Юность Бабы-Яги - Страница 15

– Я горжусь, – сказала Вета.

Выпили.

– Я водки возьму, – распалился Петя, – Шурец, будешь? А вы, девочки?

Шурец был не против, девочки решили продолжать пить шампанское и попросили еще мороженого. Петя явился через пять минут и с тем, и с другим. После водки Петя продолжал развивать тему, которую можно было бы сформулировать вопросом: что есть подлинная ценность? Тему Петя развивал на ярком примере: мало кому известный, но гениальный Шурец в сравнении со всеми известными, но, по сути, чепуховыми поп-звездами, о которых забудут сразу после того, как исчезнут с телеэкранов их клипы. «Вечность и сиюминутный дешевый успех» – вот к такой глубокой теме прикоснулся Петя после водки, но, судя по всему, весь пафос темы был продиктован ему не тогда, когда Саша прочел стихи, а когда все внимание Анжелики было отдано знаменитостям, а он, Петя, которому она недавно чуть ли не отдавалась в кустах, оказался сейчас вовсе ненужным, всего лишь средством доставки Анжелики на орбиту тех самых поп-звезд. Ракета-носитель. Отброшенная третья ступень. Петя – умнее и интереснее их всех, но он, однако, всего лишь журналист из популярной, бульварной газетки (кстати, оттого и популярной, что бульварной), который вынужден растрачивать свой ум и, может быть, даже талант на освещение жизни всех этих никчемных, пустоголовых, самовлюбленных павлинов. И не только он вынужден, но и гениальный Шурец. Обидно, а как же! Злоба на весь отечественный шоу-бизнес оптом копилась у Пети давно, и ему было чем сейчас плюнуть в колодец, из которого он тем не менее продолжал регулярно пить воду. Продолжал, а куда деваться! И это его все более унижало, поэтому злоба росла, превращалась в ядовитые отходы, в токсины, отравляющие Петин организм, которые необходимо было хоть изредка куда-нибудь сливать. А куда? Не на страницы же своей или даже любой другой газеты, тогда вообще кислород будет перекрыт и Петю не подпустят даже к самой захудалой начинающей старлетке. Слить яд можно было только в приватных беседах, что Петя и делал иногда и, надо сказать, не без юмора.

– Когда твоим именем названа звезда, – начал Петя свою лекцию, – вот как в случае с Высоцким, например, это серьезно. А когда твоим именем не назван даже завалящий астероид, но ты сам называешь себя звездой, и все в твоем тусовочном бульоне называют друг друга звездами, это совсем несерьезно. Но мы все (тут Петя конкретно обратился к Анжелике) настолько к этому привыкли, что нам даже несмешно. У нас есть хорошие и популярные артисты, есть популярные и плохие, вторых – значительно больше. Но и те, и другие называются звездами, особенно популярные плохие, потому что первые, хорошие, еще как-то стесняются. У вторых какое-то особенное свое сообщество, со своими законами, своим вкусом, своей лексикой, слов эдак в 50, а из этих 50 30 – это новый русско-американский сленг, дикий такой коктейль из Брайтона, зоны, междометий и мата; свои шутки, от которых смешно только им самим; свои девушки, спутницы-фанатки, свои журналисты, короче – своя тусовка, за пределами которой им ничего не интересно. Такое ощущение, что они ничего не читают, кроме рецензий своих журналистов на самих себя. Хотя, впрочем, это ведь не рецензии, то, чем мы, журналисты, занимаемся, это скорее эпизодические жизнеописания, подсмотренные, как правило, через замочные скважины их спален. Эти наши звезды с их личными астрономами в их личном космосе!.. Они, бедные, даже не подозревают, что и они – не звезды, и мир их далеко не космос, а только мирок, аквариум, в котором они, рыбки наши золотые, гуппи и неоны, резвятся, искрятся, поблескивают, кокетничают и позируют. А за аквариумом все время следят их продюсеры. Именно они меняют там воду и сыплют им корм. Захотят – подсыплют, захотят – нет, а захотят – вообще рыбку выкинут и заменят новой…

Петя немного помолчал, потом сардонически засмеялся.

– Никому в голову ведь не взбредет назвать звездой Толстого или Чайковского, Шопена или Бальзака. Идиотски даже звучит: Достоевский – звезда. Я думаю, что и сам Христос сильно возражал бы против этой формулировки в свой адрес, которой его наградили в ХХ веке – «Иисус Христос – суперстар». А ты как думаешь, возражал бы? – агрессивно спросил он Анжелику.

