Юность (СИ) - Страница 12

Короткий взлёт на высоту чуть ли не полусотни сажден, круг над полем… а потом звук взрыва и вспышка! Опасно накренившись, аппарат Левады пошёл на посадку, едва ли не в последний момент миновав трибуны.

Великий Князь, наблюдавший за сим с превеликим для публики хладнокровием, разом взмок, мысленно вознося хвалу Богу за то, что отговорил Ники идти на это мероприятие…

– Жив! – выдохнул он вместе со всеми, наблюдая за суетой медиков на месте аварийной посадки.

… а если бы не отвернул?! Стечение обстоятельств, а быть может, и желание войти в Историю пусть даже и овеянным дурной славой цареубийцы, и всё… Какая катастрофа была бы для России!

На поле тем временем суетились фотографы и репортёры, почуяв поживу. Ах, как непросто было получить аккредитацию на столь яркое мероприятие! Вспышки фотоаппаратов, интервью…

Пострадавшего героя унесли, равно как и его аппарат его конструкции. Александр Михайлович вытащил блокнот и сделал пометку о Леваде. Человек явно дельный, да и планер его конструкции вёл себя лучше многих. А что с мотором неприятности, так тут не его вина, а заводчиков!

На Комендантское поле выкатили новый летательный аппарат, при каждом движении заметно покачивающим всеми своими шестью крылами. Распорядителя взяли объявлять пилота, а один из гвардейцев, спохватившись чем-то, рысью убежал с поля.

– Барограф[11] у Левады забыли второпях, – минуту спустя доложил адъютант.

– … конструкции инженер-полковника Фёдорова[12], - объявляли тем временем распорядители, и чуть погодя самолёт взлетал, мотыльково колыхая крылами. Сделав успешно круг, аппарат начал по спирали набирать высоту.

– Куда… – одними губами шептал инженер, не мигаючи глядя в небо, – куда полез… уговаривались же на круг! Сырой ещё аппарат…

Публика, не отрываясь, следила за поднимающейся в небо летадлой, взобравшимся на явно рекордную высоту. Вдруг, на высоте около двухсот метров, машина покачнулась опасно под резким порывом ветра. Пилот начал снижение…

– Ах! – единым организмом застонала публика, глядя на аппарат, разваливающийся на части прямо в воздухе. Было отчётливо видно кувыркавшиеся на воздусях отломанные крылья, с гулом падающий мотор и саму человеческую фигурку, метеором летевшую к земле.

Глухой удар мотора о землю… и тотчас почти – навзничь упавшая человеческая фигурка, врезавшаяся в сырое Комендантское поле. Следом на поле посыпались обломки летадлы, часть из которых упала на публику. Всё это продолжалось менее чем полминуты, но такого накала эмоций не упомнят, пожалуй, и бывшие в сражениях военные!

К телу лётчика уже бежали медики с носилками, выбежавшие едва ли не ранее, чем произошла катастрофа. Двуколка Красного Креста заспешила по колдобинам, спеша убрать с поля тело, дабы не смущать покой собравшихся.

Погрузив тело на двуколку, медики поспешили оказать помощь пострадавшей публике, и слава Богу – все оказались живы!

– Живы, живы… – прошла по рядам волна облегчения, и тотчас почти следующая – люди не пострадали, всего-то мастеровщина!

– Что же ты… – шептал разом постаревший инженер-полковник, не замечая накинувшихся на него репортёров и вспышек фотоаппаратов.

После короткого перерыва полёты возобновились, и два часа спустя публика расходилась довольная, обсуждая соревнования, ставшие, по мнению большинства, главным событием марта. Разумеется, не считая приёмов Двора!

Находились, разумеется, и маргиналы, ставящие на первое место воздушный праздник, но право слово, когда это приличных людей интересовало мнение плебса?! Если человек не допущен ко Двору, то не вправе и рассуждать о высоких материях!

Однако все без исключения соглашались – событие безусловно выдающееся! Этакий… воздушный Колизеум. Захватывающее зрелище, пролившаяся на арену кровь, и немалые деньги, вручённые призёрам организаторами и спонсорами. Воистину, Varietas delectat[13]!

