Юся и эльф (СИ) - Страница 4

Эльфа я бы охотно к оному списку присоединила.

Он молчал.

Я тоже.

— Извините, — наконец, заговорил Эль, — за беспокойство, но я являюсь уполномоченным представителем общества защиты животных.

Он замолчал, а я поняла, что котика эльфу показывать нельзя.

Не поймет.

В прошлый раз, когда я все же вынуждена была заглянуть на кухню — меланхолия меланхолией, а голод голодом — котик лежал на кухонном столе, прикрученный к нему остатками пледа. Голову и тело несчастного покрывал толстый слой мази, которая местами засохла и растрескалась.

Я молчу уже о запахе.

— Поступил сигнал, — меж тем продолжил Эль, глядя на меня со столь искренним сочувствием, что я сразу остро осознала собственную никчемность, — что на территории этого дома проводят запрещенные эксперименты над животным…

Я сглотнула.

Почему-то живо представилось здание городской управы… и очередной штраф, оплатить который нам нечем… а может, если эльфы сочтут котика особо пострадавшим от Гретиной заботы, то и не штраф, а сразу тюрьма.

Каторга.

Жизнь моя никчемная промелькнула перед глазами.

А руки сами попытались захлопнуть дверь.

Но Эль, верно, был готов к подобному развитию событий. Он выставил ногу, и на дверь налег всею своею немалой эльфийской статью. Надо же… а выглядел таким прилично-хрупким.

— Я обязан войти!

— Вы не можете войти! — я бы отвесила эльфу пинка, но как знать, не воспримет ли он пинок еще одним оскорблением.

Денег на штраф не было.

Ни монетки.

— Вы не понимаете…

— Это вы не понимаете… — мы боролись с дверью, я пыталась толкать ее, эльф — отталкивать… а двери-то исполнился не один десяток лет. Петли, если тетушке верить, еще мой прадед вешал. И стоит ли удивляться, что именно они сдались первыми.

Дверь хрустнула и покосилась.

— И-извините, — сказал эльф, пунцовея левым ухом. Но ручки, паскуда этакая, не выпустил.

— Не извиню, — я сдула темную прядку. Волосы опять растрепались, и теперь я смотрела не то на Тиниэля, не то на Тариэля, не то еще на кого-то сквозь густую челку. — Что вы себе позволяете! Ломитесь в дом к приличным девушкам и…

И мысль, пришедшая в голову, была совершенно безумна.

Но сработать могла.

— Грета! — крикнула я, надеясь, что увлеченная экспериментом сестрица все же услышит. — Сюда иди!

Имя это, похоже, вызывало у эльфа не самые светлые воспоминания. Он вздрогнул. А уж когда появилась Грета…во всей красе, точнее в рабочей хламиде, густо заляпанной новым составом, который помимо тошнотворного запаха и вид имел такой же — бледно зеленый, комковатый.

Честно говоря, он напоминал мне блевотину, но…

Что я в алхимии понимаю?

— В-вы? — слегка заикаясь, произнес эльф. И в ручку вцепился, но уже, кажется, с единственным желанием — дверь закрыть.

— Я, — Грета зарозовелась и, шмыгнув носом, спросила: — А вы ко мне?

— Н-нет! У вас… у вас права нет ко мне приближаться! — он пятился, выставив перед собой дверь, будто бы она могла защитить его от сестрицы. Правда, та ныне была на диво смирна.

Смиренна, я бы сказала.

И это опять же мне категорически не понравилось.

— Она к вам не приближается, — я ручку выпустила, отдав поруганную дверь в полное владение Эля. Ему всяко нужней, я-то к сестрице привыкла. На всякий случай отодвинула ее за спину. — Это вы к ней приблизились! И тем самым нарушили постановление суда!

Я наступала

Эльф пятился, двери, однако, из рук не выпуская.

— Я ничего не нарушал!

— Нарушили, — в дверь я ткнула пальцем, так сказать, от избытка чувств, главным из которых был страх. Все-таки, невзирая на весь мой фатализм, коий сестрица полагала пагубным, в тюрьму и уж тем более на каторгу мне не хотелось. — Вы, зная о том, что постановление существует, явились к нам в дом!

— Я не знал!

Ему я охотно верила.

