Юность Барона. Обретения - Страница 5

Немногочисленные прохожие в изумлении отшатывались в стороны, уступая пространство лихой погоне, и с любопытством оборачивались.

Картинка, что и говорить, интриговала: во всю прыть улепетывающий подросток и несущийся за ним с железякой наперевес взрослый – с виду солидный, но при этом несолидно вопящий мужчина.

Возле перекрестка с Кузнечным, привалившись спиной к афишной тумбе, стоял гопницкого вида пацан, на вихрах жестких волос которого торчала кепка-трехклинка – обязательный атрибут аборигенов из числа лиговской шпаны. По виду был абориген немногим старше Юрки, но зато на целую голову выше.

Пацан лениво лузгал уже проходившие по разряду деликатеса семечки и, наблюдая за надвигающейся в его сторону движухой, то ли из чувства солидарности, то ли просто хохмы ради решил пособить преследуемому пареньку. И когда в метре от него пронесся Юрка, выждав паузу, ловко подставил ногу бегущему следом разъяренному мужику.

Эффект превзошел самые смелые ожидания: на полном ходу жлоб грохнулся всем прикладом, проехавшись несколько метров по асфальту на ладонях, коленях и внушительных размеров пузе.

С противоположной стороны проспекта послышалась возмущенная трель милицейского свистка, и теперь сам спаситель, словно перехватив эстафетную палочку у выбывшего бегуна, дал деру. Быстро нагнав подуставшего Юрку, он хлопнул его по плечу, прерывисто бросил: «Дуй за мной!» – и нырнул в ближайшую подворотню…

Укрывшись на задворках дровяного склада, обнаружившегося в тупике дворов, Юрка с облегчением навалился грудью на деревянные козлы и, свесив голову, принялся часто дышать и откашливаться.

Спаситель какое-то время наблюдал за ним с молчаливым интересом, а потом с усмешечкой поинтересовался:

– Ты у этого мужика кошелек потырил, что ли?

– Да ты что?! – возмутился Юрка. – Я не вор!

– Ну не на ногу же ты ему наступил? Раз он так люто за тобой гнался?

– Я ему люстру хрустальную разбил. Нарочно.

– Хрустальную? Тады действительно – ой. А на фига разбил-то?

Юрка выпрямился, контрольно выдохнул и пояснил:

– Да мы с другом помогали им вещи в трехтонку грузить. Ему и его жене. Представляешь, всего вдвоем уезжают в тыл, а барахла с собой тащат – полный грузовик! Только мы с Санькой пудов пять с третьего этажа во двор спустили. А ведь там еще взрослые грузчики были.

– А ты чего хотел? Чтоб они вам все оставили, а сами с пустыми руками уехали?

– Вот еще! Просто противно смотреть. Тут беженцы с маленькими детьми неделями на вокзале сидят, не могут места в вагоне получить. А эти!..

– Чего ж вы в таком разе помогать подрядились?

– Так это, заработать хотели. А они вместо благодарности – шиш. Вон, – Юрка достал из кармана штанов злополучное яблоко, – всего по яблоку на брата расщедрились, гады. Вот я им в отместку люстру…

– Вдребезги?

– Ага.

– Ну и правильно сделал, – заключил пацан, протягивая ладонь. – Меня Гейкой зовут.

– А меня Юра. Спасибо тебе.

– Брось, это тебе спасибо.

– А мне-то за что?

– Ты даже не представляешь, какое я удовольствие получил, наблюдая, как этот тип по асфальту размазался. Натурально как в последней фильме с Чарли Чаплиным. Смотрел?

– Конечно. Два раза.

– Кхе. Мы с парнями раз десять ходили.

– Ого! – восхитился, но тут же потускнел Юрка. – На десять раз у моей бабушки денег не хватит.

– Ты чё, думаешь, мы билеты покупаем? Вот уж фиг. Мы обычно в «Правду» ходим, на Загородный. А там, со двора, через окно в туалете, загружаемся. Всех делов-то. Ловко?

– Ловко, – согласился Юрка.

– Дарю.

– Чего даришь?

– Идею. Пользуйся. Только без бабушки. Она там не пролезет.

Гейка подобрал с земли деревянный чурбачок, уселся, достал смятую пачку папирос «Север»:

– Покурим?

– Нет, спасибо. Я не курю.

– Понятно, завязал.

Гейка продул папиросу, зажег, сделал пару дымных затяжек и авторитетным тоном заявил:

– Ерунда это все, Юрец. Таким способом нормально не заработаешь.

