Ян Гус - Страница 2

уж гогочут гуси

и летят с орлами биться...

Всполошился, струсив,

собрался конклав... Решили:

меж собой не споря,

встать на Гуса и в Констанце

воронью быть в сборе!

Да стеречь везде позорче,

глядеть сверху, снизу,

чтоб не дать в славянском поле

скрыться птахе сизой.

То не воронье слеталось —

монахи толпою

повалили. Степь, дороги

точно саранчою

покрылись: герцоги, бароны,

псари, герольды, шинкари

и трубадуры-кобзари...

Змеятся латников колонны.

За герцогинями без счета

все немцы: соколов несут,

те едут, те пешком идут...

Кишат! Всяк рвется на охоту,

как гад на солнышко спеша!

О, чех! Жива ль твоя душа?

Глянь, сколько силы повалило

как бы на сарацина, в бой

иль на великого Аттилу!

А в Праге ропот, гул глухой,

и кесаря, и Вячеслава,

и весь собор тысячеглавый

там вслух бранят наперебой,

В Констанц не отпуская Гуса.

«Жив Бог! Жива душа моя!

Я смерти, братья, не боюся!

Я докажу тем змеям! Я

у ненасытных вырву жала!...»

И Гуса Прага провожала,

как дочь — отца...

На заре Констанц проснулся

в колокольном звоне.

Собирались кардиналы,

как быки в загоне,

и румяны и дородны;

прелатов орава,

трое пап, князья, баронство,

венчанные главы.

Собралися, как иуды

на суд нечестивый

над Христом. И брань и ссоры.

Вой и крик визгливый,

будто в лагере татарском;

иль в еврейской школе,

и вдруг разом онемели!..

Как в ливанском поле

гордый кедр — так Гус, в оковах,

встал перед собором,

и окинул нечестивых

он орлиным взором.

Задрожали, побледнели,

молча взор вперили

в мученика. «Что ж, меня вы,

спорить звали или

любоваться оковами?»

«Стой, предерзкий, молча! —

гадюками зашипели,

завыли по-волчьи. —

Еретик ты! Еретик ты!

Ты погряз в расколе!

Ты усобицы лишь сеешь,

ты святейшей воли

не приемлешь!» — «Одно слово!..»

«Господом проклятый,

еретик ты! Еретик ты! —

ревели прелаты. —

Ты усобник!» — «Одно слово!..»

« 3амолчи, проклятый!»

Гус взглянул на пап и молча

вышел из палаты.

«Победили! Победили!..»

Словно озверели.

«Аутодафе! Аутодафе!..» —

разом заревели.

И всласть монашеская братья

всю ночь с баронами пила.

На Гуса сыпались проклятья...

Но вот гудят колокола,

идут молиться в церковь Божью

за грешника монахи в ряд.

Горит багровая заря —

и солнце хочет видеть тоже,

что с Гусом праведным творят?!

Загудел Констанц от звона,

в кандалах, под стражей,

на Голгофу ведут Гуса...

И не дрогнул даже

пред костром, ступил на пламя

он с молитвой смело:

«О, Господи милосердный,

что, скажи, я сделал

этим людям, твоим людям?

За что меня судят?

За что меня распинают?

О, молитесь, люди

неповинные! И с вами

то же, то же будет!

Лютый зверь пришел, овечьей

шкурою покрытый!

Точит когти... Горы, стены

от него защиты

не дадут вам!.. Разольется

багряное море

крови, крови детей ваших...

О, горе! О, горе!

Вон те звери! В светлых ризах,

злобой полон каждый...

Жаждут крови...»

«Жги! Пожарче!»

«Крови! Крови жаждут!

Вашей, вашей крови!..» Дымом

праведника скрыло.

«О, молитесь же! Молитесь!

Господи! Помилуй,

прости ты им — ведь не знают...»

И не слышно стало.

Вкруг огня, как псы на страже,

цепь монахов встала —