Японская война. 1904 (СИ) - Страница 46

— Коронация, больше тысячи смертей, трагедия… — осторожно ответил Макаров.

— Не стесняйтесь, говорите все, — подтолкнул его Алексеев, заинтересовавшись, испугается полковник или нет.

— Личная ошибка царя, которая принесла ему прозвище Кровавый, — его гость не испугался.

— Почему личная? — Алексеев ждал. — Раз мог царь лично предотвратить все эти смерти?

— Не мог, — согласился Макаров. — Но он точно мог объявить траур, а не идти в тот же вечер на прием к французскому послу и танцевать там три часа. Знаете, что писали об этом? Между русским и французским народами в тот день царь выбрал чужой.

— Вот с этого я и хотел начать наш разговор, — лицо Алексеева окаменело. — Трагедия, которая унесла больше тысячи жизней в мирный праздничный день, в итоге становится предметом интриг между ветвями дома Романовых.

— Что? — Макаров задумался.

— Та версия, которую вы рассказали, продвигалась Михайловичами, потомками Александра Михайловича.

— Сына Михаила Николаевича? Младшего брата Александра II?

— Все верно, атака на Александровичей, основную ветвь семьи, попытка снести с Москвы Сергея Александровича и ослабить личные позиции Николая II, — наместник чувствовал, что Макаров с непривычки поплыл, потерявшись в именах августейшей фамилии, но ему было важно, чтобы тот сам дошел до нужной идеи.

— Я понимаю, что борьба за власть была, есть и будет, — наконец, заговорил полковник, — но… Разве это отменяет личное решение Николая отправиться на французский прием?

— А вы вспомните, какие у нас были отношения с французами в то время.

— Если вы про союзный договор, — полковник показал неожиданную осведомленность, — то его заключил еще Александр III, и вряд ли французы бы сильно обиделись, если бы царь пропустил один-единственный прием по такому поводу.

— Все же заметно, что вы редко бываете в столице: вы много слышали, но не знаете всего, — Алексеев покачал головой. — Договор, заключенный еще при Александре Александровиче, был секретным, даже наследник узнал о нем только после коронации и должен был его перезаключить. А теперь представьте момент…

Алексеев поделился своими личными воспоминаниями. Набравшая силу Пруссия, ищущая нового врага, отброшенный от власти Бисмарк, который раньше сдерживал ее амбиции на востоке, смена династии и единственный сильный союзник, который не спешит подтверждать договоренности о взаимной поддержке в случае войны. В итоге это был выбор не между трауром и весельем, а между силой и слабостью, которая легко могла закончиться большой войной.

— Это… ваши впечатления, — Макаров не спешил принимать точку зрения наместника, — но действительно ли все было так, мы не знаем.

— И тем не менее, — подвел черту Алексеев, — вы теперь знаете и эту точку зрения. Знаете, что в Петербурге с первого дня царствования Николая II идет борьба за власть, за ресурсы. Семья, разбившаяся на кланы. Министры, которые думают больше о личных интересах и амбициях, чем о благе страны. России, чтобы пройти через этот шторм, нужна сильная власть. Нужен царь-победитель, который сможет приструнить тех, кто позволяет лишнее. Нужны новые земли, которые пойдут тем, кто его поддержит. Нужна сильная страна, которая должна быть важнее денег или власти.

— И чего вы хотите от меня? — полковник правильно понял суть.

Он не поддержал вслух идеи, что ему озвучили, но в то же время он и не отказался от них. Не стал картинно отворачиваться в сторону, как большинство офицеров, двулично заявляющих, что никогда не будут лезть в политику. Словно одна эта фраза уже не является поддержкой тех, кто старается держать их в стороне от принятия решений.

— Чтобы вы помогли мне победить, — принял решение наместник. — Я думаю предложить вашу кандидатуру на место командира нового сводного корпуса, который пробьет блокаду Порт-Артура. Генерал Засулич получит новый отряд, а усиленный 2-й Сибирский достанется вам. Справитесь?

— Так точно, — полковник не сомневался, и это был правильный ответ.

