Юность Бабы-Яги - Страница 97
Вот кто ничему не удивился, так это Даша и Алена. Прием по случаю дня рождения нового русского феодала их, похоже, вовсе не смущал. Бывали они на таких, и в «Бентли» катались, подумаешь, удивили, а по поводу замка, над центральным входом в который красовалась каменная вязь «Вилла Марта», Алена выразилась так:
– Наши новые, блин, дворяне виллой что хочешь назовут – хоть дворец, хоть дачу.
Солидность мероприятия с очевидными признаками надуманной светскости, поскольку ворота открывал швейцар в шитой золотом ливрее, их не только не пугала, а вызывала язвительные, но не лишенные справедливости, замечания. Вместо восхищенного и ожидаемого Дареком «Ах!», «Вот это да!», «Класс!», ну на худой конец хотя бы «клево» или «супер», Дарек услышал от Даши безапелляционный и короткий приговор увиденному:
– Ворье! И швейцар их быковатый тоже! Что, не видно? Бык стриженый, что в куртке кожаной, что в ливрее, один хрен! А под ливреей небось «макаров» за поясом, а за щекой – резинка жевательная. Тоже мне – дворецкий, блин, мужердом хренов!
– Мажордом, – поправил Саша.
– А мне по фигу, хоть мудардом! – свирепела Даша.
Хотя можно было бы и предположить, что Даша такой резкой критикой прикрывала свой испуг – все-таки не каждый день ее приглашают в замок и встречает швейцар, пусть и переодетый бык из обычной банды. Однако на робкое замечание Саши, что сюда, наверно, дамам положено приезжать в вечерних платьях, Даша с запальчивой искренностью отреагировала так:
– А вот что на мне надето – не их волчье дело! Их волчье дело – добычу делить, пра-альна? Их мнение насчет того, как я выгляжу и духи какие, мне так же интересно, как погода в Биробиджане. Что они подумают – мне глубоко параллельно, – подытожила она свою гневную отповедь воображаемым критикам ее облика.
Саша не успел подивиться новому выражению «глубоко параллельно», заменившему собой в Дашиной речи ставшие уже привычными «по барабану» или «без разницы», – как Даша, заканчивая гневаться, пробубнила негромко свою фирменную фразу, с которой совсем недавно начался мордобой в ресторане:
– Платье им вечернее… Ага! Щаз! Только шнурки поглажу.
– Даша, – нежно сказал уже увлекшийся и Дашей, и ее красноречием Дарек, – тебе не надо никакого вечернего платья. Ты так еще лучше.
– Правда? – прижалась к нему Даша, а затем, вдохновляя Дарека на дальнейшую галантность, промурлыкала: – А без платья я вааще атас, веришь?
– Конечно, – воодушевленно согласился Дарек и зачем-то поцеловал Даше руку, хотя весь этот «Версаль» с Дашей был совершенно ни к чему, особенно после ее возмущенной тирады на языке глухих московских переулков.
Просто Дарек все еще не знал о реактивной скорости, с которой Дашу можно было бы уложить в постель, спокойно и небрежно минуя этапы ухаживания и собеседования.
Хозяин сам вышел их встретить во двор. Он обнял Дарека как старого друга и стал знакомиться с новоприбывшими гостями. Девочки протянули было руки поближе к лицу хозяина (все-таки для поцелуя!), но тот их опустил и пожал. Затем повернулся к Саше и, тоже пожимая ему руку, представился:
– Столбов.
Фамилия прозвучала скромно, но увесисто. Саша представился аналогично:
– Велихов. Мы поздравляем вас, – продолжил Саша. – Что едем на день рождения – для нас вышло неожиданно, поэтому наши подарки чисто символические, импровизация.
И он протянул Столбову свой диск, а девушки достали из машины большущий букет ярко-красных роз, купленный по дороге. Столбов, через минуту все-таки назвавшийся Маратом, был рад, особенно компакт-диску.
– Вот сейчас и заведем, – радушно говорил он, обращаясь к Саше и не глядя передавая букет бесшумно подошедшей девушке, исполнявшей, видимо, в замке обязанности служанки или горничной.
Ясно было по всему, что его малейшее желание или жест должны предупреждаться обслуживающим персоналом еще за несколько секунд до того, как появятся.
– Слуги должны быть вышколены, все-таки на Западе находимся, а не в гостинице «Москва», – упредил Марат возможное удивление по поводу того, что розы сразу попали в чьи надо руки даже без оклика и оборачивания назад.
