Языки Пао - Страница 9

Глядя на чудовищную пропасть с голыми каменными стенами, Беран с тоской вспомнил плодородные поля, цветущие сады и синие моря родной планеты. «Когда я вернусь на Пао?» — с внезапной тревогой спросил он.

Палафокс, отвлеченный размышлениями, рассеянно отозвался: «Когда возникнут подходящие условия».

«А когда они возникнут?»

Палафокс бросил на мальчика быстрый взгляд: «Ты хочешь быть панархом Пао?»

«Да! — решительно сказал Беран. — Если только меня модифицируют».

«Вполне возможно, что твои надежды сбудутся. Но не забывай о том, что получающий дары должен давать взамен что-то равноценное».

«И что я должен отдать?»

«Об этом мы поговорим позже».

«Бустамонте не обрадуется моему возвращению, — уныло произнес Беран. — Мне кажется, что он тоже хочет быть панархом».

Палафокс рассмеялся: «У Бустамонте забот полон рот. Благодари судьбу за то, что он занимается своими проблемами, а не тобой».

Проблем у Бустамонте было хоть отбавляй. Его мечты о величии и славе рассыпались в прах. Вместо того, чтобы править восемью континентами и устраивать роскошные приемы в Эйльжанре, ему приходилось довольствоваться отрядом из дюжины мамаронов, тремя наименее привлекательными из наложниц и десятком испуганных и недовольных министров. Власть его ограничивалась пределами дальнего селения, затерянного среди дождливых горных лугов южного Нонаманда; дворцом ему служил деревенский трактир. Даже этими прерогативами он пользовался исключительно благодаря попустительству разбойников Брумбо, наслаждавшихся плодами завоевания и не испытывавших особого желания тратить время на поиски и уничтожение Бустамонте.

Прошел месяц. Бустамонте терял терпение. Он колотил наложниц и устраивал разносы приспешникам. Горные пастухи перестали появляться в селении; трактирщик и прочие местные жители с каждым днем становились все молчаливее. В один прекрасный день Бустамонте, проснувшись, обнаружил, что деревня опустела, и что на окрестных лугах больше не паслись тучные стада.

Бустамонте отправил половину своих нейтралоидов добывать пропитание, но они не вернулись. Министры открыто обсуждали планы возвращения в более гостеприимные края. Бустамонте спорил с ними и обещал им всевозможные блага, но паонезские умы, однажды утвердившиеся в том или ином мнении, плохо поддавались переубеждению.

Рано утром очередного дождливого дня дезертировали остававшиеся нейтралоиды. Наложницы отказывались пошевелить пальцем — простуженные, они сидели, сбившись тесной кучкой, и шмыгали носами. До полудня непрерывно шел холодный дождь; в трактире стало сыро. Бустамонте приказал Эсту Коэльо, министру межконтинентальных перевозок, сходить за дровами и развести огонь в камине, но Коэльо не выразил ни малейшего желания прислуживать регенту. Бустамонте взорвался угрозами, чиновники упорствовали; в конечном счете вся компания министров отправилась под дождем к побережью, где находился портовый город Спирианте.

Три женщины встрепенулись, посмотрели в окно вслед уходящим министрам, после чего одновременно, подстегнутые одним и тем же побуждением, опасливо покосились на Бустамонте. Тот не терял бдительности. Заметив выражение на лице регента, наложницы вздохнули и тихо застонали.

Ругаясь и пыхтя, Бустамонте разломал мебель трактирщика и разжег в камине ревущий огонь.

Снаружи послышались звуки — нестройный хор жалобных восклицаний и дикие вопли: «Рип-рип-рип!»

У Бустамонте душа ушла в пятки, его челюсть отвисла. Он узнал охотничий клич Брумбо.

По дороге, спотыкаясь, бежали с горных лугов обратно в деревню министры. У них над головами летели на аэроциклах разбойники из клана Брумбо — с издевательской бранью и гиканьем они гнали перед собой министров, словно стадо испуганных овец. Завидев высунувшегося наружу Бустамонте, они торжествующе заорали, мигом спустились ко входу в трактир и соскочили с седел: каждый хотел первым схватить Бустамонте за шиворот.

