Яма слепых - Страница 83

– И она нас украшает! – добавил Руй Диого, поглаживая бороду и усы, тронутые первой сединой в шестьдесят лет.

– А что нам это дало? – спросил прадед Жоан Релвас.

– Честь!

– Нам этого достаточно! – добавил старший. – Пусть идут своей дорогой, все равно придут к нашей двери и постучат в нее.

– Уже стучат…

– Должен прийти новый Дон Мигел.

– О, отец! – запричитал Жоан Релвас.

– Да, да! Дон Мигел, – поддержали остальные. – Ради нашей славы…

Так они разговаривали, поверяя друг другу свои планы, исключая Релваса-либерала, который мог бы нанести оскорбление их чести. Без него лучше.

Кнут ведь однажды уже назвал его изменником. Да, признаться в этом было прискорбно. Руй Диого, все это время будучи на стороне прапрадеда, помалкивал.

Тот, кто увидел бы его в Башне четырех ветров и услышал бы, что он беседует с давно умершими предками, счел бы его слабоумным. Между тем назвавший бы Руя Диого слабоумным обманулся, ведь с тех пор, как существуют на земле люди, мало кому из них доводилось гордиться такой ясностью и остротой своею ума. Настоящий гений, гений даже для тех, кто не любит преувеличивать.

Это ему сказали однажды вечером, когда награждали самой высокой национальной наградой. Руй Диого сиял. Нет, не по случаю полученной награды, а от уверенности в том, что Релвасы получат графский титул, когда пробьет час абсолютной и традиционной монархии, которую страна ждала, пребывая в дремоте, но преданно! Но он об этом помалкивал. Однако деду хотел сообщить эту новость, как только представится случай. Это была дань уважения роду Релвасов.

И Руй Диого был уверен, что дед, сидевший на стуле, желая его поздравить, повернется к нему и встанет.

Стоял январь. На землях Релвасов люди казались замершими и замерзшими. Каждый мирился с выпавшим на его долю «счастьем» – другого выхода не было.

И только коты были взволнованы и искали любовных приключений в окрестных лесах имения «Мать солнца» и на крыше господского дома. Сюда из голодного Алдебарана забрела рыжая кошка, рыжая в белую полоску, и принялась расточать неизвестные до сегодняшнего дня ласки местным господским котам. Никогда еще в имении «Мать солнца» не слышали такого мяуканья, даже луне за всю ее жизнь не довелось послушать такого громкоголосого хора.

Слуги были явно обеспокоены, не придет ли в ярость старый хозяин.

– Должно быть, он не слышит. Ведь ему сто десять лет… Крепкий старик.

Кухня господского дома тоже никогда не знала такого воровства. «Это все коты», – уверяли слуги. Свежей рыбе спастись от их цепких когтей не удавалось: во время готовки со стола исчезал самый лучший кусок. А ночью у этих тварей шел пир горой, пировали с рыжей кошкой и дрались. Дралось все кошачье отродье, даже кастраты, конечно же не за даму, это ясно, но за утраченную приятную, спокойную жизнь. Ведь тем, кто привык к покою, беспокойство не нужно.

Вот тогда-то один кот-лирик и решил преподнести рыжей красавице живую птичку. Он был совершенно уверен, что та получит особое удовольствие, когда такое лакомство окажется в ее лапках. Полный любовного пыла, кот притаился на крыше господского дома, где высилась Башня – самое любимое место для лесной птичьей стаи. Здесь все карнизы были увешаны лепившимися к ним гнездами, а воздух полнился птичьими голосами. Взобравшись как можно выше, кот изо всех сил старался дотянуться лапой до голосистых пернатых. Но безуспешно. Однако в своем намерении кот-лирик был тверд.

