Ящик водки. Том 1 - Страница 2
— Не тысячи, а миллионы! Которых, как утверждают мои оппоненты, я оставил без ваучеров, отстранил от участия в приватизации.
— В общем, есть кому платить за заметки про то, как ты все украл и испортил. Эти недовольные, в свою очередь, тоже могут использовать пиаровскую составляющую твоего же бизнеса…
— Да.
— Значит, если про тебя хорошо пишут, ты плохо работаешь?
— Да, да, да! (Смеется.)
— У тебя охрана какая-то усиленная?
— Нет. Один охранник с пистолетом. Автомобиль у меня не бронированный, обычный «Мерседес».
— Какие у тебя самые большие неприятности из-за твоей работы?
— Никаких. Мы же разбираемся абсолютно легально. Никому не угрожаем. Все делаем культурно. Я тебе могу сказать, что теперь время достаточно продвинутое, особенно после кризиса, он, конечно, был катализатором и позитивную роль сыграл.
— А с бандитами у тебя бывают неприятности? Это же их работа — поглощать фирмы, менять хозяев?
— Слушай, сейчас там так все перепутано с этими бандитами… Уже ничего не поймешь. Я тебя умоляю! У нас уже респектабельные бизнесмены больше на бандитов похожи, чем сами бандиты. И наоборот. Вообще как только какая-то деятельность становится в рамки закона, сразу перестает быть бандитской. Что касается бандитов, то сейчас даже они в рамках одной преступной группировки разбираются друг с другом при помощи адвокатов. Это я точно знаю.
— А зачем тебя нанимают? Почему нельзя все решить в суде?
— Суд — это нечто внешнее, это просто вершина айсберга, там все становится из тайного явным. Но ведь перед этим проводится колоссальная работа! Полгода может идти подготовка к нападению. Условно говоря, люди подтягивают обозы, осуществляют разведку, разминируют минные поля, режут колючую проволоку, снаряды таскают, лазареты устанавливают… А потом в суде появляется адвокатик, произносит пару фраз, и — опа! — завтра получите решение. Кто выиграл? Адвокат, что ли?
— Действительно… А что на Западе, там же тоже есть такой бизнес?
— Конечно. Вот, к примеру, в Америке в сфере hostile take-over работает известный мультимиллиардер Кирк Киркорян. Он принялся поглощать «Крайслер». Те всполошились, когда он до пяти процентов добрался… И откупили у него эти пять процентов — за два конца. Человек нажил денег. Когда поглощаемый видит, что все всерьез, он откупается от поглощающего.
— Вот я смотрю на тебя и думаю: есть фирма, там живые люди, у них жены, дети, они собачек любят. А тут ты приходишь и все им портишь…
— Я не отнимаю у менеджеров собачек.
— Хватит шутить. Есть некий человек, хозяин, и ты у него все отнимаешь. Тебе хоть жалко его — ну чисто по-человечески?
— Ну как ты думаешь, после того, что про меня писали в газетах, может у меня быть хоть какая-то жалость к людям? (Смеется.)
— А если серьезно! Ладно, человек не очень хорошо работал, где-то что-то проспал, прозевал, забыл… Не жалко?
— Нет. Если в рамках этой профессии руководствоваться жалостью, упадет качество бизнеса. Я приношу пользу экономике. Для нее лучше, когда бизнес переходит от слабых к сильным. Я фактически работаю на обострение конкуренции, а это — необходимая объективная потребность российской экономики.
— То есть ты что-то вроде санитара леса, хирурга, отсекающего гнилой орган?
— Конечно! Чтоб спасти весь организм, приходится иногда проводить болезненные операции. Слишком много собачек, слишком много чая, слишком много длинноногих секретарш, слишком много поездок на Антибы — это приводит, увы, к тому, что бизнес потихонечку умирает. Зачем же ему умирать, когда можно просто сменить хозяина — и дело дальше пойдет?
— Альфред! Вот смотри. Сначала ты был ученым и получал, наверное, 100 долларов.
— Тогда все рублями мерили…
— Потом ты работал в правительстве и там получал уже долларов 500. Так? А потом вдруг внезапно говоришь: «Кстати, я — миллионер. Я что, разве не говорил вам об этом раньше?» Как так получилось? Это же очень интересно!
