Ярчук — собака-духовидец
(Книга о ярчуках) - Страница 41

Так толковали более месяца на родине Эдуарда. Не только в самом К***, но и в других местах, где были близко его поместья, или где случалось ему бывать проездом и сделать знакомство, везде говорили: «Как это безрассудно жениться не в своем краю, да еще и Бог знает на ком!» Но точно ль это было так? Все эти нарекания и пересуды имели ль основательную причину? Эдуард уехал, — это правда; правда и то, что он поехал в Богемию и приехал прямо к барону; но женился ли он на его дочери? Была ль она изображением своей матери, как писал Рейнгоф? Сделал ли вид ее то впечатление на сердце Эдуарда, какое произвел назад тому двадцать два года портрет ее матери? И неужели забыли, что эта последняя не старилась! Что лицо ее, глаза и черты остались точно такими, как были при выходе ее из черной пещеры? И если к этому обстоятельству прибавить, что ангел-хранитель Эдуарда — отец его — не существует более, что голос предостерегательной любви отцовской замолк навеки; что если теперь Эдуард сидит напротив очаровательной баронессы-цыганки, не нарисованной, и, трепеща от восторга, чувствует в глубине сердца своего и рай и ад, и жизнь и смерть от невыносимого огня, невыразимого чувства, горящего, блестящего, говорящего в дивных глазах Мариолы! Что если все это с ним делается, то уже некому подойти, как когда-то, к заспиннику его кресла и сказать потихоньку: «Беги, несчастный! Спасайся, пока есть время!» Если взять в соображение возможность подобного случая, то пересуды и нарекания на неравную женитьбу Эдуарда могут еще быть чистою напраслиною. Впрочем, года через три разговоры об этом предмете почти совсем прекратились. Ближайшие родственники Эдуарда, доставя местному начальству верные доказательства о его смерти, вступили во владение всего его имущества. Поговаривали, правда, кой-где в уголках потихоньку, и то, крестясь и со страхом оглядываясь по сторонам, что будто бы смерть его была ужасна, сверхъестественна, что в последнюю минуту он явственно услышал вой Мограби и умер, проклиная Рейнгофа и его подарок — портрет Мариолы.

Ярчук собака-духовидец. Сочин. Александрова (Дуровой). В двух частях. С.-Петербург. 1840. В тип. Императорской Российской академии. В 12-ю д. л. В 1-й части — 149; во II-й —161 стр.

Г-н Александров, видно, решился дарить нам каждый месяц по большой повести. Доброе дело! а то, право, нечего читать. На этот раз г. Александров вводит своих читателей в мир фантастического, мир сколько обаятельный, столько и опасный — истинный подводный камень для всякого таланта, даже для всякого немецкого поэта, если он не Гофман. Правы ли мы — судите сами. Дело вот в чем.

В конце XVII столетия, не знаем, где именно, только не в России, человек пять студентов решились погулять за городом. Беспрестанно представлявшиеся им то там, то здесь кладбища навели на них уныние и возбудили охоту рассказывать друг другу страшные истории. Эдуард начал рассказывать историю своей собаки Мограби. Этот Мограби — ярчук, то есть собака-духовидец, — качество, свойственное всякой черной собаке, мать которой вся черная и родилась тоже от черной собаки, и так до восьми включительно: девятая непременно — ярчук. Мограби хотели убить служители, но Эдуард выпросил ему жизнь у своего отца, еще бывши ребенком. Скоро Мограби навел ужас на весь дом несколькими доказательствами своей страшной способности видеть духов. Однажды к ним приехал богемский барон, бледный молодой человек с угасшими глазами. Мограби обнаружил фантастический ужас от его присутствия, а барон, узнав способности этой собаки, упал в обморок, — и больше его не видели. Ставши студентом, Эдуард бродил с своим Мограби по Богемии и однажды ночью заплутался в диком лесу. Мограби обнаружил признаки духовиден и я и тащил его за платье в сторону, противную той, куда он направлялся. Вдруг он встречает барона Рейнгофа, который, пригласив его к себе в замок, тотчас же удаляется. Они знакомятся, и барон признается Эдуарду, что он влюблен в дьявола, который явился ему в долине его замка, в полночь, во время полнолуния, в виде женщины, с черными, как смоль, волосами и синими белками глаз, окруженной толпою дьяволов с длинными руками и железными когтями; что он давно подозревает, будто этот дьявол невидимо следит за ним, и что ужас, обнаруживаемый в его присутствии Мограби, совершенно удостоверил его в сей ужасной истине. К этому присовокупил он, что еще с детства был влюблен в женщину с черными волосами и синими белками глаз, увидев дома ее портрет, и, в заключение, требовал у Эдуарда помощи, чтоб отделаться от адского призрака. Для этого он просил его сходить в заколдованную долину в полночь полнолуния, с Мограби, чтобы убедиться, — явление духов было истинно или это призрак его расстроенного воображения. Эдуард насильно притащил с собою Мограби, надев на него намордник, и в самую полночь действительно увидел чертей. Мограби лишился чувств; только сильно пахучими ароматическими травами Эдуард привел его в чувство и, проклиная барона, уехал, не повидавшись с ним, а Мограби с тех пор начал чахнуть.

