Юнга - Страница 12

– Аньен хасенико[11], - поклонился им на входе швейцар в странной смеси европейской и национальной одежды.

Проигнорировав слугу, мужчины двинулись дальше, мечтая как можно скорее оказаться у себя в номере, но не тут-то было.

– Господа Гофман и Цыбинский? – на хорошем русском языке остановил их дежурный портье.

– Как видите, – с недовольным видом отвечал ему один из них. – А в чем, собственно, дело?

– Вас ждут.

– Кто?

– Я вас провожу, – загадочно улыбнулся слуга.

Номер, в котором остановился ожидающий их таинственный незнакомец, находился на верхнем этаже отеля, где располагались номера, имеющие претензию на роскошь. Поднявшись на лифте, они вскоре оказались перед входом.

– Вам сюда, – почтительно пригласил их провожатый, но, как только они прошли, плотно закрыл за ними дверь.

– Что за черт! – дернулся Цыбинский, сообразив, что они остались одни в закрытой комнате, но в этот момент из соседней комнаты практически бесшумно вышла ослепительно красивая женщина в строгом английском костюме, выгодно подчеркивающем все достоинства ее фигуры.

– Вы! – изумленно воскликнул поляк, машинально при этом приосанившись. – Право, какой приятный сюрприз видеть вашу милость в этом…

– Вы хотели сказать – клоповнике? – любезно помогла ему дама, улыбнувшись при этом одним уголком красиво очерченных губ.

– Увы, – развел руками Цыбинский, – обстоятельства вынуждают нас довольствоваться малым. Однако, если бы…

– Нельзя ли перейти к делу? – в голосе женщины звякнул металл.

– Как будет угодно, мадам, – вышел вперед Гофман. – Ваше поручение исполнено в точности! Объект ликвидирован, а требуемая вещь доставлена.

– Что ж, прекрасно, – без особого воодушевления в голосе отозвалась таинственная дама. – Покажите энколпион[12].

Цибинский охотно выудил артефакт из кармана и протянул ей, осторожно держа за обрывки шнурка двумя пальцами.

– Это не тот крест, – покачала головой дама, бегло взглянув на добычу.

– Но, милостивая пани, – обескураженно воскликнул поляк. – Он в точности соответствует данному нам описанию, не говоря уж о том, что висел на шее мальчишки!

– Идиоты, – коротко охарактеризовала женщина умственные способности наемников. – Вы что, не понимаете разницу между крестом и энколпионом?

– Да какая ко всем чертям разница? – сбросил с себя маску учтивого шляхтича Цыбинский. – Это чертов схизматический крест из желтого металла. Что вам еще потребно?!

– Если я не получу реликвию, сделка будет расторгнута!

– Мы так не договаривались! – мрачно возразил Гофман. – Главным было убить щенка, а крест, вы сказали, по возможности.

– Условия изменились.

– Сударыня, вы нас ни с кем не перепутали? – нехорошо прищурился бандит.

– Уж не вздумали ли вы мне угрожать? – с легкой усмешкой спросила женщина, но наткнулась на черный зрачок непонятно откуда появившегося в руках убийцы пистолета.

– Бросьте свои фокусы, мы знаем, с кем имеем дело! – рявкнул он.

– Ну что вы, господа, – вынуждена была пойти на попятный нанимательница. – Я вовсе не имела в виду ничего дурного.

– А мы и не сомневались, – расплылся в улыбке Цыбинский. – Надеюсь, деньги при вас?

– Возьмите, – протянула она с презрительной усмешкой пачку банкнот.

– Благодарю, – издевательски шаркнул ножкой поляк. – С вами приятно иметь дело.

– Всего доброго, мадам, – не опуская оружия, попятился к выходу Гофман.

– Подождите, – голос женщины дрогнул. – Мне нужен этот энколпион.

– Простите, но мы ничем не можем вам помочь!

– Я заплачу еще столько же.

– Однако… – дернулся Цыбинский и перевел взгляд на своего подельника. – Неплохой куш, если дело выгорит!

– И где прикажешь искать этот проклятый «ковчег завета»? – не согласился немец.

