Юбер аллес (бета-версия) - Страница 6

- Проше пана, - улыбнулась полными губами полячка-остарбайтерша в синей униформе, подавая Фридриху выездной лист. - Иди к пятому окошку, там пусто, - тихо шепнула она ему по-русски, возвращая паспорт.

Фридрих поморщился: он вообще не любил фамильярности, и особенно этого славянского братания, в последнее десятилетие ставшего распространённым. Он отказывался понимать, почему его фамилия вызывает дружелюбные улыбки у магазинных барышень, гостиничной прислуги, носильщиков и чистильщиков сапог. Ему становилось неловко, когда щекастая украинка-ладенфройляйн из варшавской колбасной лавки норовила подложить "пану Власову" лишний виток кровяной колбасы, или когда в Праге в ресторане "У калеха" хозяин лично подносил ему гуся с кнедликами, игнорируя других посетителей, которые пришли раньше. Однажды в каком-то дешёвом баре, куда его занесло по служебной надобности, он с удовольствием разбил физиономию пьяному сербу, который пытался в его присутствии сказать какую-то гадость о "nemtsah".

Тем не менее, Власов хорошо знал первую заповедь своей профессии - "лишних преимуществ не бывает, используй любое преимущество, которое у тебя есть" - и имел немало поводов убедиться в её справедливости. Сейчас он торопился, и поэтому сделал то, чего ему не хотелось: любезно улыбнулся в ответ, быстро заполнил лист прямо на стойке и поспешил к пятому окошку.

Как он и опасался, полячка предложила нечто сомнительное: в пятом окошке обслуживали инвалидов разряда G. Когда Фридрих подошёл к окошку, от него как раз отъезжал старик в блестящей инвалидной коляске, с железным крестом на шее. Власов повернул было назад, но девушка в окошке энергично кивнула, приглашая его сдать документы. Как и следовало ожидать, она тоже была полячкой. Интересно, подумал Фридрих, звонила ли ей та девица с паспортного контроля? Решил, что всё-таки нет. Невидимая постороннему глазу сеть отношений, которая опутывает любое крупное предприятие, будь то аэропорт, вокзал, или универсальный магазин, обычно работает тихо и бесшумно, но очень эффективно.

Таможенный контроль он тоже прошёл быстро - правда, тут сыграло роль почти полное отсутствие багажа. В его чемоданчике лежали только гигиенические принадлежности, перемена белья, разношенные домашние туфли из берлинской квартиры, пара книжек в мягких обложках, да ещё пакет с одноразовыми пластиковыми перчатками и фильтр для воды. Интереса проверяющих эти вещи не вызвали. Единственным предметом, хоть как-то заинтересовавшим местных орднунгсхютеров, был его нотицблок - да и то, скорее, из-за понятного пиетета к дорогой модной игрушке. Через десять минут он покинул здание аэропорта, а ещё через десять уже стоял в автобусе, везущем его к самолёту.

Беспородная тупорылая туша гражданского лайнера вызвала во Власове новый приступ раздражения. Он вообще недолюбливал лайнеры и линейных пилотов, полагая, что бодрым голосом приветствовать пассажиров и скучать весь полет возле автопилота можно и за куда меньшие деньги - но особенно ненавидел американские "Боинги". Он не мог понять, по какой причине величайшей авиационной державе мира приходится закупать подобное барахло, к тому же у стратегического противника. Газетные отмазки относительно дороговизны отечественных машин и прочие "рыночные соображения" его не устраивала: по роду занятий он слишком хорошо знал, что всякие рыночные соображения кончаются у порога крупных корпораций, связанных с правительственными заказами. Экспансия "Боингов" ему категорически не нравилась. Дойчи слишком быстро забыли времена, когда старшие братья этих "Боингов", "летающие крепости" и "либерэйторы", стирали ковровыми бомбардировками города Фатерлянда. И если бы не своевременная победа на восточном фронте и не бурное развитие реактивной авиации Райха, которой скунсам тогда нечего было противопоставить... Пару раз он говорил об этом с Мюллером, и неизменно слышал в ответ про какие-то "большие интересы". Когда же Фридрих позволил себе заметить, что само это словечко - "интересы" - более соответствует семитскому, нежели германскому, стилю мышления, Мюллер устроил ему разнос. Из чего Власов заключил, что шеф всё прекрасно видит и понимает, но сделать ничего не может.