И в одно январское утро, все еще балуемое теплыми лучами солнца, кот, изучивший со всем тщанием птичьи повадки, растянулся на крыше и прикрыл свои хитрые глаза. Слетавшие на крышу воробьи нет-нет да задевали его своими крыльями. Они прилетали и стайками и поодиночке, и вот один из них, такой пухленький, пробежал по карнизу, клюнул росшую на ней травинку и, собираясь зачирикать, повернулся к коту хвостом. Тут-то кот и открыл свои глаза, рассчитал силы, разделявшее их расстояние и бросился на воробья.

Перепуганный воробей поспешил на соседнюю черепицу и, нервно захлопав крыльями, стал биться в окно Башни, не понимая, что перед ним стекло. Кот, тоже не видящий стекла, ринулся туда же. А так как у него крыльев не было и весил он значительно больше перепутанной птахи, то пробил головой стекло и оказался в Башне. Сердце кота забилось от страха, когда перед ним предстала внушительная фигура землевладельца, сидящего на стуле, который жучок-древоточец точил и точил… Коту показалось, что Диого Релвас встает, и он тут же, сделав три прыжка, выскочил в другое окно, разбив стекло вдребезги.

В Башню влетел ветерок, тихий, как легкое дыхание. Но к ночи ветер усилился, стал зло завывать, играя ветвями деревьев и налетая на крепкие стены господского дома.

И Диого Релвас рассыпался. Первый порыв ветра унес его руку, второй – голову. Он походил на известковую куклу. Бальзаматор предупреждал Руя.

– Мерзавцы! – закричал потерявший голову Руй, бросая вызов всему миру. Тому безумному миру, безумному и неблагодарному, который забыл, чем обязан Релвасам, и отказывался следовать за ними в средневековый рай. Но он заставит его, этот Мир, обрести утраченный покой, утраченный из-за пустых идей, вызревших в беспокойных и злых душах.

«Я прижму их как следует, я им покажу!» – думал он, заходясь во гневе. Он ведь предвидел, предчувствовал. Кто же организовал убийство деда? Святого! Кто его совершил? Боже! Это все они, либералы, они везде и всюду и служат тем, кто ненавидит цивилизованных людей. Но он им покажет, он ответит им тем же. Теперь они использовали свежий воздух, чтобы покончить с дедом – драгоценной реликвией святой патриархальной жизни. Самое ужасное, что теперь он не сможет посадить его у окна, чтобы все видели, что он жив, жив… Выходит, нужно объявить о его смерти?!

– Нет, нет. Никогда! Только не это… – ответил он сам себе. – Что примется делать весь этот сброд?… (Сбродом для Руя Диого была и его собственная семья, страстно желавшая получить наследство, и так называемые друзья, готовые его предать, и враги – враги внутренние, враги внешние и все прочие, вместе взятые…)

И тут ему пришла одна мысль, мысль, от которой на его лице заиграла улыбка.

«Если они считают, что таким образом победят меня, то они ошибаются. Теперь, когда старика нет и некому меня наставлять, они узнают почем фунт лиха… Настоящая власть Релвасов придет теперь, со мной, вот так-то! Завтра же я покажу им где раки зимуют – выставлю чернь из имения „Благо божье“. Они думают, что если обрабатывали эту землю более ста лет, то она принадлежит им? Обманываются! И если они ее добром не оставят, я возьмусь за них как следует. Власть на то и дана, чтобы ею пользоваться!.. Земля – моя и должна быть возвращена законному владельцу».

Тут он вспомнил, что дед с гордостью не раз рассказывал ему об этих людях, но пришел к заключению, что дед только мешал ему сделать то, что давно пора. «К черту либерализм!» Руй Диого подошел к месту, где лежала пыль от Диого Релваса, и осторожно поднял ее вместе с курткой и севильскими штанами. Открыл окно, посмотрел вокруг и решил стряхнуть вниз, предоставляя ветру возможность развеять эту тонкую белую материю. Такую тонкую и такую белую, что над Алдебараном тут же повис туман, повис, затянул все вокруг плотной пеленой удивительной белой ночи, которую сторожили стервятники, готовые напасть на любого, кто нарушит сладкий покой ископаемых чудищ.