— Не внезапно. Я в отставку ушел в августе 1997-го, а про свои миллионы заявил в 2001-м! За четыре года можно же разбогатеть? Что тут непонятного?
— Для тебя это, может быть, новость, но, мне кажется, очень многие тебя воспринимают как человека, который поднялся на связях с властью, на использовании инсайдерской информации при торговле ГКО. Писали, что ты вроде на залоговых аукционах подсуживал… Там же много бюджетных денег, как известно. Трудно также понять, зачем серьезному человеку идти на 500 долларов и как он на них может жить. Иные бизнесмены обижаются: они начинали с торговли чебуреками и богатели постепенно, а ты как-то сразу. В глазах общественного мнения это немножко подозрительно. Понимаешь, о чем я говорю? Помнишь слова Форда: «Я могу рассказать про каждый заработанный цент — кроме первого миллиона». Ты тоже?
— Я про первый миллион могу рассказать все с точностью до цента. А вот дальше не хотел бы углубляться. Но про первый, в отличие от Форда, рассказать могу… Компетентным органам — если они заинтересуются. А общественности ничего рассказывать не буду, пошли они в жопу… Перебьются! Пусть умирают от любопытства…
— А компетентные органы больше не спрашивают? У тебя сейчас, значит, нет проблем с этими самыми органами? Все в порядке?
— Ну, я не знаю… Не буду зарекаться. Я вообще не хочу обсуждать моих отношений с правоохранительными органами. Это очень тяжелая, сложная, непростая тема. Если десять тысяч раз крикнуть: «Волки!», то появятся волки. Если без конца обсуждать мои отношения с прокуратурой, то они появятся, эти отношения. С ними бывает вообще все кончено, вот скажи мне? Пока Сталин был жив, иные представители русской интеллигенции по нескольку ходок сделали! По три, по четыре! И каждый раз им говорили: «Все, ребята! Теперь вы ни в чем не виноваты! Можете ходить с высоко поднятой головой!» Чего ты тогда меня спрашиваешь, закончено у меня или не закончено? Откуда я знаю!
— Ладно, обойдемся без рассказа про твой первый миллион. Но вот уходишь ты из правительства, и что дальше? Все на работу зовут?
— Нет… Я был слишком опасная фигура, для того чтоб меня приглашать на работу. Против меня были Гусинский с Березовским. А Гусинский с Березовским определяли политику Кремля. Брать меня, чтоб иметь проблемы с Кремлем? Теперь касаемо того, будто я украл что-то у государства. Ни одной копеечки государственного финансирования ни на каком этапе функционирования я не получал! Ничего не брал! В отличие от тех, кто начинал с чебуречных, я сначала восемь лет жизни угробил на то, чтоб создать условия для бизнеса в стране! Чтоб начинать можно было не с чебуреков, а, например, с brokerage. И я стал, так сказать, в масштабах абсолютно чебуречных торговать акциями. Вот и все! Теперь насчет разговоров про то, что государство мне помогло. В благодарность за что? И как государство мне могло помочь, когда против меня было возбуждено уголовное дело? Да Гусь с Березой просто не дали бы государству сделать это! Они бы размазали этот Минфин несчастный по стенке, это совершенно очевидно. Ни одному чиновнику не могло прийти в голову дать что-то Коху…
— Красивый рассказ!
— Меня не взял на работу ни «Онэксим», ни «Менатеп», ни «Альфа» — никто.
— Ты просился, а они не взяли?
— Нет. Понимаешь, в чем дело… Если бы я попросился на работу, они бы меня, может, взяли бы. Но я не просился, а они не брали. (Один Фридман поступил по-товарищески: дал мне работу консультанта в ТНК. Капитала я с этого не скопил, но у меня был некий заработок, который позволил не околеть с голоду. Я до сих пор там консультантом. Хотя в материальном плане это уже не так нужно…) Я не вышел на работу ни в одну из существующих структур. Не получил ни одной деньги бюджета. Это факт? Факт. Тогда — извините… Фактически я начал с тех самых чебуреков… И, кстати говоря, в 98-м пережил самый тяжелый кризис на взлете, а не тогда, когда есть некая подушечка, на которую планировать можно. И падать мне было тяжелее всех.