– Гостиницы «Москва» уже нет, – начал Саша знакомить хозяина со свежими московскими новостями, – вернее, временно нет. Ее снесли сейчас и будут строить новую.
– Да? – удивился и, похоже, слегка огорчился Марат, у которого с этой гостиницей были связаны, видимо, дорогие воспоминания.
И вот так, в завязавшейся болтовне, во время которой Марат живо интересовался тем, что нового в Москве и вообще в России, и задавал все новые вопросы, а Саша отвечал с подобающим юмором и оригинальностью, они степенно шествовали по двору ко входу в замок.
Хозяин, надо отметить, не выглядел ни типичным «новым русским», ни крупным разбойником, ограбившим недра России, ни медиамагнатом, вступившим в непримиримые противоречия с государственной властью оттого, что не поделился и охамел. Внешность его, под стать фамилии, была скромна и, как ни странно, аристократична. Моложавое и загорелое лицо Марата свидетельствовало о мастерстве пластического хирурга и о регулярных посещениях солярия, наверное, тут же в замке. Предположить, что такое свежее, без морщин и мешков под глазами лицо можно иметь без пластической хирургии, было совершенно невозможно, ибо Дарек проболтался, что его другу сегодня исполнилось 65. А при первом взгляде на Марата ему никак нельзя было дать больше 40. Тонкое смуглое лицо украшали черные усы, не слишком маленькие и не слишком большие. Большие карие глаза, одновременно серьезные и ласковые, выражали спокойствие и уверенность в себе. Такие усы и глаза должны были вызывать трепет у всех женщин, чуть менее легкомысленных, чем наши фотомодели, тех, кто способен повнимательнее вглядеться в это лицо и разглядеть в нем редкое сочетание силы, нежности и ума, комбинации, безусловно, притягательной для большинства женщин – тех, кто понимает, конечно… Черные усы и брови, тонкое смуглое лицо, безупречно белые зубы – ну все было в Марате красиво! Уверенность в том, что Марат молод, могли бы поколебать только абсолютно седые волосы с необычной черной прядью, спадающей на (конечно же) – высокий, благородный лоб.
Словом, тут нарисована улучшенная копия киноартиста Омара Шарифа, призванная убедить в том, что некоторые элитные представители преступного мира могли бы украсить собой любое самое изысканное общество. Они не выглядят чужими ни в королевском дворце, ни в правительственной ложе на чемпионате мира по фигурному катанию, ни на премьере одного из лучших московских театров и последующем банкете среди знаменитых артистов. Марат был именно таков, но, видимо, его далеко зашедшие дела требовали теперь уединения и отдохновения в труднодоступном замке в далеко не центральном районе не самой популярной в Европе страны. Впрочем, и там можно при наличии средств устроить все не хуже, чем в каком-нибудь «Гранд-отеле» в любой столице мира.
Облик и осанка наследного принца княжества Монако тем не менее резко контрастировали с обществом, собравшимся на день рождения. Гости были погрубее и попроще. Большинству вчерашних рэкетиров или перегонщиков тюменской нефти в страны Балтии, а также звездам российской фармацевтики, торгующим лекарствами, у которых истек срок годности в Америке или Германии, – всем им так и не удалось приобрести желанный европейский лоск, и они вписывались в интерьеры замка второй половины XIX века примерно так же, как, обратным образом, полонез в дискотеку. И, словно по заказу, иллюстрируя собой этот невероятный контраст, со второго этажа сильно озадаченного замка, гремела глубоко чуждая ему музыка.
– Что это? – спросил Саша, когда они взошли под своды парадного зала, в центре которого стоял стол, сервированный персон на 50.
Могло быть и больше, но столько русскоязычных граждан в данном регионе не набралось, и самая значительная часть гостей прилетела из России и других стран СНГ. Кстати, «сервированный» – об открывшемся их взору столе можно было сказать с большой натяжкой. Правильней было бы – когда-то сервированный, ибо сейчас стол представлял собой кукурузное поле после налета саранчи и пробега по нему стада бегущих в разные стороны парнокопытных. Неаккуратно ели гости, наверное руками с кости, не снимая доспехов, как средневековые воины, и бросая объедки на пол – гончим собакам феодала. Собак видно не было, и потому объедки валялись, увеличивая возмущение старинных стен, паркетного пола и попрятавшихся в панике от нашествия русских завоевателей – мирных патриархальных привидений. А сверху неслась до боли знакомая музыка, но вот только солист как-то странно фальшивил.