– Наверное, да, – пожала она плечами. – Я об этом не думала…

– А думать надо. Думать надо всегда, – нравоучительно поднял палец Петя. – Вот мне друг рассказал, он на «Эхе Москвы» работает. В какую-то передачу, забыл, как называется, что-то там про любовь, приглашают гостя, звезду, так сказать. Заранее спрашивают: какую музыку вы хотели бы услышать? Ну в качестве такого аудиоподарка для себя? Так вот только один человек попросил не свою музыку, не свою песню. Для всех звезд речь не шла о том: моя или не моя. Без вопросов – моя! Вот только: сколько можно дать в эфир, одну или две? Один только искренне удивился и сказал: зачем я, когда есть, например, Моцарт. Настоящая звезда вон там, – Петя показал на звездное небо, – светит, и все.

И еще греет. А после того, как умирает, гаснет, – ее свет еще долго-долго доходит до дальних планет.

Это (он брезгливо скривился и повел рукой вокруг) всего лишь фейерверк на народном гулянье, который только и делает, что шумит, сверкает и трескает. Бенгальские огни! А народ это тешит. Но помнит он их только, пока они шумят и трескают. Только! А потом – только черные палочки и в мусорник! – закончил Петя категорически. – Давайте выпьем, – удовлетворенно сказал Петя, – за настоящих звезд. За больших.

Чем больше звезда, тем меньше от нее шуму, тем меньше она трещит. Чем крупнее, тем дольше светит. Вот как наш Шурец.

Выпьем за Шурца! Вот он себя звездой не считает, хотя имеет на это полное право. Мы все рядом с Шурцом – очистки картофельные, а те – просто помои, свиной корм.

– А я, стало быть, – клубень, сама картошка, – постарался перевести все в шутку сконфуженный от лобового комплимента Саша.

– Ты картошка, капуста, лук, редиска, все! Ты – витамины! – закричал Петя. – Витамины для нашей отупевшей, оболваненной публики. Она – ребенок, у которого уже диатез от того, что его все время кормят только сахарной пудрой, вареньем и повидлом. Ребенок, который вместо того, чтобы завтракать, обедать и ужинать, все время «сникерсняет». За витамины! – орал Петя. – За Шурца!

– Пойду, закусить чего-нибудь возьму, – сказал «витамин» Саша, чтобы хоть как-то приземлить только что спетую оду в свою честь.

– Да-а-а, – протянула Виолетта, уважительно глядя на Петю, – ты тоже сказать умеешь.

– Нехило у тебя получилось, – подхватила Анжелика. – Молодец! Да и друг ты, видимо, настоящий…

– Но у меня есть вопросы, – сказала Вета. – Что же, по-твоему, все так безнадежно? Все, что ли, сплошные бенгальские огни? Неужели нет никого, кто достоин уважения?

– Есть. Некоторые. Хотя, с другой стороны, их и не должно быть много. В то время, как основная масса наших свежеиспеченных «звезд», которых и вправду пекут, как пирожки, на «фабрике звезд», пробирается по, так сказать, эстрадному тракту – в то время, как они уже и не знают, что придумать, чтобы их заметили и чтобы о них говорили – что педераст, что ограблен или купил такую-то машину, а ее угнали, что спивается или, наоборот, завязал, – не имеет значения, лишь бы только не забывали, говорили, любой ценой, но на виду. – Петя еще выпил и продолжил важно и таинственно: – Так вот, в это же самое время рядом существуют редкие индивидуумы, которые сходят с этого эстрадного тракта и протаптывают свою тропу. Им толкаться и тусоваться противно, они ходят отдельно и живут не по правилам шоу-бизнеса. Они за эфир не платят и поэтому в телевизоре их гораздо меньше, чем других, тех, кто по правилам. И по радио – меньше. Их и знают меньше. Бывают исключения, когда мощный талант, как сорняк, пробивает себе дорогу сам: его выпалывают, с ним борются, а он все растет и растет…

– Ой! – неожиданно схватилась за сердце и вдруг осела на стуле Анжелика. – Ой, смотрите!..

Все обернулись. На палубе показалась та самая группа, в полном составе. Да, да, именно она – созревший плод авантюрного замысла наших подруг, голубая мечта всех студенток профтехучилищ, венец эстрадного творения их руководителя Гарри Абаева, который шел чуть впереди, отвечая на многочисленные приветствия и на ходу отшучиваясь. Но главным было даже не их появление, не то, что мечта наконец материализовалась, а то, что они шли в сопровождении четырех девушек, а двое из них – (о, ужас!) – были те самые Наташи, сопливые девчонки, с которыми Анжелика с Виолеттой познакомились накануне и с которыми сегодня к пароходу пришли вместе. Голенастые молокососки, обнимаемые сейчас за худенькие плечи именно Сёмкиным и Буфетовым, гордо поглядывая вокруг, шествовали по палубе к дальнему столу, пустому и, видимо, заранее заказанному. Мало того, одна из них углядела Анжелику с Виолеттой, толкнула в бок вторую, и они обе приветливо, но, как показалось нашим подругам, торжествующе помахали им своими худыми, как сломанные пополам спички, ручонками. А одна из Наташ еще и ликующе вскрикнула: «Привет!» О-о-о! Это было невыносимо!