На борт он поднялся со скверными предчувствиями, которые его не обманули. Несмотря на то, что народу в салоне было не так уж много, а его собственное сдвоенное место было выкуплено заранее (любопытный сосед, заглядывающий через плечо, был ему совершенно не нужен), ему не повезло с попутчиками: сразу за его сиденьем расположилась молодая фрау с ребёнком, малолетним дитём неопределённого пола, одетым в синие американские штанишки и расстегнутую оранжевую курточку, из-под которой выглядывала зеленая маечка с какой-то надписью на английском языке. Увы, ребёнок даже и не пытался вести себя прилично. Сначала он громко потребовал молочного шоколада, получил его, и немедленно перемазал им свою физиономию, платье матери и всё вокруг. Через минуту он заканючил, что ему вот прямо сейчас надо пи-пи. Мамаша засюсюкала что-то неубедительное по поводу того, что "ты сделаешь пи-пи, когда самолётик взлетит". Дитё тут же устроило истерику со слезами. Потом, как следует обрыдавшись и обсопливевшись, оно нашло себе новое занятие: колотить своими крепкими ботиночками в кресло перед собой - которое Власов как раз занимал.

Он терпел минуты три, рассчитывая, что гадёныш или уймётся сам, или мать, наконец, употребит родительскую власть. Осознав, что ни того, ни другого никто делать не собирается, Фридрих вздохнул и нажал кнопку вызова бортпроводницы.

Через минуту появилась молоденькая симпатичная фройляйн - почти без следов румян и помады на лице, с вышитым именем "Фрида" на белом шёлковом блузончике - и почтительно осведомилась, что угодно уважаемому пассажиру.

- Я требую, - нарочито громко заявил Власов, - чтобы вы либо прекратили вот это (он показал на буянящего ребёнка, который тем временем вошёл в раж, и лупил ножками по пластику кресла с удвоенной силой), - либо удалили этих пассажиров с занимаемых ими мест. Здесь невозможно находиться.

- Это наши места, и мы никуда не уйдём, - тут же возвысила голос молодая мамаша. Голос у нее оказался неожиданно высоким, визгливым, без того бархата, который, по мнению классика, должен отличать голос настоящей дойчской фрау. - Уберите руки от моего ребёнка, немедленно! - взвизгнула она, когда девушка попыталась удержать рукой молотящие ножки.

Донельзя довольный ребёнок тут же развернулся и харкнул прямо в белый блузончик.

Опешившая девушка машинально сделала шаг назад. На красивой форменной одежде висела слюна с бурым потёком хорошо разжёванной шоколадки.

- Не смейте ограничивать свободу моего сына! - на всякий случай прошипела мама.

Ребёнок скорчил рожицу и высунул длинный, грязный от шоколада, язык.

Фридрих спокойно встал, взял с багажной полки чемоданчик, достал пакет с одноразовыми перчатками. Натянул одну на правую руку. Отодвинул в сторону плачущую бортпроводницу, и хлестнул ребёнка ладонью по щеке.

Маленькая головёнка мотнулась в сторону, глазки мгновенно высохли.

Теперь стало понятно, что это всё-таки мальчик.

В наступившей тишине Власов громко и отчётливо сказал:

- Если здесь никто больше не способен привести к порядку расшалившегося мальчишку, это сделаю я. Если он ещё раз позволит себе вести себя так, как не подобает воспитанному дойчу, я ударю его ещё раз. Если у его матери будут претензии ко мне, она сможет их предъявить по завершению полёта. Пусть разбирается суд по гражданским делам... Хотя я предпочёл бы иметь дело с вашим мужем. У вас есть муж? Он дойч?

Молодая фрау, присмиревшая и напуганная, покосилась на Власова и поспешно закивала головой.

- В таком случае, я обязательно объясню вашему мужу, что отпускать вас с ребёнком одну, да ещё и в Москву - безрассудный поступок, - с удовольствием заключил Фридрих. - Вы не способны контролировать ни себя, ни вверенное вашему попечению дитя.