С нескрываемым облегчением отложив в сторону письмо, присыпал его мелким песком, дабы поскорее высохли дрянные чернила, которые только и удалось достать, и разминаю натруженную руку.

– Мы писали, мы писали, наши пальчики устали, – вылезает откуда-то из подсознания. Отдохнув чутка, запечатываю конверт, подписывая адрес инаклеивая марки.

Сувенирчик… покопавшись, выбрал миниатюрные шахматы негритянской работы, вырезанные с большим искусством из полудрагоценных камней. Среди местных встречаются настоящие мастера, даже и удивительно! Глянешь иной раз на полудикую физиономию и все эти дикарские украшения, и кажется, што и искусство у него такое же первобытное, примитивное.

Ан нет! Столь тонкий художественный вкус, такие самобытные таланты встречаются, што только тогда и понимаешь, што пусть они не вполне цивилизованны, но вполне культурны!

– Опять пишешь? – захмыкал подошедший Санька, примостив зад в испачканных машинным маслом штанах на брёвнышко у входа в наш домик.

– Всё пишешь и пишешь… – зазудел он докучливо, перекидывая в руках карты. Никак выучил новый трюк, и опять ему неймётся переиграть меня по шулерским правилам. Такая себе зуда с самоподзаводом выходит в такие минуты, што ой!

Пока не проиграет в очередной раз, не успокоится. И всё никак не поймёт, што в картах главное всё ж таки не трюки, а голова, которой нужно думать как бы не посерьёзней, чем в шахматах.

– И тебе не мешало бы, – затянув бандероль, отвечаю ему, – мы с тобой списки вместе составляли, никак запамятовал? Кому открыточку с мелким сувенирчиком, кому без оного, а кому и письмо, да с подарком.

– Пф…

– Садись давай! – во мне проснулись разом командир и педагог, и брат, завздыхав, прошёл в дом за своим списком. Недовольно вздыхая, он завозил пальцем по строкам, выбирая адресата.

– Саня… выключи с морды лица недовольное выражение, оно тибе не красит! Мы таки здесь и сейчас на взлёте славы и популярности, и люди ждут от нас минуточку внимания к сибе!

– Опять ты напополам с идишем начал! – засмеялся брат, чуть сдвигая на затылок широкополую шляпу.

– Начнёшь с тобой! Говорено-обговорено русским по белому, а вот опять! Контакты с не самыми плохими людьми поддерживать не только можно, но и должно! Открыточка здесь и сейчас будет человеку приятна – не забыли его, не испортили нас медные трубы!

– Да-да-да… – скорчил он моську, ровно и не грозный боец, от одного имени которого британцы удваивают посты, а обезьянка в зоопарке, – письма и сувениры сейчас, когда мы в зените славы, дают нам возможность выстроить фундамент взаимоотношений… как там дальше?

– Ты што, наизусть учил? Во балбес! Пиши давай! У тебя этих контактов на раз-два…

– Скажешь тоже! – взвился он, – в одно только Училище почти три десятка писем писать, да всем соученикам хотя бы фотографию нашу подписанную! Мы у самолёта, да мы у подстреленного слона… тьфу!

– Балда! У меня в одну только Палестину полторы сотни писем писать, так-то! И не на русском, а всё больше на арабском, да на иврите с греческим.

– Ф-фу… – сдулся брат.

– Вот тебе и фу! – надулся уже я, – А как ты думал, дела вести? Каждому племенному вождю, да непременно писаное собственной рукой, да с фотографиями, и непременно разными, да с подарками – тоже штоб и близко не повторялись! И никак иначе. Если я хочу держать те земли – так вот!

Жмякаю пальцами, будто удерживая вожжи от тройки, на што Санька только головой качает. Почему… сам толком не знаю. Может просто потому, што могу?

Влез удачно в дела Палестинские, да как-то оно так и покатилось. Земли там пусть и нищие, но библейские! Политические, экономические и религиозные интересы держав европейских и азиатских переплетаются там причудливейшим клубком.

Потянув порой за нужную ниточку не самого значимого племенного вождя или уважаемого раввина, можно дотянуться до интересантов в Европе, хоть даже и коронованного! В теории, разумеется… пока в теории.