Юстиниан - Страница 3

Отдавая честь в ответ солдатам, мимо которых он шёл, Виктор отметил по их поведению, что по пограничной заставе — Нумерус Евфратенсис — быстро распространяется возбуждение, смешанное с ожиданием. Гарнизон пограничников состоял в основном из новобранцев, его закалённые ветераны были призваны в действующую армию Диоцеза Ориенс, уведённую на север в результате исаврийского кризиса. Виктор думал о том, что может быть причиной такого настроения, и о том, что офицеры обычно последними узнают о причинах возникновения таких слухов.

— Кажется, мы попали между Сциллой и Харибдой, командир! — так высказался Виктор после того, как Родерик подробно обрисовал ему ситуацию.

— Сцилла и Харибда? — Родерик нахмурился, непонимающе уставившись на своего викария.

— Простите, командир, — поправился Виктор, мысленно обругав себя за промах. Было так легко забыть, что, в отличие от подавляющего большинства уроженцев Восточной Римской Империи — наследников культуры, уходившей корнями в греческую мифологию и песни Гомера, — никакие классические аллюзии не приходили в голову Родерика, гота, уроженца отдалённой и глухой провинции Дардания. Виктор сам себе напомнил о том, где и как вырос его командир.

Несмотря на активную миграцию на Запад двух крупнейших готских племён — вестготов и остготов, — некоторые из них оставались внутри Римской Империи (ныне состоявшей лишь из уцелевшей восточной её части): мирное меньшинство, формально считавшееся римскими гражданами, однако презираемое и ненавидимое коренными римлянами.

После прибытия в Константинополь молодой варвар долго взбирался по тернистому пути продвижения по службе, игнорируя оскорбительные выпады и презрение «правильных римлян» и добиваясь своего, благодаря простому мужеству, настойчивости и способностям он стал истинно уважаемым военачальником лучшей армии мира.

Виктор изучал простоватое лицо своего командира — совсем не по-римски окаймлённое жёсткой щетиной и увенчанное копной светлых, как солома, волос — со смешанным чувством любви и тревоги. Если Родерик не придумает какой-то чудесный план, чтобы противостоять Тамшапуру, то консул Павел[3] — единственный в этом году кандидат не с Запада — хорошо представляет себе не только конец карьеры военачальника, но и конец его собственной жизни — последствия поражения будут одинаковыми для обоих, Виктор вдруг понял это, и холодок пробежал по его спине.

— По легенде, — объяснил Виктор в ответ на вопросительный взгляд командира, — Сцилла и Харибда были морскими чудовищами, охранявшими обе стороны пролива Мессины и убивавшими моряков. Таким образом, выражение «между Сциллой и Харибдой» означает...

— Между молотом и наковальней, — вздохнул Родерик. — Почему бы тебе не сказать именно так? — он покачал лохматой головой и грустно улыбнулся. — Вы, римляне... Теперь о нашем персидском друге. Какие идеи? В переводе на обычный греческий, если нетрудно?

— Его надо остановить, командир, если это вообще возможно. Если мы отсидимся в Пальмире, он захватит весь диоцез. Наша армия не сможет добраться с севера вовремя, чтобы помешать ему.

— Ну, прям мои мысли. Гонцы уже отправлены и находятся на пути в Константинополь и Исаврию — я боюсь, это бесполезно. Любая армия прибудет сюда только для того, чтобы найти власть персов свершившимся фактом. Но мы должны попытаться.

Родерик встал и вновь зашагал по комнате; его брови сошлись над переносицей, свидетельствуя о напряжённой работе мысли. Виктору сперва показалось, что идея противостоять армии Тамшапура силами одного гарнизона — это скорее план самоубийства. Он беспомощно пожал плечами.

— Дела могут оказаться не так плохи, как кажется, — сказал он. — Помимо слонов и катафракт очевидным преимуществом Тамшапура является огромное превосходство в численности. Если бы найти способ заставить это работать против него... Так уже бывало раньше. Александр против Дария в Иссе, Ганнибал против Варрона в Каннах, а более поздний пример — гот Фритигерн против наших же войск в Адрианополе. Все они столкнулись с превосходящими силами противника, но сумели повернуть ситуацию в свою пользу.

