Юг - Страница 16
— Дай руль, Оксана, — обращается к трактористке Зоя. — Хоть за двор выведу.
— Э, девчина, это тебе не на радиоузле кнопки нажимать! У меня конь норовистый: боюсь, что не ты его, а он тебя поведет.
— Поведу, я пробовала.
— Что-то не верится мне… Боюсь, что вырвется!
— Да и Карп Васильевич как раз поглядывает в нашу сторону, — весело говорит Савва-механик, подмигивая Оксане. — Еще, чего доброго, за такие забавы выговорище влепит!..
Оба они смеются, а Зоя, покраснев, стоит перед ними пристыженная, лишняя.
— Я тебе сочувствую, Зоюшка, — нахально смеется Оксана, — мне в твои пятнадцать лет тоже трактор снился чуть не каждую ночь.
«Не пятнадцать, а семнадцатый!» — хочется крикнуть Зое, чтобы знала об этом и не заносилась Оксана и чтоб Савва-механик знал…
Но где-то поблизости уже шумит отец.
Вот он останавливается возле оксаниного трактора, ласково пошлепывает ладонью по его металлическому крылу.
— Ветеран… За Волгу своим ходом ходил… Вытянет сезон, Оксана?
— Вытянет, Карп Васильевич, да, может, и не один еще сезон! Это он только на вид вроде пожилой, а душа у него молодая!
— Молодая, говоришь?
Заметив дочку, Карп Васильевич окидывает ее удивленным, радостно-незнакомым взглядом. Зое становится почему-то неловко, и она торопливо отступает в толпу провожающих.
Стояла, слушала из-за чьих-то замасленных спин. Горько ей было слышать, как Оксана перекидывается шутками с отцом, неприятно было девушке смотреть, как они разговаривали. И то, что, смеясь, трактористка кокетливо встряхивала золотыми волосами, было сейчас неприятно. Зоя на мгновение представила себе, что отец может ввести Оксану в дом, и станет она для Зои…
Нет, не хотела бы Зоя для себя такой мачехи!
Во все концы от МТС, в близкие и далекие колхозы пролегли свежие узорчатые следы. Ушли тракторы, свободно стало во дворе. Отныне каждое утро будет звенеть оживающая степь, наполненная бархатной музыкой моторов. Скоро завьются на горизонте первые дымки над степными вагончиками, над знаменитыми палубами трактористов. Появятся там на окнах голубые шторы. Над каждой палубой поднимется стройная антенна, вытянется в небо, тонкая, чуткая…
Таких палуб семнадцать. Далеко разбросаны они одна от другой, едва виднеются то тут, то там, в затканном хрустальном маревом просторе, глубоко осели колесами в земли разных колхозов, которые обслуживает Солончанская МТС. На все четыре стороны света — равнина и равнина, бывшее морское дно. А если подняться на вышку, то на юге, вдали, можно увидеть и самое море, оно синеет вровень с суходолом, даже выше суходола.
Семнадцать палуб — семнадцать антенн над ними, и все они как бы прислушиваются со всех сторон к своему полевому штабу.
Стоит посреди степи усадьба машинно-тракторной станции, и видна она на много километров. При отступлении оккупанты разрушили постройки, а сейчас все опять уже стало на свои места, покрылось свежей рябой черепицей: мастерские, контора, жилые домики, гараж… В стороне — склады горючего с наполовину вкопанными в землю белыми цистернами.
Зимой двор заполняется множеством сельскохозяйственных машин, в мастерских с утра до ночи пылают горны и визжат станки, а в накуренной конторе томятся по углам беспризорные бухгалтеры, оттиснутые от своих столов в властным степным людом. Идут совещания, семинары, различные курсы колхозных механизаторов.
При конторе, рядом с кабинетом директора, оборудована зоина радиорубка. Зоя — радистка-диспетчер. Именно на нее направлены своими чуткими остриями все семнадцать антенн на степных палубах трактористов. Поддерживая радиосвязь с бригадами, Зоя на некоторое время становится той точкой, где скрещиваются разбушевавшиеся страсти увлеченных трудом людей — бригадиров, механиков, учетчиков. Первые обращения с палуб — к ней, первый голос к палубам — ее голос.
Когда начинается сезон и тракторы на полях не остывают круглые сутки, заметно возрастает роль Зои. В работе Зоя находит истинное наслаждение, работа объединяет ее с коллективом, который давно уже стал для девочки и роднёй и самой верной опорой в жизни.
