Южный Крест (СИ) - Страница 48

Месяцем позже Шустер метался по городу, разыскивая ее: она сбежала, не оставив записки. Чувство попранной справедливости, бесчестности жизни и неблагодарности женщин больно ранили его сердце. Но была и еще одна пренеприятная черточка: именно обстоятельство, что Света перестала брать его подарки, совершенно подкосило Шустера. Могло это означать только, что она вышла из-под его контроля и непокорна больше власти тех могучих рычагов, что служили Шустеру верой и правдой, направляя людишек в нужном ему, Шустеру, направлении. Это было болезненное открытие. Сначала отвергнутый любовник даже приуныл, но затем, всполошившись, кинулся к Илье добиваться правды. Каково же было его изумление и растерянность, когда выяснилось, что Света там и не появлялась. Сомнений быть не могло: что-то изменилось кардинально.

Илья был подавлен, на работе у него началась какая-то чертовщина. Камешки, брошенные вовремя умелой рукой Шустера, подняли невеликие, но неостановимые волны в сознании начальника отдела. Шеф, отношения с которым у Ильи относительно устоялись уже к концу первого года, стал необычайно внимателен ко всему, что говорил Илья, но как-то настороженно, слишком сдержанно, и сам больше не начинал бесед. Несколько раз Илья ненароком ловил на себе долгие и до чрезвычайности странные взгляды и поневоле начал нервничать, не понимая происходящего. К его великому смущению дело не ограничилось разрушением добрых отношений.

Тема, которую он предполагал разрабатывать с шефом и, заручась его именем и поддержкой, позднее протолкнуть в хорошие журналы, была шефом отклонена. А, точнее, он устранился вовсе от совместной работы, ссылаясь на занятость, и вместе с тем стал проводить много времени с другими сотрудниками. Надежда попасть на хорошую конференцию таяла на глазах. Ветер переменился.

Совсем уже недавно, около месяца назад, Илья заставил себя пойти к шефу. До окончания контракта оставались считанные месяцы, и если раньше шеф собирался продлевать срок правдами и даже неправдами, то теперь вся конструкция медленно и неотвратимо сыпалась на глазах - пугающе и непонятно. Илья ломал голову, но все было безуспешно: ни одна мало-мальски осмысленная идея не объясняла этого развала.

С шефом в кабинете сидел сотрудник, долго метивший на постоянное место, и наконец получивший его пол-года назад. Они сосредоточенно что-то обсуждали и, судя по выражению их лиц, не имеющее отношения к науке. Самое отвратительное, что увидев Илью, они оба не только стремительно замолчали, но заметно смутились, причем шеф, не сдержавшись, дернулся и подхихикнул. Илья вышел и с вытаращенными глазами долго сидел у себя, уставившись в противоположную стенку. В эту ночь он не сомкнул глаз. Жизнь дала трещину.

Если бы в это ужасное время у Ильи хватило сил на наблюдательность, он с не меньшем изумлением поймал бы на себе глубокие и загадочные взгляды Шустера, мерцающие затаенными переливами трудно определяемых чувств. Шустер нe оставлял его, благо работали они в одном отделе, крутился неподалеку, отслеживая все этапы крушения соперника, страшась пропустить что-нибудь важное. Несколько раз острая жалость охватывала его, ведь его нельзя было назвать злым человеком, но единожды запустив карающую машину, он был не в силах остановить ее, даже если б и захотел.

Почувствовав, что продление контракта в этом университете переходит в разряд несбыточного мифа, Илья разослал по всему миру бесчисленные запросы, надеясь получить работу. Вскоре с замечательной регулярностью стали приходить стандартные, по шаблону написанные отказы. Видимых причин тут было несколько. Во-первых, в каждом новом месте требовалась характеристика его научной деятельности, а высылал ее по месту назначения именно шеф. Во-вторых, мир, по- видимому, был перезаполнен физиками, а еще более - тесно сбитыми группами, поддерживающими "своих". Их с легкостью можно было назвать мафиози от науки, ибо если ты имел легкомыслие подать на работу к членам одного клана, имея в своих трудах ссылки на статьи членов другого клана, то, без сомнения, был бы подвергнут остракизму на годы своей карьеры, без малейшей возможности найти работу в контролируемых ими институтах. Илья, как новичок в этих условиях, совершил последний возможный грех: посещая какой-то семинар и встретив там новые лица, он попил чай с "ученым" из одной мафии, а попросил работу - у другой!

Вообще, работая чрезвычайно много и радуясь своим успехам, Илья нимало не позаботился установить широкие личные контакты с самого первого года, что, конечно, необходимо было сделать даже и в первую очередь - в среде, где именно закулисная жизнь определяет судьбу и каждого труженика, и генеральное развитие науки в целом.

В своем же отделе Илья не сделал ни единой попытки улестить разгневанное начальство потому, что презирал он эти нравы и необходимость "прогибаться", зарабатывая благосклонность. Держась независимо, надменно, зная себе цену, как ученому, он ни на йоту не потрудился изменить свое поведение в новой стране. Без запинки и сомнения начинал он свои семинары изящной фразой: "По поводу данной темы у вас тут бытует заблуждение..." Такой стиль не оставлял надежды на хорошие отношения и получение работы. Шустер, видя это, изнемогал от ненависти и злорадства, но также от зависти, чередующейся жалостью, а, иногда, резким, но быстро подавляемым раскаянием. Не в силах работать, он бегал из кабинета в кабинет, вынюхивая и выспрашивая, избегая, впрочем, попадаться на глаза шефу. Мало-помалу Илья остался почти в полной изоляции, ибо доброжелательные сотрудники предпочитали пробегать мимо, озабоченно вглядываясь в даль. Илья с презрением наблюдал эту человеческую метаморфозу. Через пару месяцев он готов был оставить этот город навсегда, но тут-то и открылась перед ним новая и неразрешимая проблема.

Женщина, его женщина, без которой он уже не мог помыслить свое существование, эта невыносимая баба, от которой волнами исходила сила порока, наотрез отказалась ехать с ним куда бы то ни было. Это был удар. В голове у Ильи не было пространства для всяких там идей о женском самоопределении. Все женщины, которых он себе выбирал, быстро привыкали исполнять его волю. Это было разумно и справедливо. Так был устроен мир. Теперь начиналось что-то странное, то, что ни разум, ни чувства больше не воспринимали.