— Мы должны заставить их сражаться на узком фронте, — пробормотал Родерик. — Таким образом, они смогут использовать лишь часть своих войск. Слоны и катафракты — вот что тревожит меня больше всего. Особенно слоны. Судя по всему, римские солдаты всегда боялись этих тварей. Я сам, однако, никогда с ними не сталкивался; персы, кажется, в основном отказались от них — слишком старомодно. До сих пор, во всяком случае, отказывались. Помоги мне, Виктор; я уверен, что у твоего выдающегося предка, великого Аммиана, найдётся что-нибудь по этой теме.

— И довольно много, командир, но, к сожалению, всё это не слишком-то полезно нам. Описывая персидскую кампанию императора Юлиана, Аммиан описывает и боевых слонов, честно говоря, с утомительной дотошностью. Кажется, он был одновременно очарован и потрясён ими. Лошади не выносят их запаха; как кавалериста его это тревожило. К моему раздражению и сожалению, он не объясняет, как нашим войскам удавалось с ними справляться. Как и многие историки, он скуп на тактические детали, словно они недостойны упоминания в серьёзном труде. Однако у Арриана можно найти совет, который окажется нам полезным: он рассказывал о досках с шипами, которые Александр приказал разложить на пути слонов. Их слабое место — нежные подошвы, знаешь ли.

Заметив недовольную гримасу на лице Родерика, Виктор поспешно добавил:

— Однако и это может иметь неприятные последствия. Возможно, нам больше подойдёт тактика Сципиона против Ганнибала в битве при Заме.

Несмотря на старания Родерика поддерживать образ жёсткого и лишённого сентиментальности солдата, Виктор давно подозревал, что в душе командир мягкосердечен. Он много раз был свидетелем того, как Родерик старался уберечь своих солдат от ненужных страданий или опасностей, — это же относилось к лошадям и вьючным животным. Такое отношение, особенно неправильно истолкованное, было весьма рискованно, ибо могло повлечь за собой подозрение в фастидиуме[4], что способно было привести к крушению карьеры. Потому-то Родерик и изображал из себя стального и несгибаемого бойца.

Виктор помедлил и продолжил:

— Согласно Полибию, когда Ганнибал отдал приказ выпустить боевых слонов...

— Высокопреосвященнейший! Римляне вышли из Пальмиры, — разведчик стоял на коленях перед Тамшапуром. — Самое большее две тысячи человек идут боевым порядком не более чем в пяти милях отсюда. Мы схватили одного из их всадников.

Он указал на связанного римлянина, которого крепко держали двое персидских солдат.

Это была лучшая из всех возможных новостей, и Тамшапур преисполнился злобной радости, жестом отпуская своего человека. Пленник может оказаться полезен. После уничтожения жалкой горстки римлян он займёт Пальмиру, горожане вряд ли осмелятся закрыть ворота перед персами, узнав о судьбе гарнизона. С Пальмирой при полном отсутствии сопротивления — весь диоцез Ориенс от Евфрата до Красного моря сам упадёт ему в руки, словно спелая слива. А после этого — Египет? Имя Тамшапура навеки войдёт в анналы как имя полководца, который вернул Персии земли, украденные за века до этого Александром, а затем аннексированные Римом. Эйфория переполняла Тамшапура, когда он отдал своим войскам приказ к наступлению.

Когда клубы пыли вдалеке сообщили о приближении персидского войска, пограничники отошли на позиции, которые Родерик и Виктор определили несколько дней назад, проведя рекогносцировку. Это был узкий проход между двумя высокими скалами из песчаника — широкий у входа в ущелье, но к середине сужавшийся так, чтобы там могли пройти лишь трое солдат в шеренге. На эту диспозицию приходились основные силы римлян, за исключением лучников и небольшого кавалерийского отряда, которых Родерик расположил в другом месте.