Юность подарит первые шрамы - Страница 141

Эл ничего не ответила, лишь обняла Диану в ответ. Она была не меньше остальных шокирована столь странным проявлением к ней чувств Дианы, и впоследствии ей удалось бы обрадоваться этому, если бы не мощное чувство вины, которое доминировало, изводило ее с той самой секунды, когда сердце Джел перестало биться. Элеттра считала себя виновной в том, что произошло с Джелвирой. Она довела ее…

Диана отпрянула от Элеттры и убежала прочь. Никки сначала хотела отправиться за ней, но потом передумала, придя к выводу, что ее присутствие лишь усугубит состояние Дианы. Калли принципиально не обращала ни на кого внимания и с нетерпением ждала, когда же доктора принесут им радостную весть. В итоге только Рэми отважилась пойти за Дианой. Она застала ее на диванчике у ординаторской, рыдающую взахлеб. Рэми добежала до кулера и вскоре вернулась со стаканчиком прохладной воды.

– Держи.

– Боже, не могу остановиться, – с трудом сказала Диана. Помните, после расставания с Джерабом она приказала себе больше никогда не плакать? До сих пор Диана стойко держалась. Но как легкое прикосновение кончика иглы приводит к оглушительному лопанью надутого шара, так и здесь, ситуация с Джелвирой привела к такому взрыву, выплеску всего, что Диана прятала, копила.

– Саша сорвала показ, когда узнала… – сказала Йера.

– Бедная девочка. Так поезжай к ней немедленно, ты же ей гораздо нужнее, чем Джел, – ответил мистер О’Нилл с пренебрежительной усмешкой.

– Марк, ну не начинай!.. Я люблю Джел. И Саша тоже. Просто, наверное, нам надо было как-то иначе это показывать.

– Ты считаешь, что якобы благонамеренная критика, придирки, бесконечные намеки на то, что она какая-то не такая, есть не что иное, как проявление любви?!

– Ах да, надо было у тебя поучиться проявлению любви. Дорогой мой, в то время как я пыталась хоть как-то воспитать нашу дочь, ты сидел у себя в кабинете, погрузившись в свою любимую депрессивную фазу, и не думал ни о чем, кроме своих идиотских книг с затасканными сюжетами и штампованными героями.

Не самое подходящее время выбрали Марк и Йера, чтобы в который раз выяснить, кто из них заслуживает звания «Самый скверный родитель во Вселенной», но я не стану осуждать их за это. Полагаю, в этот момент, когда их дочь находилась между жизнью и смертью, мистер и миссис О’Нилл пытались отвлечься, спастись, если можно так выразиться, привычным, столь полюбившимся им методом.

Рэми удалось успокоить Диану, заговорив с ней на отвлеченную тему. Она спросила, как прошло заседание, какой вопрос был на повестке дня. Диана принялась рассказывать, как Голди и большинство учителей обсуждали и осуждали Элеттру, как намеревались исключить ее и как она высказалась на этот счет.

– Голди в итоге сдалась и поддержала меня.

– А что теперь с тобой будет?

– Меня это волнует в последнюю очередь. Главное, что Элеттра останется в «Греджерс» и я в какой-то мере загладила свою вину перед ней.

– Скажешь об этом Эл?

– Нет… И ты ничего не говори.

– Диана, я всегда знала, что ты не такая… какой тебя считает Эл. Также я чувствовала, что корень зла – это Никки. Надо было усомниться в ее порядочности уже тогда, когда она выдала тебя Элеттре.

– О чем ты?

– Ну, Никки сказала Эл, что ты как-то неудачно пошутила, и это привело к тому, что вся школа потом смеялась над ней из-за ее тремора… Разве это не так?

– Надо было все-таки прикончить тебя!!! – закричала Диана, вернувшись к остальным и вцепившись в обескураженную Никки.

– Диана, ты чего?!

– Эл, это Никки придумала ту самую шутку, – сказала Рэми. – Она подставила Диану! Это из-за Никки ты возненавидела ее.

– Да вы что, с ума сошли? Это было сто лет назад! Мы были детьми! Я… всего лишь сказала, что Элеттра после смерти матери начала пить, иначе почему у нее трясутся руки? Ну что здесь такого? Безобидная шутка! Мы были соплячками, не знали, над чем можно смеяться, а где шутить не стоит.

– Из-за этой «безобидной шутки» я много лет терпела издевательства! – сказала Элеттра. – Все смотрели на мои руки и смеялись!

– Зачем ты это сделала? – обратилась Диана к Никки.