Бустамонте отступил внутрь, готовый умереть, не поступаясь достоинством. Он вынул из-за пояса шипострел; инопланетные бандиты не посмели войти — умирать им было несподручно.

К трактиру подлетел Эван Бузбек собственной персоной — лопоухий жилистый коротышка с длинными соломенными волосами, перевязанными на манер «конского хвоста». Полозья его аэроцикла со скрежетом проехались по булыжной мостовой, рассыпая искры; дюзы вздохнули и погасли, шипя и потрескивая под дождем.

Бузбек растолкал хнычущих министров и быстрыми шагами направился ко входу, чтобы схватить Бустамонте за загривок и заставить его опуститься на колени. Бустамонте отступил вглубь помещения и прицелился, но телохранители Бузбека оказались проворнее — сработали оглушители, и волна сжатого воздуха отшвырнула регента, налетевшего спиной на стену. У Бустамонте потемнело в глазах. Бузбек взял его за шиворот, выволок на улицу и сбросил пинком в грязь.

Дрожа от бессильной ярости, Бустамонте медленно поднялся на ноги.

Эван Бузбек подал знак. Бустамонте схватили, закатали в сеть и связали ремнями. Без дальнейших слов топогнусские разбойники вскочили в седла и взвились в небо — Бустамонте раскачивался под ними в сети, как свинья, совершающая последний путь на бойню.

В Спирианте топогнусцы перешли в воздушный корабль, похожий на огромную перевернутую миску. Бустамонте, истрепанный порывами ветра и полумертвый от холода, свалился на палубу и не помнил, как его привезли в Эйльжанр.

Корабль приземлился на дворе Большого дворца; Бустамонте протащили по разграбленным залам и заперли в спальне.

На следующее утро его разбудили две служанки. Они смыли с него грязь, одели в чистый костюм, принесли еду и питье.

Еще через час дверь спальни распахнулась: топогнусский вояка знаком приказал регенту следовать за собой. Бустамонте вышел — бледный, нервничающий, но еще не смирившийся.

Его привели в утреннюю гостиную, откуда открывался вид на знаменитый дворцовый флорариум. Здесь его ждал Эван Бузбек, окруженный группой приближенных родственников; присутствовал также переводчик-меркантилец. Гетман был явно в прекрасном настроении и весело кивнул вошедшему Бустамонте. Он произнес несколько отрывистых слов на топогнусском наречии.

Меркантилец перевел: «Эван Бузбек надеется, что вы неплохо выспались».

«Что ему от меня нужно?» — прорычал Бустамонте.

Коммерсант передал гетману сообщение регента. Бузбек ответил длинной тирадой. Меркантилец внимательно выслушал его и повернулся к Бустамонте: «Эван Бузбек возвращается на Топогнус. Он считает, что паоны строптивы и бесполезны. Они отказываются сотрудничать, хотя потерпели поражение».

Бустамонте нисколько не удивился такому выводу.

«Эван Бузбек разочаровался в Пао. Он говорит, что ваши люди ведут себя, как черепахи — не защищаются, но игнорируют приказы. Завоевание не принесло ему удовлетворения».

Набычившись, Бустамонте сверлил глазами варвара с соломенным конским хвостом на затылке, развалившегося в священном черном кресле панарха.

«Покидая вашу планету, Эван Бузбек назначает вас панархом Пао. За эту милость вы должны ежемесячно, на протяжении всего срока вашего правления, выплачивать дань в размере миллиона марок. Согласны ли вы с таким условием?»

Бустамонте переводил взгляд с лица на лицо. Никто не смотрел ему в глаза, все изображали полное безразличие. Но бандиты казались полными странного напряжения, подобно бегунам-спринтерам, пригнувшимся у стартовой черты.

«Согласны ли вы с таким условием?» — повторил переводчик.

«Да», — пробормотал Бустамонте.

Меркантилец подтвердил его согласие. Эван Бузбек жестом выразил одобрение и поднялся на ноги. Его волынщик вставил в рот мундштуки диплонета, надул щеки и заиграл бодрый походный марш. Бузбек и его родня вышли из гостиной, даже не взглянув на Бустамонте.

Уже через час красный с черными обводами космический корвет Бузбека стрелой взвился в небо; к вечеру на всей планете не осталось ни одного топогнусца.