Юность длиною в сто лет. Читаем про себя. Моледежь в литературе XX-XXI вв. - Страница 13
Чикилёв: «Нет-с, человека с его раздумьем нельзя без присмотру через увеличительное стекло оставлять! Мысль – вон где главный источник страдания и всякого неравенства, личного и общественного. Я так полагаю в простоте, что того, кто ее истребит, проклятую, того превыше небес вознесет человечество в благодарной памяти своей!»
Манька Вьюга: «Ведь вот ты какой, Митька, хуже смерти человеку причинишь, а не заметишь. Ступил ей на сердце и пошел дальше по текущим делам».
«Про нее, про Маньку Вьюгу, сложит поэт свою лучшую песню, которую повторит блат на тюремных нарах, в трущобах, в крайнюю смертную ночь».
«…когда подступит человечеству срок перебираться из трущоб современности на новое местожительство в земле обетованной, оно перельется туда единогласно, подобно большой воде, как повелевают изменившийся рельеф и земное тяготение… За спиной у вас окажется, весь в чаду и руинах, поверженный и вполне обезвреженный старый мир. Уж такую распустейшую пустыню увидите вы позади, словно никогда в ней и не случалось ничего… не пожито, не люблено, не плакано! Привалясь к обезглавленному дереву, на фоне прощальной виноватой зорьки будет глядеть вам в очи вчерашняя душа мира, бывшая!.. И тут опалит вас жаркая догадка, не эта ли ничтожная штучка, искорка, почти как точка… и есть наиважнейшая ценность бытия, потому что выплавлена из всего, сколько у нас его было позади, опыта человеческой истории…. О всемирной душе идет речь, понятно?»
«Собственно, народ-то наш никогда и не жил как следует, а все к чему-то готовился, к предстоящему, не щадя себя и деток, не покладая рук… ни у кого из прочих народов не развита до такой степени эта хлопотливая, даже досадная порою железка непрестанного усовершенствования, как у нас, пожалуй»
«…плохо было бы дело России, кабы каждые два века не оказывался на облучке решительный ямщик, пускавшийся догонять, выхлестывая все из знаменитой русской тройки».
«Нужно нового человека по-новому делать»
А. С. Макаренко «Педагогическая поэма»
Что бы вы сказали, если бы в спальне девочек обнаружили поутру мертвого младенца? Или если вдруг педагог доверит немалую сумму казенных денег бывшему вору? Таких ситуаций в «Педагогической поэме» А. Макаренко множество. Собственно, в книге, которую он писал 10 лет (1925–35 гг.), замечательный педагог обобщил опыт работы с «трудными» ребятами. А «трудными» после 8 лет социальных передряг в России (1914 –1922 гг.) были едва ли не все (в той или иной степени) вступившие в эти годы в жизнь. Но в самой большой мере – беспризорники, легко пополнявшие ряды криминалитета. Вот для перевоспитания таких оступившихся – вчерашних воров, налетчиков, проституток, побирушек, карманников – Макаренко и создал трудовую колонию, успешный опыт работы которой до сих пор изучают во всем мире. Горя хлебнули уже с первыми шестью воспитанниками, на которых, правда, пришлось три воспитателя. Одного воспитанника Макаренко лично отхлестал, заработав репутацию держиморды в кругах педагогов. Его эксперимент – а со временем в нем участвовали сотни воспитанников – подвергался критике со стороны влиятельнейших в СССР людей (в частности, вдовы Ленина Н. К. Крупской), «закрывался» и открывался вновь. Результаты превзошли все ожидания: сотни вчерашних «урок» стали достойными членами общества. Хозяйство колонии, руководимой Макаренко, процветало, ребята выпускали лучшие в то время в СССР фотоаппараты ФЭД («Феликс Эдмундович Дзержинский»). Много позже воспитанники Макаренко вспоминали: «Мы жили при коммунизме!» Нет, их коммуна – образцовое капиталистическое предприятие, – утверждали еще позднее те, кто на исходе СССР стали обожествлять «рынок».
Каждый истолковывал успех эксперимента Макаренко на языке своей эпохи.
