Ястребки - Страница 5

Он закрыл глаза. Сон только того и ждал.

Учительница объясняла про варягов и греков, а Женька думал — кому он может доверить свою тайну. В классе три пионера — это если не считать самого Женьки. Кому же, Янеку? Янек хороший товарищ, отлично учится, но уж больно дисциплинированный, в драке держится в стороне… Косте? Тот самым нечестным образом переманивает у Женьки голубей, и потом, у него слабая грудь — такого дела ему не осилить… Наташке? Вон она сидит на последней парте. Ну уж нет, куда ей, она всего боится: однажды ей на плечо с берёзы упала серёжка, а она вообразила, что это гусеница, и так завизжала!

Но не может же человек ходить с тайной в груди!

На перемене Женька успел шепнуть Янеку, что есть важный разговор и чтобы тот после пионерского сбора приходил на сеновал, а пока пусть терпит и ни о чём не расспрашивает.

После уроков все четверо побежали на завод, в пионеротряд.

Ещё до окончания смены ребята пришли в жестяной цех. В цеху стоит весёлый звон и лязг. Мерно скользят снизу вверх и опять вниз широкие приводные ремни. Рабочие окунают чёрные железные листы в ванну с расплавленным цинком, а обратно большими щипцами вынимают отливающие серебром листы. Визжат, скрежещут огромные ножницы, из-под них выползают выкроенные вёдра, бидоны. Жестянщики в своё удовольствие колотят деревянными молотками на куске рельса по этим выкройкам, загибают их, делают пазы, сцепляют, и вот уже на тележке едут к паяльщикам блестящие вёдра, бидоны, умывальники.

Вожатая Зина сидит на низенькой скамейке перед печкой, вытаскивает рдеющий паяльник, подносит к нему светло-серую палочку и ловко направляет струйку олова на шов. Прогладит шов паяльником, обведёт им вокруг дна — и ведро готово. Здорово!

Загудел гудок, придавил заводские шумы. Ремни пошлёпали по валам и повисли. Выключили воздуходувку — пламя в печах перестало реветь и сникло.

Зина оглянулась на пионеров, вскинула над головой руку в салюте, живо сложила инструмент, сдёрнула с себя большой фартук. «Айда в клуб!» — и зацокала по каменным ступенькам деревянными башмаками.

Ребята — за ней.

Комсомольцы и пионеры готовились к празднику — к шестой годовщине Октября.

В клубе шума было ещё больше.

В музкомнате играл струнный оркестр. В другой — шла спевка хора. На сцене началась репетиция. Разучивался «Левый марш» Маяковского. Наташка вышла в бумажной короне и с большой книжкой в руках.

Борис из-за сцены кричал:

Миша ласково уговаривал:

А выстроившиеся в ряд комсомольцы в синих блузах звали её:

В середине зрительного зала стулья были раздвинуты, и комсомольцы строили живую пирамиду. Женька должен был её венчать. Он живо взобрался на плечи парням, затем ещё выше — на плечи двух девушек и, выпрямившись, развернул красное знамя, да так стремительно, что чуть не разрушил пирамиды.

Дома Женька швырнул сумку с книжками под стол, выхватил из-за картины Борисову бумагу и рассыпал выкройки. Собирать их было некогда.

— Жень, опять бежишь? Поешь что-нибудь, и так костями гремишь, в чём только душа держится.

Последних слов матери Женька не слышал.

На сеновале его ждал Янек. Едва переведя дух, Женька торжествующе выпалил:

— Комсомольцы едут спасать германскую революцию. Сегодня ночью. Честное пионерское. Слышал сам-. Провалиться мне на этом месте, если вру. Сам Жорка — секретарь райкома — едет.

Янек посмотрел на него широко раскрытыми глазами:

— А мы?

— Вот то-то — мы. Соображать надо. — Женька вынул из-за пазухи книжку, похожую на сдвинутую гармонь, и положил её на сено, смахнул в сторону выпавшую из книжки выкройку рукава. — Посмотрим, что за штука.

Книжка не листалась, её пришлось развернуть, как большой плакат.

Это была политическая карта Германии, вся испещрённая флажками, нарисованными красным карандашом.

