Явление - Страница 36

Над бронированной стеной мигает лампочка. Дамиано опускается в кресло, ногой нажимает на кнопку управления раздвижной дверью лифта. В зал с сейфами входит прямой как жердь кардинал Солендейт в отороченной сутане, с огромным наперсным крестом, болтающимся над красным поясом подобно подвеске, и с лошадиным лицом, обрамленным темными волосами и не выражающим никаких страданий, кроме сложности удержаться на своем посту.

– Вы выглядите гораздо лучше, нежели в прошлом месяце, монсеньор, – объявляет он с пренебрежительной смиренностью, заменяющей ему вежливое приветствие.

– Я, несомненно, обязан этим вам, ваше преосвященство, – отвечает Фабиани, сплетая пальцы под подбородком. – Если бы вы не направили меня на задание в Мексику, мне так бы и не представилось случая покинуть мой склеп.

– Ваш склеп! – улыбается префект с выражением снисходительного упрека. – Каким уничижающим словом вы определяете ваш привилегированный пост, которому завидует вся курия. Вы наиболее ценны из всех нас на взгляд грядущих поколений.

– И наиболее бесполезен в повседневной жизни, – уточняет хранитель мирового наследия. – Ученые у меня над головой сканируют древнейшие рукописи, а затем спускаются сюда, чтобы навеки запечатать оригиналы в сейфы. Я подписываю квитанцию о получении и утверждаю неизвестный мне шифр. Это не привилегированный пост, это скорбный труд.

– Полно вам, ваше преосвященство… Какое, должно быть, упоение для такого библиофила, как вы, жить в окружении таких сокровищ… Кодекс бенедиктинцев, Первое послание святого Петра, рукопись «Божественной комедии», каллиграфически переписанная Боккаччо, эскизы Да Винчи, первая рукопись «Романа о розе»…

– Я был влюблен в книги, а стал хранителем в склепе. Какова цель вашего визита, Луиджи?

Префект Конгрегации обрядов вопросительно смотрит на то место, где должно было бы находиться кресло для посетителей. Его молчание, вызванное отнюдь не смущением, а скорее желанием подольше сохранить завесу тайны, нарушается лишь жужжанием кондиционеров. Эти старики, подслащающие свою желчь протокольной елейностью, доводят меня до отчаяния.

– Прискорбная для нас новость, монсеньор, – наконец произносит вошедший. – Святейший Отец только что подписал декрет об отстранении кардиналов от дел по достижении семидесяти лет. Он вступает в силу в следующем месяце.

– Что за срочность была? – безучастным голосом осведомляется Фабиани.

– Назначить тридцать восемь новых кардиналов из числа верных Его Святейшеству людей, чтобы сформировать конклав, способный проголосовать за предложенного им кандидата. А что?

Мой адвокат дьявола отводит взгляд к голым стальным стенам, чтобы переварить рушащую все его планы оглушительную новость. Солендейт продолжает, сложив руки на животе в форме ракушки:

– Получается, что, по сути дела, это скорее Святейший Отец воспользовался нами, нежели мы манипулировали им.

– Ну, вам-то грех на это жаловаться, особенно при мне. Вы хотели вернуться к прежнему укладу Церкви: вы это получили. Вы видели в нововведениях причину всех ее бед: сами же традиционалисты и выводят вас из игры. Святейший Отец любит всех, кроме марионеток, управляющих кукловодом.

Я не понимаю их намеков. Мне второй Иоанн Павел кажется таким же достойным восхищения человеком, как и первый, таким харизматичным, отважным, трогательным, с его сочетанием немощи тела и силы духа. Хотя, может быть, все они в конечном счете и правы: я всего-навсего бесхитростное дитя. Но разве в этом есть что-нибудь предосудительное?

– Как бы там ни было, – продолжает Солендейт, – всегда можно найти способ помешать вступлению декрета в силу.

– Слушаю вас.

– Кончина Его Святейшества автоматически отменяет все распоряжения, находящиеся на рассмотрении.

– Вы все же не станете травить уже второго Папу по счету, чтобы успеть до своей отставки избрать его преемника?

Лицо Солендейта, вмиг забывающего и о своем высокомерии, и о надменности, и о сдержанности, искажается от ярости.

