Явление тайны - Страница 10

Он ненадолго замолчал, потом издал долгий, полный боли стон.

– Ты убил человека.

– Он заслужил.

Он встал у тебя на пути. И еще вижу… Его звали Киссун, да? Он тоже мертв?

– Нет.

– Но тебе хотелось бы, чтобы было так? Я почувствовал твою ненависть.

– Да. Я убил бы его, если бы представилась такая возможность. – Яффе улыбнулся.

– Думаю, как и меня. У тебя же там нож в кармане? Или ты зашел просто так, в гости?

– Мне нужен нунций, – сказал Яффе. – Мне нужен он, а я нужен ему…

– Он изменяет сознание, Яффе. А может, и душу. Как ты не понимаешь! Нет ничего внешнего, что не возникло сначала внутри. Нет ничего реального, что не было прежде предметом мечтаний. Что касается меня… Я всегда считал свое тело лишь средством передвижения. Я никогда ничего не хотел – ну, разве что стать небом. Но ты, Яффе… ты! Твоя голова забита дерьмом. Подумай об этом. Подумай, что нунций с тобой сделает. Умоляю тебя…

Его мольба, проникавшая прямо в мозг, на миг заставила Яффе заколебаться и задуматься о себе, Флетчер поднялся с кресла.

– Умоляю, – повторил он. – Не дай ему себя использовать.

Флетчер хотел коснуться рукой плеча Яффе, но тот отпрянул и отступил назад, в лабораторию, где его взгляд тут же наткнулся на остатки разлившегося нунция и две колбы с бурлившей голубоватой жидкостью.

– Чудесно, – пробормотал Яффе, устремляясь к колбам.

Нунций радостно вскипел при его приближении, как собака, рвущаяся облизать лицо хозяину. Эта реакция мгновенно сделала ложью все страшилки Флетчера Он, Рэндольф Яффе, должен владеть чудесным веществом. А нунций – получить его, Яффе.

В голове еще звучали предостережения Флетчера:

– Вся твоя злоба, все страхи, все глупости – все это захлестнет тебя. Ты готов? Не думаю. Он откроет тебе слишком многое.

– Для меня не бывает «слишком», – возразил Яффе, отгоняя сомнения, и потянулся к ближайшей колбе.

Нунций не мог больше ждать. Колба взорвалась, и ее содержимое устремилось к живой плоти Рэндольфа. Знание и ужас нахлынули одновременно – при контакте нунций передал свое послание. Когда Яффе понял, что Флетчер прав, он уже был бессилен что-либо изменить.

Нунций не менял строения клеток. Если это и происходило, то лишь как побочный эффект. Он воспринимал тело человека исключительно в качестве сосуда. Он не тратил времени на улучшение гибкости суставов или изменение работы кишечника. Он был проповедником, а не косметологом. Его целью являлось сознание. Сознание использовало тело для своих нужд, даже если телу это шло во вред. Ведь именно сознание так страстно жаждало трансформации.

Яффе хотел позвать на помощь, однако нунций уже подчинил себе кору головного мозга и не позволил произнести ни слова Молиться было некому – нунций и был богом, который вырвался из бутылки и обрел плоть. Яффе не мог теперь даже умереть, хотя его тело сотрясалось так, будто вот-вот распадется на части. Нунций наложил запрет на все, кроме своего действа. Ужасного, совершенствующего действа.

Сначала нунций заставил Яффе вспомнить свою жизнь – каждое событие, вплоть до момента, когда воды вышли из материнского лона. На краткий миг Рэндольфу довелось снова насладиться невозвратимым ощущением покоя и защищенности утробы, а потом память провела его через прежнюю жизнь в Омахе, подробно воскресив воспоминания. В его судьбе было слишком много ненависти. Он ненавидел взрослых и сверстников, отличников и красавчиков – всех тех, кому доставались хорошие отметки и девчонки. Сейчас он переживал это заново, но намного сильнее. Воспоминания изменяли ощущения, как быстро разрастающаяся раковая опухоль изменяет живую клетку. Он видел, как разводятся родители и он ничего не в силах сделать; видел себя, когда они умерли, и он не мог их даже оплакать. Он ненавидел их, не понимая, зачем они жили и для чего ввергли его в этот мир. Он опять влюблялся. Дважды. И снова дважды был отвергнут. От внезапной боли, разбередившей зажившие раны, ненависть еще более разрасталась. В промежутках между этими событиями, самыми важными в его жизни, протянулась нескончаемая череда однообразных будней – работа, где он не мог удержаться подолгу, люди, забывавшие его имя, едва он с ними прощался, и рождественские выходные, что отличались друг от друга только годом в календаре. Он не приблизился к разгадке, зачем его создали и зачем вообще нужно кого-то создавать, если этот мир – ложь и обман и все в нем превращается в ничто.

