вижу, и я не обсевок в поле!

В то время, когда в Верхнеуральске шло пополнение наших конных отрядов, Дутов терпел поражение за поражением. Сердце его от этого наливалось злобой, с утра он напивался и, как остервенелый зверь рыскал по станицам. Старые казаки-богатеи угрюмо, но с надеждой встречали своего атамана. В Магнитной Дутова встретили с колокольным звоном, с хлебом-солью. Атаман повеселел, щуря наглые глаза на бородатого станичника, который держал на подносе хлеб-соль, сказал:

— За хлеб-соль спасибо, казаки! Но этим, станичники, не отделаетесь. Мне триста коней надо! Слыхали, казаки?

— Что ты, батюшка! — задрожали у казака руки и он обронил солонку. «Ну, будет ссора!» — о огорчением подумали казаки.

Ссоры не произошло, казаки поставили коней. На другой день Дутов с пополненными сотнями выступил по тракту на Верхнеуральск. Но тут ему выпала неприятность. На соседних возвышенностях его поджидала встреча.

Напрасно дутовские сотни устремлялись разгорячённым потоком на наши цепи; их косил пулемётный огонь. Занимался белесый денёк, я хорошо запомнил его! В ложбинах клубился туман. Где-то справа блестела излучина родного Яика. Под копытами дрожала земля, сверкали на утреннем солнце клинки. Казачьи кони мчали на нас, но встреченные дружным огнём, не выдержали, минута — и повернули обратно. Напрасно атаман остервенело надрывался, грозил саблей:

— За мной станичники! За мной!

Но белоказаки свернули на степную тропку и во весь опор удирали к дальнему околку.

С большими потерями прорвался Дутов под Магнитной из окружения и быстро стал отступать в Тургайские степи.

На ранней заре мы вступили в Магнитную. Руки дрожали у меня от возбуждения. Не останавливаясь, погнал я коня к знакомому дедовскому куреню. Увы, на старом месте не было дорогого сердцу крохотного домика! На месте ветхой хибарки стоял большой рубленый дом богатых казаков Дубоновых. Сам хозяин сейчас скитался в степных балочках с дутовскими казачишками. Мои милые старики, дедушка Назар и бабушка Дарья, давно успокоились на погосте. Не было и куреня Степанко: и он отошёл под хозяйство Дубоновых.

Я бросился к знакомым казакам: — Не знают ли они про Дмитрия Павловича — Митяшку?

— Как не знать Дмитрия Павловича, да он у нас председателем Совета был, но только…

У меня сжалось сердце от предчувствия.

— Говорите, что случилось с ним! — почти выкрикнул я.

— По весне с Казанком расстреляли! — угрюмо ответили казаки. В станицу ворвался Дубонов с сынами, и похватал Дмитрия Павловича и его товарищей, добрых фронтовиков. Вывели их к горе Атач и там прикончили!

Вместе со стариками я пошёл на место расстрела и, там, где когда-то белели казахские коши, поднимался обросший бурьяном холмик.

— Вот они! — склонили головы казаки.

Я оглянулся на степной простор. Всё также, как и в былые годы, сочными травами цвела степь, волнами бежал к окаёму седой ковыль. Попрежнему синеватым булатным клинком блестела излучина Урала. В эту минуту мне вспомнилось детство, тяжёлые годы. Я снял фуражку и склонил голову над могилой друзей.

— Здравствуй, Митяшка! Здравствуй, Казанок!

Что греха таить, горячие слёзы потекли по моим обветренным щекам. Старые казаки нисколько не удивлялись этому. Седобородый, как лунь, станичник, взглянув на моё опечаленное лицо, обронил.

— Стало быть дружки были, бо сиротинушка Дмитрий Павлович был. Бобыль!

— Дружки! Навек дружки! — прошептал я.

— Скажи как! — удивился казак. — Будто вас и в станице николи не видали. Чей же вы будете?

— Я внук Назара Власьевича! — с гордостью сказал я.

Потухшие старческие глаза станичника вдруг засияли молодым блеском.

— Вот как! Почесной казак был, вечная ему память, Назар Власьевич! Нуждишка заела только! — с грустью сказал он.

Мы прошли в станицу. Она казалась мне сейчас маленькой и унылой. Не было на станичной улице прежнего веселья. И хотя в пыли попрежнему играли в казанки чумазые ребята, но мне казалось, что даже и они не умеют по-настоящему веселиться.

«Эх, сюда бы сейчас Митяшку, он показал бы, как надо битки брать!» — подумал я и, влекомый воспоминаниями, вышел на улицу, купил на рубль пять пар казанков и пристроился играть с ребятами в бабки. Кругом обступили нас любопытные молодые казачки.

— Гляди, никак командир с ребятами забавляется! — улыбались они.

Может быть среди моих партнёров был стрижанок одной из них, только этим я и мог объяснить ласковые взгляды женщин на себе. Вскоре казачата меня «выпотрошили»: я проиграл все казанки. Вечером у домика, в котором я остановился на постой, собрались казачки, благоволившие ко мне за дружбу с их ребятами. Я упросил их спеть мне старинную казачью песню. Станичницы долго ломались, опасливо поглядывая на курени, что скажут их соседи или мужья? Но постепенно они осмелели и спели мне «Казыньку».

Голоса их были сочны и свежи, и песня душевно звучала под тёплым звёздным небом.

Быстро идут годы. В моей памяти встаёт день 30 июня 1929 года. Над степью жарко светило солнце. От края до края цвели буйные степные травы, сочной зеленью манили к себе берёзовые рощицы. Как и встарь, орлы кружили над ковылём. Но в этот день в степи всё казалось необычным и праздничным. У степных балочек, у лесных рощиц появились маленькие опрятные станции, украшенные флагами. В этот день от станции Карталы на Магнитную шёл первый поезд. И, хоть в уральской степи поезд был не в диковинку, но встречать его съехались и сошлись из дальних и близких станиц и деревень казаки и крестьяне. Казахи-кочевники прибыли издалека на верблюдах, чтобы побыть на празднике.