– …После того как Элеттра вступила в конный клуб, вы стали с ней сближаться. Я приревновала… Побоялась, что она займет мое место. Диана, я просто не хотела делить тебя с ней. Вот и все…

– Тварь!!! – иначе Диана никак не могла выразить свое возмущение и объяснить Никки, что эта ее шутка стала зернышком, из которого проросла огромная ненависть, вылившаяся в закоренелую вражду.

– Хватит! – вскричала Калли. – Я проклинаю тот день, когда начала считать вас своими подругами! Неужели вы не понимаете, что Джел пострадала из-за нас?! Она медленно умирала, а мы не обращали на нее внимания, были поглощены своими проблемами и этой гребаной войной! И даже сейчас, когда нам всем следовало бы успокоиться, забыть все прошлые обиды и молиться, чтобы Джел поправилась, вы продолжаете искать правых и виноватых… Ненавижу вас!!!

Никто больше не сказал ни слова. Все понимали, что Калли права, всем стало стыдно… Долгое молчание прервал мистер О’Нилл, появившийся словно из ниоткуда. Оказалось, что его и Йеру вызвали врачи, чтобы поговорить о Джелвире, но за всей этой нервотрепкой и безостановочным выяснением отношений девушки не заметили их отсутствия.

– Врачи провели какие-то тесты… – сказал Марк надорванным голосом, точно до этого он истошно кричал, – …и констатировали смерть головного мозга. Они сказали, что это произошло из-за длительного недостатка кислорода. Все… – Марк смотрел в никуда, стеклянные глаза сверкали из-за слез, челюсти его были сжаты до боли, чтобы вновь не вырвался крик… крик обезумевшей от горя отцовской души.

Диана подошла к Калли, затем Эл и Рэми приблизились к ним, а после и Никки присоединилась – и все они обнялись. Кто-то тихо всхлипывал, кто-то рыдал в голос, кто-то молча переживал трагедию. Кто-то кого-то ненавидел, кто-то кого-то боялся, уважал, любил, презирал… Но теперь это уже не имело никакого значения. Их разрозненные души навечно объединила невосполнимая потеря.

Лишь потеряв то, что не ценили ранее, мы понимаем, насколько дорого оно нам было. Никки на собственном примере убедилась в истинности этих слов. Перед тем как отправиться на каникулы, Никки решила посетить комнату Браяр и Джел. Она долго сидела на кровати своей бывшей соседки, наслаждаясь ароматом Джел – необыкновенный ансамбль земляничного геля для душа и ноток корицы с ванилью из ее любимого парфюма, – что впитали ее вещи, покоящиеся в комоде. На том же комоде Никки заметила контейнер для еды, взяла его в руки, увидела на крышке стикер с фразой на латинском языке – Vincere aut mori.

– …«Или победить, или умереть», – перевела вслух Никки. – Не оставляй меня, Джел… Пожалуйста, не оставляй меня! – Слезы хлынули бешеным потоком. Те же слова говорила ей Джел, когда Никки переезжала к Эсси Джефферсон. Вспомнив это, Никки поняла, что если бы можно было вернуться на несколько недель назад, она поступила бы иначе…

Повернуть время вспять хотела и Калли. Если бы у нее была такая возможность, она бы с удовольствием вернулась в первый день осеннего семестра и треснула себя по голове, когда говорила маме, что «отсутствие перемен немного угнетает». Буквально за несколько месяцев ее жизнь изменилась настолько, что порой Калли ловила себя на мысли: «А не сон ли все это? Ну не может же все быть ТАК». Накануне Бенни позвонил ей, чтобы поделиться своими переживаниями. Он поведал сестре о подлинной причине его подавленного настроения. Отец одного его приятеля владел риелторской фирмой. Так вот, тот самый приятель сказал Бенни, что, оказывается, Спенсер активно ведет переговоры с его отцом насчет продажи их дома в Бэллфойере. Бенни предположил, что отец таким образом планирует расплатиться с кредиторами, которым он задолжал приличную сумму, чтобы восстановить свой бизнес. Доводы Бенни были подкреплены еще и тем, что Спенсер без возражений уступил сыну, с удивительной быстротой принял решение перевести его в «Блэкстон». Уж если ему теперь не было дела до образования и престижа его наследника, значит, финансовые трудности в их семье стали куда серьезнее. Родных он держал в неведении все это время специально, чтобы не шокировать этой печальной новостью, надеясь постепенно подготовить их к серьезным переменам. Вот почему Бенни злился на отца и заговорил о своем переводе в голхэмскую школу. Он надеялся, что его отчисление из «Вэст Контерлэй» спасет ситуацию, вытащит его семью из бедности.