Если бы Эль знал, что моя сестрица обретается именно здесь, он не то, что дом, он бы весь Пекарский переулок, который местные удачно именовали закоулком, стороной бы обходил. Но отпустить его просто так я не имела права.

Других ведь приведет.

— И теперь что? Вы снова подадите на нее в суд?

— Н-нет!

Верю.

И даже несколько стыжусь неподобающего своего поведения, за которое тетушка, будь она жива, всенепременно отвесила бы мне затрещину.

— Я… я просто хотел…

Дверь немного опустилась. Должно быть, держать ее эльфу было тяжеловато, все ж таки каменный дуб… а что, у прадеда моего были твердые представления о том, что есть безопасный дом.

Если бы не петли…

Как бы там ни было, поверх двери на меня взирали зеленые эльфийские очи, в которых мне привиделась зеленая же эльфийская тоска.

— Я п-прошу п-прощения, — Эль, уверившись, что моя сестрица держит себя в руках, и трепетному эльфийскому телу его не грозит поругание, успокоился.

Оно и верно, не во дворе же им страстью пылать.

Тут клумбы с розами. А розы, пусть и хороши цветами, но несколько неудобны, тем паче наши, после смерти тетушки одичавшие. Шипы у них — с мой мизинец, а вот цветами балуют редко.

Ну да не о розах речь.

Эльф дверь аккуратно на землю положил. И волосы пригладил.

Волосы у него были хороши и без бальзама… или с ним? Я вдруг вспомнила Гретины истории про эльфийские корпорации и косметику. Эльфу же мое внимание пришлось не по нраву.

Снова волосы пригладил.

И за уши себя потрогал.

Отряхнулся…

— Что-то не так? — спросил найлюбезнейшим тоном.

— Нет, что вы, — еще более любезно ответила я. — Все замечательно… вы заявились к нам в дом с нелепой претензией…

Грета нахмурилась и за рукав меня дернула.

— Он утверждает, что мы ставим незаконные эксперименты.

Эльф кивнул и счел нужным уточнить:

— Над животными.

— Над животными! — возвестила я громко, чтобы соседи услышали. Я не сомневалась, что они и без того слышали все распрекрасно, но если вдруг до суда дело дойдет, мне не помешают свидетели. — Представляешь, в чем нас обвинили?

Грета не представляла, но к счастью, уточнять, является ли обмазывание Барсика непроверенным составом тем самым незаконным экспериментом, не стала. Рот открыла.

Охнула.

— А на самом деле… вы нарушили судебный запрет! И не только! Вы знаете, как моя сестра относится к вам! Вы разбили ей сердце! Надругались над светлыми девичьими чувствами…

Грета на всякий случай всхлипнула.

Всхлипывать она умела громко и жалостливо. Не знаю, всхлип ли произвел такое впечатление, или же моя речь, но уши эльфа покраснели.

— Вы причинили ей ужасные моральные страдания… и душевную травму!

— И-извините, — эльф сделал шажок по направлению к калитке.

— Но этого вам показалось мало! Вы силой ворвались… — я покосилась на дом и поправилась: — Вы силой почти ворвались в наш дом… нанесли урон имуществу!

— Я заплачу!

А вот это уже совсем другой разговор.

— Между прочим, — тон я сбавила, потому как разговор о деньгах чужих ушей не терпел. — Эту дверь еще мой прадед повесил.

Эльф вздохнул.

— Она, можно сказать, являлась семейной реликвией…

Он вздохнул снова, еще печальней, и покраснели не только уши. К семейным реликвиям эльфы относились весьма трепетно. К счастью, это нашло свое отражение в размере компенсации.

Что ж… еще несколько месяцев я могу не думать о работе.

— Видишь, как хорошо все получилось, — Грета шмыгнула носом и, забывшись, поскребла его лопаточкой, которой размешивала зелье.

А я промолчала.

В конце концов, я ведь ничего в алхимии не понимаю… и не стоило ей брать мою любимую лопаточку, чем мне теперь оладьи переворачивать?

Дверь я поставила сама, заодно и петли заменила. Как-то вот терзали меня смутные подозрения, что наша с эльфом встреча была не последней.

А следовательно, котика надо было приводить в порядок.

Дурное предчувствие меня не обмануло.

С дурными предчувствиями только так и бывает, особенно, если касались они моего бытия, скрасить которое не был способен и эклер… нет, отчасти был способен и скрашивал.