Юность Бабы-Яги - Страница 26

Но зачем заглядывать так далеко? Сейчас юная красавица Виолетта сидит в центре звездной карты российской эстрады и с глубоким разочарованием смотрит вслед уходящей певице, которую видела по телевизору и успела уже полюбить, а теперь, конечно, разлюбит, и навсегда, потому что, может быть, Бабы-яги и злые, но все же не до такой степени, как покидающая палубу «звезда».

Тем временем Гарри с большим интересом за этой сценкой наблюдал. Он удивлялся и почти восхищался этой девчонкой, мало того что красивой, но и умной. Умной – ну совсем не по годам. Он ведь обещал ее чем-нибудь занять, пока там Саша с Петей будут расхлебывать то, что он сам и заварил, поэтому подошел к ней и предложил пойти к нему, в его каюту люкс, отдохнуть от слишком шумной и глупой тусовки, выпить там чего-нибудь изысканного в мягких креслах и послушать последние, еще нигде не изданные записи своей группы. Не правда ли, предложение, от которого трудно отказаться, тем более 15-летней девушке. Но тут был один нюанс, который Вету смущал: оказаться в каюте один на один с незнакомым мужчиной – это все же опасно, думала Виолетта. Она была умна, это так, но ее скромный опыт не простирался настолько далеко, чтобы предположить, что бывают на свете мужчины, которым женщины абсолютно до жопы (можно было бы выразиться «до фени» или, допустим, «до лампочки», но «до жопы» все-таки в данном случае – точнее). Поэтому она с понятной настороженностью посмотрела на Гарри, давая понять, что я, мол, очень хотела бы, и уважаю вас сильно, но как там будет дальше? Не будет ли там сексуальных притязаний и грязных предложений? Гарри понял и улыбнулся.

– Не бойся, – сказал он с лирической грустью. – Я даже к твоей руке не прикоснусь.

– Да? – заинтересовалась Вета. Ей стало даже немного обидно. – А почему?

– Потому… – вздохнул Гарри.

Вета тактично не стала продолжать расспросы, наивно предположив, что Гарри, наверное, в кого-то сильно влюблен. Тут она была отчасти права. Гарри сейчас был сильно влюблен в того мальчика, которого прочил на место Сёмкина. Они пошли в его каюту. По дороге Вета солидно расспрашивала о секрете такой невероятной популярности его подопечных, об этих наглых фанатках, которые подчас выглядят просто помешанными. Гарри почему-то решил с ней пооткровенничать. Потому, вероятно, что ощущал к ней совершенно нетипичное для него уважение. Эти толпы безумных девчонок в диапазоне от 12 до 18 он презирал, а временами даже ненавидел: они совершенно развращали его ребят и заставляли их чувствовать себя суперзвездами. Ребята теряли правильную ориентацию, переставали понимать, что они звезды только до тех пор, пока Гарри этого хочет. Когда кто-то из них пытался начать сольную карьеру, он терпел неизбежный крах, и о нем через полгода-год забывали напрочь. Поэтому девочки были ему омерзительны в любом смысле. И откровенность его перед Ветой выразилась в совершенно неожиданном для нее и циничном пассаже:

– Да, их много и все идиотки. Но когда я хочу показать их фанатизм по ТВ и поддержать версию о том, что они от ребят просто умирают, я заказываю 2–3 автобуса с проплаченными (хотя они готовы и за так) поклонницами, которые заведут своим поведением остальную толпу. Психоз, к твоему сведению, можно и срежиссировать, – поведал Гарри секрет пораженной Виолетте, открывая дверь своей шикарной каюты.

Однако оставим их на время, потому что совершенно понятно, как они поведут себя в каюте и что там будет. Оставим, чтобы вернуться к Саше и Пете, ибо у них в этот час гораздо интереснее.

Истерзанный женским вниманием Петр уже только пил и вздрагивал при приближении любой девушки. Саша отшивал новых кандидаток, для утешения внося их в список и ставя порядковый номер. Подведя черту под юбилейным, 30-м номером, Саша обернулся к стоящим рядом Наташам. Наташи уже порядочно давно стояли на посту, в одинаковых позах, голодно и требовательно глядя на Петра, который в это время пытался доесть давно остывший бифштекс.

– Вам-то чего? – грубовато спросил Саша как председатель экзаменационной комиссии.

– Ничего, – почти хором прошептали девочки и синхронно опустили головы.