Когда Эдуард кончил таким образом свой рассказ, вдруг увидел едущего к ним барона Рейнгофа, но уже не бледного, а цветущего здоровьем, и за ним — Мограби, тоже здорового и скачущего повыше леса стоячего, пониже облака ходячего, тогда как, за минуту назад, он едва ползал. Барон присоединяется к честной компании и, узнав о предмете разговора, начинает доканчивать свою историю, из которой читатель узнаёт, что в заколдованной долине чертей не бывало, а являлось в полнолуние двенадцать старых цыганок, чтоб собирать травы, только в этом месте растущие; из этих трав они составляли сильный яд, которым если помазать темя, то человек мгновенно лишался ума, — и еще такое снадобье, от малейшей дозы которого в человеке исчезал всякий недуг, способности его утончались, веку прибавлялось по малой мере вдвое. Проклятые цыгане жили неподалеку в овраге и там варили свои дьявольские снадобья, которыми производили огромный торг, наживая горы золота. У них была девушка-сиротка, из цыганок же, с черными волосами и синими белками глаз, которую они насильно приставили к адской лаборатории. Барон, увидев в первый раз чертей, влюбился в Мариолу, ибо узнал в ней свой идеал. Когда Эдуард ушел с Мограби, барон сделался болен от мысли, что вовлек другого в несчастие и погубил чудесную собаку. В припадке бешенства, бросился он в лес и прыгнул в пропасть оврага. Если кто открывал убежище цыган, то они натирали ему голову ядом, чтобы лишить ума: это они сделали и с бароном; но Мариола предварительно натерла его голову благотворным снадобьем. Он освободил ее из подземелья и женился на ней, а старых цыганок с цыганом, захватив посредством солдат, предал суду. Все это у автора длинно, растянуто, многословно; события представляют собою какую-то путаницу разных невероятностей, лишенных всякой занимательности.

Но этим еще не все кончилось. Барон, изволите видеть, нашед свой идеал с черными волосами и синими белками глаз, утопал в блаженстве разделенной любви и предложил Эдуарду познакомить его с своею дьяволоподобною женою; но когда Эдуард приехал в дом, где они остановились, то увидел, что их и след простыл. Ему подали письмо от барона, в котором он уведомляет, что жена его решительно не хочет, чтоб, кроме его, кто-нибудь из мужчин видел ее. В письме вложен был портрет дьявольской красавицы. Эдуард до того влюбился в этот портрет, что сделался болен и стал с ума сходить; но отец, застав его вечером за портретом, вырвал его из рук и уничтожил, чем и способствовал его выздоровлению. Прошло с тех пор много времени. Барон зовет в письмах своих Эдуарда к себе в гости, говоря, что его жена уже согласна показывать себя другим, что она нисколько не стареется и что ее трудно отличить от старшей дочери. Эдуарду и хотелось было в гости к барону, ради его дочки, да он знал, что отец не позволит ему жениться. Но вот дражайший родитель Эдуарда умер; Эдуарду стукнуло сорок семь лет; он уже и не боится отца, да боится преступить клятву век не жениться, которую дал себе. Наконец не вытерпел — поехал и женился. Все знакомые осуждали его за этот брак, особливо переспелые девы. Выписываем последние строки этой повести: «Поговаривали кой-где в уголках потихоньку, и то крестясь и со страхом оглядываясь по сторонам, что будто бы смерть его была ужасна, сверхъестественна, что в последнюю минуту он явственно услышал вой Мограби и умер, проклиная Рейнгофа и его подарок — портрет Мариолы».