Разговоры с Куропаткиным и Алексеевым заставили меня знатно попотеть. Первый больше расспрашивал о боевых действиях, и, надеюсь, мне удалось заставить его задуматься. По крайней мере, большую часть ошибок, допущенных Куропаткиным в моей истории, я перечислил. Алексеев же больше говорил сам, почему-то решив втянуть меня в политику. И не сказать, чтобы ему совсем не удалось меня зацепить. Если посмотреть на Русско-японскую как на продолжение политических интриг, когда целью каждой из сторон было не столько победить, сколько упрочить свои позиции в Санкт-Петербурге, многие странности начинали выглядеть совсем по-другому.

Меняет ли это что-то для меня? Нет! Наоборот, теперь грядущие трагедии Первой Мировой и Гражданской казались только неизбежнее. И мое желание избежать их или хотя бы сгладить становилось только сильнее.

— Господин полковник, — сияющий Буденный перехватил меня на полпути к нашей стоянке. — А мы отмечаем! Присоединяйтесь!

Только сейчас я заметил, что Семен не один, а командует десятком казаков, на каждого из которых было загружено по два ящика алкоголя. Умеют люди праздновать. Впрочем… Я пригляделся к этикеткам: мадера, марсала, какое-то местное красное вино — все было довольно дешевым. А тут еще до носа долетел запах недавно открытой банки сардин, и стало понятно, что и на столе у нас все будет не менее бюджетно.

Вроде бы и мелочь — но с победой мы вернулись или нет? И не меня ли недавно пытались завербовать весьма небедные люди? Так пусть их расположение увижу не только я, но и весь полк.

— За мной! — я решительно развернулся и, оставив казаков у входа, отправился обратно в занятый наместником дом.

Там меня никто уже не ждал, но и останавливать не стали. Вечер, народу мало, а на карауле те же солдаты, что меня видели меньше получаса назад. Проскользнув по уже знакомому коридору, я постучал в дверь и аккуратно ее приоткрыл. Алексеев уже закончил курить и сейчас сидел за столом, закопавшись в бумаги. Работал, складка на лбу еле заметно шевелилась, словно следуя изгибам мысли начальства.

— Разрешите, — я еще раз постучал, чтобы меня точно заметили.

— Макаров? — наместник искренне удивился. — Вы зачем?

— Я… — сначала хотел вывернуть все по-хитрому, но, глядя на заработавшегося Алексеева, передумал. — Я, когда вы намекнули о повышении и важной задаче, не решился чего сразу просить, чтобы не показаться слишком жадным. Но вы, если что, спросите у генерала Засулича, я всегда все в дело пускаю.

— Ближе к сути, — наместник начал раздражаться.

— Насчет обеспечения моего корпуса я вас еще отдельно попрошу, — я не поддался и продолжил гнуть свою линию. — А пока можно выдать 22-му стрелковому немного шампанского и жареной курочки, чтобы отметить возвращение?

— И вы, полковник, сами о таком просите? Меня?

— Так вы тут единственный, кого я знаю. А солдаты с офицерами хорошо себя показали, хочется наградить.

— В счет вашего ордена? — Алексеев смерил меня взглядом. Нашел чем пугать.

— В счет. Я согласен на медаль, — от удачно вставленной цитаты на губах появилась улыбка.

Наместник несколько долгих мгновений буравил меня взглядом, но потом только рукой махнул. Не в том смысле, что пошел вон, а позвал адъютанта и отправил его вместе со мной на кухню. Кажется, шампанским меня решили угостить из собственных запасов наместника. Там же мне выделили под сотню ощипанных куриных тушек, которые споро раскидали по мешкам, а потом выдали моим ошарашенным казакам.

— Ваше высокоблагородие, — шепотом уточнил Буденный, когда мы отошли от дома наместника. — Вы что, у самого Алексеева шампанское попросили?

— Ну да, — я пожал плечами. — Он нас хвалил, и я решил, что помимо слов нашему полку пригодится еще и что-то вещественное.

— Но шампанское… — Семен искренне недоумевал. — Оно в столице по 5 с половиной рублей за бутылку идет, а тут, в Маньчжурии, и вовсе дешевле тридцати никто не отдаст. А вы двадцать ящиков взяли!