Затем вспомнилась комната на перекрестке почтовых дорог, забитая мертвыми письмами, где его ненависть вдруг разлилась, отозвалась эхом от океана до океана – дикая, усиленная злостью таких же, как он, смятенных людей, пожелавших постичь смысл жизни. Кое-кому из них это удалось. Тайна пусть мимолетно, но приоткрылась для них. Он нашел подтверждение: знаки, коды и медальон Синклита, попавший к нему в руки. В следующее мгновение он вспомнил рукоятку ножа, торчавшую из глазницы Гомера, и потом свое бегство: как ему пришлось бросить все, и от прежней жизни у него остался лишь ключ к найденным кодам; как он, становясь с каждым шагом сильнее, пришел сначала в Лос-Аламос, потом в Петлю и, наконец, в здание миссии Сан-та-Катрина.

Он до сих пор не знал, зачем он создан, но к сорока годам он вполне созрел для того, чтобы нунций дал ему хотя бы намек. Ради ненависти. Ради мести. Ради власти и наслаждения властью.

Вдруг он будто бы воспарил и увидел себя сверху – он скорчился на полу, усыпанном осколками стекла, и обхватил руками голову, словно боялся, что его череп расколется от боли. Потом он увидел Флетчера. Тот что-то говорил, обращаясь к его телу, но Яффе не слышал слов. Наверняка Флетчер нес что-то о бренности человеческих устремлений. Внезапно Яффе бросился вниз, на свое тело, и ударил его кулаками. Тело рассыпалось, как раньше рассыпалось возле окна тело Флетчера Яффе взвыл, когда телесная субстанция заявила свободному духу о своих правах, заставив вернуться в измененное нунцием тело.

Он открыл глаза, наконец избавленные от пелены, и по-новому посмотрел на Флетчера.

Их союз был изначально противоестествен, отчего оба невольно приходили в смятение. Сейчас Яффе понял это отчетливо. Они были противоположностями и возмездием друг для друга. Не было на земле более разных людей. Флетчер любил свет, как только может любить его человек, боящийся тьмы неведения. Он настолько любил смотреть на солнце, что ослеп на один глаз. А Рэндольф перестал быть Рэндольфом Яффе – теперь он был просто Яфф, единственный и неповторимый, влюбленный во тьму, питавшую его ненависть и давшую ей выход. Во тьму, явившуюся из сна, за пределами которого лежал путь к морю мечты. Во тьму, полную боли, как урок нунция, но напоминавшую ему о том, кто он есть. Не просто напоминавшую – сквозь нее он увидел себя, как сквозь призму, и стал больше и значимей. Он перестал быть человеком во тьме – он стал человеком тьмы, способным овладеть Искусством. И ему не терпелось скорее начать обучение. Вместе с нетерпением пришло понимание, как откинуть завесу и войти в Субстанцию. Не нужны ни заклинания, ни жертвы. Душа стала совершенной. Больше никто не посмеет отвергнуть его требований, а желаний у него хватает.

Но в своем стремлении к этому новому «я» он случайно создал силу, которая, если не остановить ее здесь и сейчас, будет противостоять ему на каждом шагу. Он поднялся на ноги. Не было нужды прислушиваться к словам Флетчера, чтобы понять: ученый – его враг. Яфф понял это по огню в глазах Флетчера. Гений и наркоман, Флетчер был распылен на мельчайшие частицы и воссоздан заново – печальный, мечтательный и полный света. Еще недавно он хотел одного – сидеть возле окна, мечтая стать небом, пока не сольется с облачной синевой или не умрет. Но все изменилось.

– Я видел, – объявил Флетчер своему врагу. Он решил говорить голосом, коли теперь оба оказались на равных. – Ты хотел возвыситься с моей помощью, чтобы украсть путь к откровению.

– И я это сделаю, – ответил Яфф. – Я уже на полпути.