Особенно густо флажки покрывали Рурский бассейн, Саксонию, Тюрингию. Флажками были окружены Берлин и Гамбург.

— Военная карта! — ахнул Женька, — Как у самого Ленина в Смольном. Без карты никак нам нельзя. Давай-ка поищем, где у них там Зимний дворец.

Он прищурил и без того маленькие карие глазки и принялся всматриваться в большой синий кружок! над которым стояло слово «Берлин», но ничего не увидел.

— Так едем? — спросил Женька.

— Раз они едут, нам тоже надо, — нерешительно согласился Янек.

Они комсомольские билеты с собой возьмут, а мы с чем явимся?

— У нас пионерские галстуки, — резонно сказал Янек.

Этого мало. Надо, чтобы с фотографией, честь по чести, как мандат.

Женька повернулся на спину и стал соображать. Перед его глазами на балке пузырилось серое осиное гнездо.

Вот тоже буржуи твердолобые. Сколько ни уничтожай — всё равно свои гнёзда лепят, — Он вынул из кармана нож, сделанный из расплющенного под паровозом гвоздя, срезал гнездо и брезгливо выкинул в слуховое окно. — Придумал, придумал! — ВДРУГ воскликнул он и принялся что-то шептать на ухо Янеку.

У того лицо расплылось в довольной улыбке. Женька от радости даже стойку на голове сделал, шлёпнулся на сено и заболтал ногами.

— А какую шамовку с собой возьмём? Комсомольцы берут на сутки, — Женька вспомнил ночной разговор у коптящей лампы. — В газетах пишут — голод в Германии. Наверно, как у нас в позапрошлом году. Германским рабочим есть нечего, а мы сейчас каждое воскресенье булки белые сладким чаем запиваем. Срамота!.. А булки такие тёплые, душистые, с зажаристым хребтом. — Эти слова он произнёс мечтательно и мрачно добавил: — Только в прошлом году я этих булок объелся, и с тех пор у меня живот болит.

У них, наверно, и сала нет, — сказал Янек, — а у нас в чулане вот какой кусище висит. Спрошу у матери.

Просить нельзя, тайну выдашь. Самому взять надо.

Пионерам воровать нельзя, — возразил Янек.

Так это не воровство, если для мировой революции. Мы же не сами есть будем.

Янек упорствовал:

— Всё равно нельзя!

— Зинка даже своё колечко, хорошенькое такое, с голубым камешком — ей бабушка подарила, — рурским горнякам послала. Не пожалела.

— И я бы тоже отдал, — отозвался Янек, — если бы оно моё было.

— Я б не только колечко, я бы всех голубей пожертвовал, вот честное пионерское! Только их не берут… Давай письмо писать и под сено подложим. К весне корова сено съест, письмо найдут Я узнают, что мы погибли не зря.

— А мы должны погибнуть? — спросил Янек дрогнувшим голосом.

— А как ты думал? Это тебе не груши околачивать. Мы должны как в песне: «И как один умрём в борьбе за это!»

— За что? — спросил Янек.

— За германский рабочий класс, за мировую революцию…

Женька лёг на живот, оторвал кусок от маминой выкройки, послюнявил огрызок карандаша и стал писать:

«Дорогие родители! Мы поехали спасать германскую революцию. Когда погибнем — не плачьте».

— Вот и всё. Писать больше нечего, a то они от телячьих нежностей будут больше расстраиваться.

Женька перечитал письмо и подписался. Янек, низко наклонившись над бумагой, долго выводил свою подпись. Женьке послышалось, что он всхлипывает.

Ты чего? — поднял он голову приятеля.

— Мне бы хотелось, чтобы и революций победила, и чтобы мы живы остались, и чтобы я потом с папой поехал освобождать нашу Ригу от буржуев.

Женька задумался.

— Может быть, и не погибнем! Вот Борис с самим Колчаком дрался и не погиб. — Женька развернул письмо, зачеркнул одно слово и надписал над ним другое. Получилось: «Если погибнем — не плачьте», — Я с тобой тоже поеду твою Ригу освобождать, обязательно поеду.