Юнга - Страница 8

Изменить размер шрифта:

И странное дело, стоило приятелю поведать о какой-либо подробности, как в памяти Марта возникало соответствующее воспоминание и твердо занимало в ней свое место.

– А учимся где? – поинтересовался на всякий случай Март.

– Здесь же, – с сочувственным видом поведал ему кореец.

Точно, тут же припомнил Веня. Мартемьян и этот Витька сидят за одной партой.

– Где вы шлялись? – неласково встретил их у ворот дворник – отставной матрос Михалыч.

– Гуляли, Павел Михайлович, – немного заискивающим тоном сообщил ему Виктор.

– Ваше счастье, что директора на месте нет. Не то бы прямиком в карцер отправились, а будь моя воля, так и розог отведали бы! Ну-ка, олухи царя небесного, марш на кухню, – вам там поснедать оставили!

– Сейчас идем.

– Слышь, Вахрамеев, – вспомнил дворник. – Тебя какие-то ферты на автомобиле разыскивали. Я им велел, чтобы завтрева приезжали, когда господин Петрищев вернется.

– Какие еще ферты? – едва не поперхнулся от воспоминаний Март.

– Сказали, будто из адвокатской конторы «Бобров и сын», – отвечал, поглаживая роскошные седые усы бывший матрос. – Только сдается мне, врали!

– Почему?

– Не видал я, что ли, крапивного семени? – пожал плечами дворник. – Вы ступайте-ступайте, неча тут…

Михалыч, припомнил Вениамин, был стариком невредным, просто любящим побухтеть, когда кто-либо не соблюдал строгий морской порядок. Но если к нему со всем вежеством, то он сразу оттаивал и особо воспитанников, в отличие от прочих служителей, не притеснял.

Оставленная ребятам на кухне еда, конечно, давно остыла, но проголодавшиеся мальчишки в момент стрескали кашу с куском пшеничного хлеба и запили ее холодным и почти не сладким чаем.

– Добавки бы, – привычно поканючил Витька, но дежурная кухарка тетя Маша тут же его обломала.

– Радуйся, что это осталось, байстрюк! – уперев руки в бока, заявила она. – Еще бы немного и того не увидали.

«Байстрюк означает незаконнорожденный», – подумал Март, и в голове тут же вспомнилась невеселая история приятеля. Отцом его был русский чиновник при консульстве, а матерью – официальная наложница из местных. Законами королевства Чосон такое разрешалось, а русское начальство на шалости своих подопечных смотрело сквозь пальцы. При родах Витькина мать умерла, и сирота попал к ее родственникам, пока его не забрал отец.

Трудно сказать, что послужило тому причиной, поскольку признавать своего туземного отпрыска папаша не стал, но о кое-каком воспитании и образовании позаботился. Так Вичан и угодил в интернат, который по привычке именовали приютом.

Поев, подростки направились в дортуар[5], где стояли их кровати. Сирот у них на самом деле было немного. Большинство воспитанников имели родителей или близких родственников, к которым и отправлялись на летние каникулы. На месте оставались только такие, как Мартемьян с Виктором, и еще несколько подростков.

Богоугодное заведение, в котором они учились и жили, находилось неподалеку от города Чемульпо и формально относилось к русскому сеттльменту. Первоначально оно предназначалось для сирот, но затем сюда стали определять детей солдат и матросов с военной базы, а также отпрысков мелких служащих и мастеровых. Обучали их по программе для земских школ, а показавшим наибольшие успехи по окончании семи классов предоставлялась возможность держать экзамен для поступления в старшие классы реального училища.

Помимо общеобразовательных дисциплин учили их и ремеслу. Мальчишек – столярному и слесарному делу, а немногочисленных девочек – шитью и домоводству. Последнее обстоятельство Март вспомнил потому, что на входе в спальную залу их встретила Фимка.

Подобно Витьке она была плодом любви русского и кореянки, но, в отличие от него, законнорожденной. Впрочем, мать ее давно умерла, а отец поспешил жениться на переселенке откуда-то из-под Рязани, и в новой семье места для девочки не оказалось.

– Ну-ка быстро рассказывайте, где пропадали?! – безапелляционно потребовала она.

– Не твое дело, – огрызнулся Ким.