С коллективом Зоя особенно сроднилась в годы войны. Наука дружбы, тяжелые испытания, выпавшие тогда на детскую долю Зои, — как они пригодились ей сейчас, когда Зоя — по выражению эмтеэсовского сторожа — уже «оперилась», когда уже сидит она в своей чистенькой радиорубке, окруженная блестящей аппаратурой…
В то далекое военное лето Солончанская МТС в полном составе двигалась на восток. На всю жизнь запомнились Зое грозные картины тех дней.
…Сухим удушьем пышет южная степь, плачут в будках дети, наблюдатели то и дело предупреждают колонну о вражеских самолетах.
День за днем пылит бесконечный бурый шлях, скрежещет тяжелое железо.
…Трактористов нехватало, часть их пошла в армию и в партизаны, но, несмотря на это, ни один трактор не остался без водителя. Карп Васильевич мобилизовал всех, в том числе женщин и подростков из семей трактористов. Свою жену он тоже посадил на трактор. Сам объяснил ей, что надо делать, сам запустил для нее мотор:
— Веди!
Зоя тряслась на тракторе возле матери. Колонна шла, растянувшись на многие километры. Десятки мощных тракторов и запыленных комбайнов, многокорпусные плуги и молотилки, мастерские, облупленные под ветрами степные палубы трактористов — все было поставлено на колеса, все двигалось по строгому маршруту, нанесенному на карту, которую старый коммунист Лысогор хранил в нагрудном кармане гимнастерки.
В те дни Зоя лишь изредка могла разговаривать с отцом. Но, вероятно, именно в те дни ее детскому, острому уму полностью открылись и сердце отца, и его будничное величие, и его несгибаемая воля.
Карп Васильевич был душою колонны, ее вдохновенным вожаком. Потрепанный директорский «газик» неутомимо, днем и ночью, метался вдоль колонны, вынося Карпа Васильевича то в один ее конец, то в другой. Директор с первого взгляда замечал малейшее нарушение порядка, больше того — он, кажется, наперед угадывал самые потаенные мысли и намерения каждого из подчиненных. Подбадривал уставших, сдерживал ретивых, внося в горячую, — тревожную жизнь похода свою волю, свой продуманный темп, заранее рассчитанный ритм.
Проносясь мимо трактора, на котором стояла возле матери Зоя, директор смотрел на дочку и на жену не улыбаясь. Небритый, запыленный, похудевший, внимательно провожал их глазами, иногда бросал коротко, почти жестко:
— Мария, дистанцию!
Как-то раз колонна попала в сыпучие пески. Надо было самим, на протяжении нескольких километров, гатить дорогу. Рубили лозу, носили на дорогу и стелили ее под тракторы и комбайны. Зоя тоже носила, наравне со взрослыми.
Хотя они ехали уже в незнакомых районах, Карп Васильевич всюду чувствовал себя хозяином. Зоя припоминает: встретилась на их пути большая железнодорожная станция. Самолеты только что бомбили ее… Страшное было зрелище: забитые эшелонами пути, свежие воронки, грозные пожары вокруг… Уже рвались где-то боеприпасы, каждую секунду могли вспыхнуть на путях многочисленные цистерны с горючим…
В колонне кое-кто поддался панике: скорей назад, обойдем этот ад стороной! И в самом деле: казалось бы, что Карпу Лысогору до той станции, — мог бы держаться от нее подальше, горючим зарядился бы где-нибудь в другом месте. Так нет! Вызвав коммунистов и комсомольцев, Лысогор кинулся с ними в самое пекло, где все трещало, корежилось, дышало огнем… И вот уже вместо паровозов в эшелоны впряглись мощные солончанские тракторы, двинулись, оттягивая вагоны, платформы и цистерны подальше от пожаров.
Как хотела тогда Зоя скорее вырасти, чтоб стать похожей на отца!
Потом выпали снега, ударила лютая зима, стало еще труднее. Но даже там, за Доном, где остановилась зимовать МТС, коллектив готовился к посевной, словно у себя в Солончанах. Правда, мастерских нехватало, приходилось работать на морозе под открытым небом, и кожа маминых пальцев не раз прилипала к сизому, холодному металлу. Ночью спали в степных вагончиках, и к утру мамины косы примерзали к стене.