Ярость - Страница 39

Сейчас перед Хендриком уважительно выстроились только младшие сыновья, и среди них двое, на кого Мозес Гама смотрел с особым удовольствием. Это были близнецы, сыновья женщины из племени коса, обладавшей особыми достоинствами. Она была послушной женой, рожала Хендрику сыновей, прекрасно танцевала и пела, умела интересно рассказывать, отличалась здравомыслием и умом, к тому же была известной songoma – знахаркой и заклинательницей, умевшей предсказывать будущее и обладавшей даром предвидения. Сыновья унаследовали от нее большую часть ее способностей наряду с могучей фигурой отца и красотой дяди Мозеса.

Когда они родились, Хендрик попросил Мозеса дать им имена, и Мозес выбрал их по своему драгоценному экземпляру «Истории Англии» Маколея. Из всех племянников эти мальчики стали его любимцами, и он улыбнулся, когда они склонились перед ним. Мозес вспомнил, что им уже по тринадцать лет.

– Я вижу тебя, Веллингтон Табака, – поздоровался он с одним, потом со вторым: – Я вижу тебя, Рейли Табака[33].

Близнецы не походили один на другого. Веллингтон был высоким, со светлой кожей цвета ириски, а у Рейли черная кожа отливала багровым. У Веллингтона были нилотские черты, как у самого Мозеса, а Рейли лицо досталось более негроидное, с плоским носом и толстыми губами, и более тяжелое и коренастое тело.

– Какие книги вы прочли с нашей последней встречи? – Мозес перешел на английский, заставляя их отвечать на том же языке. – «Слова – это копья, которыми мы защищаемся и разим врагов. У английских слов острейшие наконечники, без них вы будете безоружны», – объяснял он им и сейчас внимательно слушал их неуверенные ответы по-английски.

Тем не менее он заметил, что они лучше владеют языком, и похвалил их за это.

– Пока плоховато, но в Уотерфорде вы научитесь говорить лучше.

Мальчики смущенно переглянулись. Мозес организовал для них сдачу вступительных экзаменов в элитную межрасовую школу за границей, в независимом черном королевстве Свазиленд; близнецы, выдержав экзамен, были зачислены, и теперь недалек был день, когда их выдернут из знакомого, привычного мира и бросят в неизвестность. В Южной Африке все образование было строго раздельным, к тому же министр по делам банту доктор Хендрик Фервурд проводил такую политику: не обучать черных детей до того уровня, который позволит им ощутить недовольство. Он откровенно говорил в парламенте, что обучение черных не должно противоречить правительственной политике апартеида; оно должно вестись так, чтобы не порождать у черных ожиданий, которые никогда не осуществятся. Ежегодные траты на обучение белого ученика составляли 60 фунтов, черного – всего 9 фунтов. Те черные родители, которые могли себе это позволить, – вожди и дельцы, – отправляли детей получать образование за границей, и в этом смысле Уотерфорд был любимым выбором.

Близнецы с облегчением покинули устрашающее общество отца и дяди, но во дворе у сине-красного фургона их ждала мать и резким наклоном головы позвала их в свою гостиную.

Эта комната представляла собой логово колдуньи и знахарки, и обычно близнецам заходить сюда не разрешалось. Поэтому они вошли с еще большим страхом, чем в дом отца. У дальней стены стояли боги и богини их матери, вырезанные из ценных пород дерева, одетые в перья, шкуры и бусы, с глазами из слоновой кости и перламутра, с оскаленными зубами собак и бабуинов. Это было устрашающее сборище, и близнецы старались не смотреть на них.

Перед семейными идолами были разложены приношения: еда, мелкие монеты; на другой стене были развешаны пугающие принадлежности ремесла матери: тыквенные бутылки и глиняные горшочки с мазями и настоями, пучки сухой травы, шкуры змей и засушенные игуаны, кости и черепа бабуинов, стеклянные флаконы с жиром гиппопотама и льва, крокодилий мускус и другие безымянные вещества, которые гнили, бродили и пахли так отвратительно, что ныли зубы.