– Ну так и идите спать, уже утро скоро, – сказал Саша. – Вас тут только не хватало.

– Не хватало, – упрямо прошептала, глядя в пол, та, которую Гарри при Саше помиловал в каюте Сёмкина.

– А-а-а, – догадался Саша, – значит, вы тоже…

– Тоже.

– Обе?

– Обе, – сказали девочки и подняли головы, посмотрев на Сашу с отчаянной решимостью.

– И что вы сейчас хотите? – задал Саша праздный вопрос, потому что все поголовно дуры хотели здесь только одного: чтобы Петя их опробовал и дал добро на физический контакт с солистами группы.

– Угу, – сказали девочки. – Того самого…

– Ну пошли, – сказал Саша, и тихо Пете. – Пошли, вставай.

Петя оторвал забубенную башку от тарелки, посмотрел на Наташ и, развращенный богатым выбором, промычал:

– Не-е-е! С этими? Да ты что!

Наташи сразу внезапно заплакали.

– Тихо! – прикрикнул на них сердобольный Шурец и яростно зашептал Пете: – Да пожалей ты девчонок, мудак, все равно же с ними ничего не будем. Так хоть посмеемся. А трахаться пойдешь с кем-нибудь еще!

Насчет «посмеемся» Пете понравилось, к этому он был готов всегда – с кем угодно, над кем угодно и над чем хотите.

– Ла-адно, ла-ан… – устало простонал пресыщенный бонвиван, – пошли.

Он барственно потрепал девочек по впалым щечкам и, тая от собственной щедрости, вяло промолвил:

– Ну что, писюхи, пошли, так и быть. – И, увидев два лица, озаренных светом надежды на свое никчемное счастье, добавил для профилактики, чтобы им жизнь совсем уж медом не казалась: – Только смотрите там у меня! Чтобы все было, как я скажу, а то…

– Да-да-да, – мелко залепетали и закивали девчонки, и четверка совершенно разных людей, собранных смешливой судьбой в одну компанию, отправилась в свой инфернальный путь к Петиной каюте.

Ребята шли чуть сзади, Наташи, крутя угловатыми тазиками, семенили впереди. Они о чем-то шептались, Петя же в полутора метрах сзади, глядя на их фигуры, все пытался вызвать в себе хоть тень желания, отыскать хотя бы вялые признаки похоти и все никак не находил. В самом деле трудно, обладая среднестатистическим вкусом, как у Пети, – трудно было возбудиться. «Ничего, – устало размышлял он, – разденутся и тогда, может, само пойдет».

А о чем таком, о девичьем, шептались Наташи? О, если бы Петя мог это услышать, то все пути к вялой даже эрекции были бы для него отрезаны.

– Я не хочу, не хочу, не хочу… – твердила одна.

– А кто тя спрашивает? – горячо возражала другая. – Выхода-то другого нету, правильно? Правильно, я тя спрашиваю?

– Бли-ин! С этим толстым козлом!

– Ну, с козлом. Зато потом будет Сёмкин. И все по кайфу…

– А как, как? Я на него смотреть не могу! Козел! К тому же еврей!..

– Дура! Что тебе евреи-то плохого сделали?

– Противные они, – жаловалась юная антисемитка.

– Че-о-о? Противные? А Копперфильд твой обожаемый?

– Он… да? Ты врешь, врешь!

– Ага, вру, ты прэссу почитай, а то ведь ты только видак смотришь, да и то по гостям, – убеждала продвинутая подруга. – Так что нормально! Сделаешь, а завтра будешь с Сёмкиным, и все будет клево.

– А ты?

– И я че-недь сделаю и буду с Буфетовым.

– А че, че-нибудь? Че делать-то надо?

– А я знаю?.. Ну раздеться надо… Это точно.

– А дальше?

– Да че ты достаешь-то меня? Я че, больше твоего знаю? Ну разделась, легла, зажмурилась и все.

– Как все? А дальше?..

– А дальше разберешься по ходу. Этот козел, наверно, лучше нас знает, что делать.

Из всего сказанного лестным для Пети было лишь то, что его потенциальные возможности подразумевались сами собой. А что он из всех девушек предпочитает как раз вот таких, как они, кузнечиков, – у них даже сомнения не было. Главной проблемой было преодолеть отвращение к экзаменатору, сделать так, чтобы он этого отвращения не заметил, а наоборот, чтобы думал, что он им очень даже симпатичен. И тогда он их одобрит и даст пропуск в сказку.