– Я и сама знаю, что на скале Байнунгсан, хотя господин директор вам запретил.

– Погоди-ка, – остановился все еще опирающийся на плечо приятеля Вахрамеев. – Так это ты тем двоим, сказала, где меня искать?

– Кому тем? – попыталась прикинуться валенком Фимка.

– В одинаковых костюмах и кепках с наушниками. На автомобиле которые.

– Ну да, – признала очевидное девушка. – Они же адвокаты!

– Дура ты, Хэин! – взорвался Витька, назвав от волнения ее чосонским именем.

– Что с вами случилось? – разглядела она, наконец, многочисленные ссадины на теле Марта.

– Вахрамеева из-за тебя чуть не убили! – выпалил кореец, но, получив тычок в бок, тут же заткнулся.

– Как! – ахнула девчонка. – Надо немедленно сообщить воспитателям.

– Не надо никому сообщать! – попросил Веня, попытавшись сосредоточиться на ее голове.

Узкие глаза Фимки на мгновение расширились, как у героев манхвы[6], но потом так же резко сузились, после чего она высоко вздернула свой крохотный носик и с гордым видом удалилась, выпалив на прощание:

– Больно надо!

– Ну все зло от баб! – пробурчал ей вслед Март, радуясь про себя, что ментальное воздействие удалось, и голова при этом не заболела.

– Дура, – согласился с ним Виктор, после чего немного мечтательно добавил: – Но красивая!

Однако его приятелю в этот момент было не до обсуждения внешности одноклассницы. Дело в том, что при входе в дортуар висело большое зеркало, в котором он наконец-таки увидел свое новое тело и едва не свалился в обморок.

Из трюмо на него смотрел он сам, только лет на пятнадцать моложе. Тот же рост, то же лицо, телосложение, в общем, все, как тогда, когда он впервые почувствовал в себе силу. А еще к нему вернулись все воспоминания Мартемьяна Вахрамеева. Точнее, почти все.

Как-то так получилось, что помнил он себя только с восьми лет, когда его вытащили из-под обломков дома, разбитого точным попаданием бомбы. Израненного, переломанного мальчишку спасли бойцы абордажной команды воздушного фрегата «Паллада» во главе с боцманматом Игнатом Вахрамеевым. Они же и доставили все еще пребывающего в бессознательно-оглушенном состоянии паренька на борт корабля. Там за него взялся корабельный целитель, сумевший излечить наиболее серьезные раны безымянного пациента, погрузив его затем в глубокий сон. Марик пришел в себя незадолго до прибытия на авиабазу.

– Просыпайся, малыш. – Лекарь легким касанием ко лбу мальчика пробудил его и со всей возможной мягкостью спросил, видя, что глаза юного пациента открылись и смотрят осмысленно. – Я исцелил самые тяжелые раны, остальное заживет вскоре само.

– Благодарю вас, господин доктор, – прошептал мальчик.

– Можешь обращаться ко мне по имени-отчеству, Александр Павлович.

– Хорошо.

– А тебя как зовут?

– Мартемьяном, Александр Павлович. – Несколько томительных мгновений он молчал, а потом растерянно добавил: – Больше ничего не помню.

– Что ж, такое случается. Ты пережил сильное сотрясение мозга. Все, что позволяет современная медицина и целительское искусство, я сделал. Теперь дело за натурой. Организм у тебя молодой и здоровый. Даст бог, все придет в норму.

– Александр Павлович, что будет со мной теперь?

– Через несколько минут мы прибываем на базу. Тебя разместят временно в лазарете.

Оставшееся время полета Марик завороженно смотрел в иллюминатор на облака и проплывающие далеко внизу поля и горы. Сколько ни старался, вспомнить он так ничего и не смог. В голове царила одна звенящая пустота.

Боцманмат Вахрамеев принял большое участие в судьбе своего «крестника». После выписки Марика из больницы он добился у начальства, чтобы «спасенного малыша покуда разместили в нашей казарме». А через несколько дней смог отыскать для него место в приюте для сирот. Когда Марику выправляли новые документы, то записали на фамилию спасителя – Вахрамеевым, но оставили вовсе без отчества. Возраст определили примерно. Доктор предположил, что спасенному ребенку лет восемь. Потому в метрике значилось – 14 июля 1925 года.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com