– Где амулеты, которые я вам дала? – спросила Кузава, их мать. Среди этих грязных, мерзких причиндалов и снадобий она казалась неуместно красивой: полное лицо, гладкая кожа, очень белые зубы и влажные глаза газели. Руки и ноги у нее были длинные и блестели от тайных волшебных мазей, а груди под ожерельями из слоновой кости и амулетами – большие и упругие, как дикие калахарские арбузы.

В ответ близнецы энергично кивнули, чересчур стесняясь, чтобы говорить, и расстегнули рубашки. Амулеты на тонких кожаных ремешках висели у них на шеях. Это были рога маленького серого дукера с залепленными каучуком открытыми концами; Кузаве потребовалось двенадцать лет, чтобы собрать волшебный состав, помещенный в рога. В него входили образцы всех телесных выделений Хендрика Табаки, отца близнецов, – его испражнения и моча, слюна и слизь из носа, пот и семя, ушная сера, кровь, слезы и рвота. Ко всему этому Кузава примешала сухую кожу с подошв его ног, обрезки ногтей, волоски из бороды, с головы и лобка, ресницы, выдернутые, когда он спал, засохшие струпья со шрамов и гной из его ран. Потом она добавила самые сильные травы и жиры, произнесла над ними слова силы и наконец, чтобы амулеты давали полную неуязвимость, заплатила огромные деньги могильщику, который специализировался на таких делах. И он принес печень младенца, сразу после родов утопленного родной матерью.

Все эти ингредиенты женщина поместила в рога дукера. Близнецам не разрешалось приближаться к отцу без амулетов. Сейчас Кузава отобрала амулеты у сыновей. Они были слишком ценны, чтобы оставлять их в распоряжении детей. Улыбаясь, она взвесила эти амулеты в своих изящных ладонях. Создание этих оберегов стоило всех расходов, терпения и тщательного применения магического искусства.

– Отец улыбнулся, увидев вас? – спросила она.

– Улыбнулся, как восходящее солнце, – ответил Рейли, и Кузава довольно кивнула.

– Были ли его слова добры, ласково ли он расспрашивал вас? – продолжала она.

– Когда он говорил с нами, он словно мурлыкал, как лев над мясом, – прошептал Веллингтон, по-прежнему устрашенный окружением. – Он спросил нас, каковы наши успехи в школе, и похвалил, когда мы рассказали.

– Это амулеты обеспечили его расположение, – сказала довольная Кузава. – Пока вы их носите, отец будет предпочитать вас всем остальным своим детям.

Она взяла два маленьких рога и склонилась перед центральной резной фигурой в ряду идолов – страшным изображением с львиной гривой, в котором жил дух покойной бабушки Кузавы.

– Хорошо охраняй их, почтенный предок, – прошептала она и повесила амулеты на шею фигуре. – Сохрани их силу до тех пор, пока они снова не понадобятся.

Здесь амулеты были в большей безопасности, чем в самых глубоких сейфах банков белых. Ни один человек не посмеет отобрать у духа бабушки амулеты, а из черных сил на это могут отважиться только самые могущественные, потому что фигура – могучий хранитель.

Кузава взяла сыновей за руки и увела из своей коморки на кухню; закрывая за собой дверь, она сбросила мантию колдуньи и вновь стала любящей матерью.

Она накормила близнецов, поставив перед ними полные чашки воздушной, рыхлой белой маисовой каши с масляными бобами и мясом, плавающим в чудесном жире, – так пристало питаться сыновьям богатого и влиятельного человека. Пока мальчики ели, она с любовью ухаживала за ними, расспрашивая, подшучивая, заставляя съесть больше; ее темные глаза гордо блестели. Наконец очень неохотно она разрешила им уйти.

Мальчики в радостном возбуждении убежали в зловонные улочки старого квартала. Здесь они были в своем мире. Мужчины и женщины улыбались им и здоровались, хвалили их и смеялись их остроумным ответам; они были всеобщими любимцами, а их отцом – Хендрик Табака.

Старая Мама Нгинга, толстая и седовласая, сидела перед дверью пивной, которой управляла от имени Хендрика; увидев мальчиков, она крикнула:

– Куда идете, малыши?

– По тайному делу, о котором нельзя говорить, – крикнул в ответ Веллингтон, а Рейли добавил:

– Но в следующем году у нас будет тайное дело с тобой, старая мама. Мы будем пить твой skokiaan и трахать твоих девушек.