А сам педагог секретов вовсе не скрывал, и если облек рассказ о своем опыте в художественную форму, то лишь для большей выразительности. На самом деле, «Педагогическая поэма» – полудокументальное повествование, где порой даже подлинные имена-фамилии автор сохранил. Принципы его работы: осмысленный и оплачиваемый труд, самоуправление, доверие – где же тут что-то от «держиморды»? В сущности, весь процесс «перековки по-Макаренко» сводился к нехитрой мысли: если ты хозяин в своей стране, то зачем тебе воровать и гадить в собственном доме?! Правда, к открытию этой истины каждый шел своим, порой очень петлистым путем. И вряд ли хоть один дошел бы до нее, если бы не «контекст эпохи» – не убежденность в том, что все участвуют в строительстве самого справедливого и счастливого общества на Земле.
Вот почему попытки повторить успех Макаренко вне этого контекста проваливались.
Ну, а для нас сейчас книга Макаренко – памятник эпохи, ее энтузиазма, ее свершений, ее иллюзий, а главное – памятник великой веры автора в силы человека и его любви к людям, даже к таким (в особенности к таким), на кого и смотреть-то не хочется.
Продолжением «Педагогической поэмы» во многом стала его книга «Флаги на башнях» (1938 г.), которую критики находят более совершенной художественно.
«…когда интеллигент что-нибудь делает из принципа, это значит, что через полчаса и он сам, и все окружающие должны принимать валерьянку».
«На самом древнем круглом пространстве, огороженном трехсотлетними стенами саженной толщины, с облезлым бестолковым собором в центре, на каждом квадратном метре загаженной земли росли победоносным бурьяном педагогические проблемы».
«Хорошо было то, что я всегда ощущал себя накануне победы, для этого нужно было быть неисправимым оптимистом».
«Красота есть функция труда и питания».
«Программа имеет великое значение в жизни человека. Даже самый никчемный человечишка, если видит перед собой не простое пространство земли с холмами, оврагами, болотами и кочками, а пусть и самую скромную перспективу – дорожки или дороги с поворотами, мостиками, посадками и столбиками, – начинает и себя раскладывать по определенным этапикам, веселее смотрит вперед, и сама природа в его глазах кажется более упорядоченной: то – левая сторона, то – правая, то – ближе к дороге, а то – дальше».
«А мне уже было известно, что самые первосортные мальчики в рыхлых организационных формах коллектива очень легко превращаются в диких зверенышей».
«В рыжем ореоле изодранного, испачканного бабьего платка на вас смотрит даже не лицо, а какое-то высшее выражение нетронутости, чистоты, детски улыбающейся доверчивости».
«Я требовал воспитания закалённого, крепкого человека, могущего проделывать и неприятную работу, и скучную работу, если она вызывается интересами коллектива».
«Во все времена и у всех народов педагоги ненавидели любовь».
«Коллектив есть группа взаимодействующих индивидов, совокупно реагирующих на те или иные раздражители».
«Несмотря на то, что отряд этот состоял из хороших, милых мальчиков, он натащил в нашу комнату несколько поколений вшей».
«Бандиты утром проснулись, как невинные младенцы, и пошли на работу».
«– Говорят все-таки, что вы сажаете хлопцев под арест? – Лично ты можешь не беспокоиться: арест существует только для моих друзей».
«Надо этим хлопцам нравиться, надо, чтобы их забирала за сердце непобедимая, соблазнительная симпатия, и в то же время до зарезу нужна их глубочайшая уверенность, что мне на их симпатию наплевать, пусть даже обижаются, и кроют матом, и скрежещут зубами».
Фильм Алексея Маслюкова и Мечиславы Маевской (1955 г.). В ролях: В. Емельянов, М. Покатило, Н. Крачковская, Ю. Саранцев, Р. Быков, П. Кадочников, Г. Юматов и др.
«Педагогическая поэма», 1955 г.
Тост за здоровье героя эпохи – но более, чем двусмысленный!
Ю. К. Олеша «Зависть»
В 1927 году вышел один из лучших романов 20-х, вообще очень богатых на шедевры словесности, – роман Юрия Олеши «Зависть». Через тридцать лет автор его не без гордости и чисто польского щегольства заметит: «У меня есть убеждение, что я написал книгу «Зависть», которая будет жить века. У меня сохранился ее черновик, написанный от руки. От этих листов исходит эманация изящества». Впрочем, начиналась книга вопреки всем табу русской классики с самого физиологического момента: «Он поет по утрам в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный, здоровый человек».