– Да простит вам Господь ваши гнусные намеки, Фабиани! Я лишь хотел напомнить, что Священная коллегия должна собраться в полном составе, дабы ознакомиться с декретом. Это чистая формальность, однако мы вполне можем устроить все таким образом, что до самой смерти понтифика кворум так и не будет набран.

– И вы считаете победой то обстоятельство, что для достижения вашей цели у вас нет никаких других рычагов давления, кроме срыва выборов?

Оба кандидата на отставку пристально смотрят друг на друга. В их застывших взглядах проносится целая жизнь, прошедшая в кулуарных интригах, вынужденном лицемерии и личных амбициях во славу Господа.

– Знаете, о чем я сейчас думаю, Луиджи?

Солендейт медленно поворачивает голову к светильнику из опалового стекла, укрепленному между двумя белыми шторами и придающему бункеру хоть сколько-нибудь домашний вид. Он разжимает губы и бесстрастно ожидает, без воодушевления, без нетерпения.

– Я думаю о том, чем в аналогичной ситуации ответил монсеньор Бьеренс.

Возглавляющий процесс моей канонизации разводит руками и роняет их на свою сутану в знак бессилия или же смиренного одобрения. На конклаве 1978 года, из участия в котором, по завещанию Павла VI, были исключены все старше восьмидесяти лет кардиналы-участники, после сожжения, согласно установленному обычаю, избирательных бюллетеней в камине, чуть было не умерли от удушья в клубах черного дыма, заполнивших Сикстинскую капеллу. Кардинал Бьеренс, префект Апостольского дворца, восьмидесяти двух с половиной лет, «забыл» приказать прочистить дымоход.

– Кому только сказать, что мы, ко всему прочему, сами устроим Его Святейшеству его последний бенефис, причислив Хуана Диего к лику святых… – вздыхает Луиджи Солендейт.

– Канонизации не будет.

Префект, снисходительно усмехаясь, высокомерно возражает:

– Правда? А ведь посланный вами эксперт заявила о самоотводе в связи со своей неспособностью опровергнуть чудо.

– Откуда вам это известно? – подскакивает Фабиани. – Вы что, перехватываете мои факсы?

Солендейт с непринужденным видом смыкает кончики пальцев.

– Скажем, до меня дошла его копия.

Судорожно вцепившись в край стола, адвокат дьявола взвивается как ужаленный и в порыве ярости чуть не вываливается из кресла:

– Вы что, прослушиваете мою персональную телефонную линию?

– Не стоит бросаться такими громкими словами, ваше преосвященство. Ваша линия, может быть, и персональная, но при всем том подключенная к общему коммутатору Ватикана. Таким образом, ее защищают от прослушиваний и утечки информации специальные службы, в обязанности которых входит докладывать о содержании всех разговоров начальству.

– И кто же это начальство? Уж не вы ли, Солендейт?! Ни при каком раскладе я не являюсь вашим подчиненным!

– Являетесь, Фабиани. Как Защитник веры в возглавляемом мной процессе.

– Вы все же не назначили меня адвокатом дьявола только ради того, чтобы прослушивать мои телефонные разговоры!

– Не стоит недооценивать меня, монсеньор: я вижу в этом и другую выгоду. Когда в семьдесят восьмом вы арестовали мои счета в банке «Амброзиано», я как не обвинял вас в превышении власти, так и не преуменьшал исходящую от вас опасность.

– Я исполнял свой долг и действовал исключительно на благо Церкви, даже если, к несчастью, проверка ваших банковских счетов не дала мне достаточных оснований объявить вас сообщником Марчинкуса!

– И вы полагаете, ваши невыразительные телефонные разговоры просветили меня больше?

Они на мгновение умолкают, смеривают друг друга взглядами и наконец на их лицах появляется некое подобие улыбки. Бедная Церковь, оказавшаяся в руках таких подозрительных стариков, отстаивающих лишь собственные интересы и норовящих поймать друг друга, словно мух под стеклянный колпак. Снижение пенсионного возраста сменит лишь лица, не нравы. Верховные ацтекские жрецы времен моей юности, может быть, и не знали такого слова как сострадание, но они по крайней мере убивали, чтобы питать солнце, по велению своих богов, с полным самоотречением и без всякого скрытого умысла.