– Почему ерунда? Мы с Санькой на прошлой неделе на Володарского вот так же одной семье эвакуирующихся помогли. Так они нам по банке тушенки выдали. А за два дня до того, на Советском проспекте[5]…

– Всего по одной банке? – насмешливо перебил Гейка. – Пфу. Да я за день могу ящик тушенки делать. Особо не напрягаясь.

– Это как?

– Разные есть методы.

– Расскажи, а?

– Я бы тебе рассказал, мне не жалко. Да, боюсь, не в конягу корм.

– Почему?

– Потому что за такие методы из пионеров исключают, – хохотнул Гейка.

– Как это?

– А так это. Здесь ведь как? Или-или: вор – ворует, фраер – пашет.

Глаза у Юрки от потрясения округлились:

– Ты ВОРУЕШЬ? По-настоящему?

– По-настоящему завскладом ворует. Или такие вот, у которых люстры хрустальные. А мы с парнями – так, балуемся. Но на жизнь хватает, – рассказывая, Гейка внимательно следил за выражением лица Юрки, ища на нем признаки сомнения.

– Ты чего, не веришь мне? Или сомневаешься?

– Верю.

– И правильно делаешь. Так чего? Хочешь, возьму на дело? Если грузить чужие мешки, то хотя бы в свой грузовик?

– Нет, спасибо. Я не…

– Что? Страшно? «Воровскую жисть люблю, но воровать боюся»?

– Нет, – мотнул головой Юрка. – Дело не в страшно. Просто… нехорошо это. Противно.

– Э-э-э, братан. Нам бы с тобой жистями поменяться, хоть на денек, тогда бы ты по-другому запел. Про «что такое хорошо и что такое плохо».

Юрка не сразу, но ответил.

Севшим голосом, мрачно:

– У меня весной грабители маму убили. Прямо в подъезде.

Заметив желваки на его щеках, Гейка понимающе кивнул:

– Сочувствую. Небось хорошая была?

– Очень. Самая лучшая.

Новый знакомец нахмурился и закусил губу:

– А вот у меня, хоть и живая, а словно бы и нет ее вовсе. У-у-у! Шалава подзаборная!

– Ты что? Разве можно так о матери?

– О ТАКОЙ матери еще и не ТАК можно! – зло процедил Гейка.

Злился он в большей степени на себя. За то, что неожиданно и в несвойственной ему манере разоткровенничался перед незнакомым пареньком.

– Но вообще, Юрец, грабеж и кража – это все-таки разные разделы Уголовного кодекса. Не читал?

– Нет.

– Рекомендую, очень интересная книжица. Хотя и без картинок, – Гейка втоптал в землю хабарик, поднялся с чурбачка и показно потянулся в чреслах. – Ладно, пожуем – увидим, пора мне. Если все-таки надумаешь про работу или вдруг еще какой дядька за тобой гнаться станет, ходи до Сенной. Спросишь Гейку – меня там все местные жиганы знают. Давай дыши носом.

Парень изобразил рукой формальное «прощевай» и направился в сторону дворов.

Шел он неторопливо, с развальцем, походкой незанятого человека. Шел, провожаемый взглядом Юрки, в котором были густо перемешаны столь противоположные чувства, как восхищение, зависть и тревога.

Оно и понятно, учитывая, что Алексеев-младший впервые в своей доселе исключительно интеллигентной жизни повстречал настоящего (!) вора.

Едва Юрка забрал схороненную планшетку и вывернул с нею в родной двор, навстречу ему метнулся встревоженный Зарубин:

– Как ты?! Догнал он тебя?

– Не догнал. Мне там один парень помог.

– Что за парень?

– Потом расскажу. Сейчас домой надо, Олька там одна.

– Слу-ушай! А тут у нас тако-ое! Спорим, нипочем не догадаешься?

– Да говори ты толком. Некогда мне.

– Мы с тобой, оказывается, ничего и не прогуляли. Не было занятий в школе. И завтра не будет. И вообще неизвестно теперь когда.

– Как это?

– Бумага специальная из Ленсовета пришла. Прекратить занятия в школах до особого распоряжения.[6]

– А почему? До особого?

– Не сказали. Но Петька подслушал возле учительской, как физкультурник говорил математичке, что немцы на юге, за Средней Рогаткой, уже вовсю лупят по городу из дальнобойных орудий. Чуть ли не прямой наводкой. Вот якобы из-за этого и отменили занятия.