– Если его не было на шее мальчишки, значит, он хранится где-то рядом, – заметила нанимательница.

– Чушь, – не согласился Гофман. – Если эта вещица такая ценная, ее давно могли отобрать у ублюдка, чтобы потом продать.

– Даже если так, что мы теряем? – дрожа от возбуждения, воскликнул Цыбинский.

– Черт с вами, – нехотя кивнул главарь. – Если крест все еще в Чемульпо, мы скоро привезем его вам. Если же нет, то…

– На нет и суда нет, – продолжила дама. – Тогда у меня не будет никаких претензий.

– Договорились!

– Готовьте денежки, прекрасная пани! – изобразил изящный поклон Цыбинский, и оба бандита вышли за дверь.

– Только привезите мне его, – прошипела она им вслед. – И тогда вы получите сполна!

Утро началось для коллежского асессора с того, что он долго трясся на старом пикапе по дрянной дороге из города в приют, продолжилось еще более неприятным разговором с неожиданно обретшим силу воспитанником, а закончилось и вовсе полным крахом. Однако обо всем по порядку.

Пантелею Митрофановичу не часто приходилось видеть одаренных, что, впрочем, его ничуть не тяготило. Их не так много на самом деле: иной человек может всю жизнь прожить, а так и не встретить их. И это с учетом статистики, которая с медицинской точностью утверждает, что в Российской империи людей силы больше половины от общего их числа на Земле.

Согласно циркуляру министерства народного просвещения от 18 июня 1887 года[13] требовалось при обнаружении у учащихся признаков дара немедля сообщать вышестоящему начальству с тем, дабы «одаренный» мог продолжить образование в специализированном учебном заведении, после чего непременно поступил на службу и принес тем самым пользу Отечеству.

К слову сказать, за такое радение полагалась немалая награда. Как минимум «Анна на шею», а то и следующий чин. Про прибавку к жалованью, а потом, соответственно, и к пенсиону и говорить нечего…

Эх, такой шанс был… но не докладывать же, в самом деле, начальству, что сдал в ломбард принадлежавшую воспитаннику вещь, а тот, обидевшись, сбежал из заведения? Тут уж не о наградах думать придется, а о том, как службы, а вместе с ней и куска хлеба не лишиться. Оно, конечно, кое-какие сбережения на черный день у Воронина имелись. Но ведь после такого афронта начнут проверять, учинят ревизию, тьфу-тьфу, спаси и сохрани нас Царица Небесная!

Опять же, заложил не что-то, а крест. Вот к бабке не ходи, заинтересуется этим делом духовная консистория[14] и спросит раба Божьего Пантелея, по чьему наущению он духовную реликвию язычникам в заклад отдал и какое богоугодное дело на сии деньги собирался учинить?

– Эх, грехи наши тяжкие…

Последние слова Воронин, сам того не заметив, произнес вслух. После чего, загрустив, нацедил себе рюмку вишневки и погрузился в размышления на любимую каждым русским интеллигентом тему: кто виноват и что делать? От этих благочестивых дум его отвлек осторожный стук.

– Ну кто там еще?! – недовольно воскликнул директор.

– Пантелей Митрофанович, – просунула в приоткрытую дверь голову Фимка. – Вас господа спрашивают из адвокатской конторы.

– Какие еще господа?

– Ну те, что вчера про Вахрамеева узнавали. Я вам рассказывала…

– Ах да, – поморщился Воронин, накрывая рюмку и графин салфеткой. – Проси.

Через минуту в кабинет вошли двое в дорожных костюмах и, проводив взглядом страшно не желавшую уходить девушку, плотно прикрыли за собой дверь.

– Мы пришли к вам, господин директор, вот по какому делу, – немного развязно начал благоухающий вежеталем в сочетании с перегаром Цыбинский.

– Слушаю вас, – отвечал хозяин кабинета, жестом пригласив незваных гостей садиться.

– Нам хотелось бы повидать воспитанника Мартемьяна Вахрамеева.

«Рассказать, не рассказать», – лихорадочно думал про себя Воронин, после чего все-таки решил, что расскажет, и не смог открыть рта.