Яма (СИ) - Страница 8

Однако в это мгновение они друг друга впервые прощупывали изнутри.

Бесхребетная и милая Алина за безголовую сестренку готова ему душу выжрать. Без особых раздумий и брезгливости. Ей на него на*рать, если что — таков был посыл.

Сергей его принял без каких-либо внешних проявлений. Только в груди появилось едкое жжение. Не было возможности и желания сиюминутно разбираться, что там еще за х*ень вылезла при упоминании этой долбанутой Доминики. Понятное дело, не гастрит. Что-то дурное, постыдное и совершенно ему ненужное!

— В том-то и проблема, Град. Нам с Русей не удалось уговорить Доминику проигнорировать назначенную тобой встречу.

Сергей откинулся на спинку стула и с деловым видом, будто в ожидании заманчивого предложения, скрестил руки на груди.

— И поэтому ты решила, что можешь уговорить меня?

— Да.

— Нет.

— Что "нет"?

— У тебя не получилось.

— Будь ты человеком, Градский!

— Аля, не учи меня, кем мне быть, лады? Без тебя хватает учителей, — ледяным тоном буквально рывком поставил ее на место.

Алина этот холод ощутила каждой клеткой. Не удержавшись, поежилась. С подступающим отчаянием наблюдала за тем, как парень поднимается и идет к выходу из аудитории.

Варианты решения проблемы отпадали один за другим. Оставалось только убить подонка. Эта мысль всерьез мелькнула в ее голове. И задержалась.

"Не дай Бог, он ее только тронет…"

"Не дай Бог!"

— Привет злобному Кузеньке, — бросил "подонок" перед тем, как захлопнуть дверь.

Злобного Кузеньку сестры забомбили советами, просьбами и указаниями.

— Если ты не появишься в парке, он ничего тебе не сделает. На следующий день забудет.

— Да! И решит, что я трусиха.

— Ник, ему на самом-то деле плевать, что ты собой представляешь, — обрушила Руслана с какой-то стати обидный для Доминики факт. — Через неделю он тебя и не вспомнит.

— А мне плевать, что он собой представляет, — горячо возразила и кулаки сжала до белизны. — Я себя в обиду тоже не дам.

И Алина посчитала, что пришло время озвучивать "план В".

— Мы пойдем с тобой.

Руслана кивнула.

— Ни за что! — выкрикнула Ника незамедлительно.

Как представила, от стыда даже слезы на глазах выступили. Подобного позора она уж точно не переживет! И без того… По сей день щеки горели, когда вспоминала свидание с Артемом Гуньковым. Ничего не предвещало катастрофы. Счастливую и взволнованную девятиклассницу Нику к кафе подбросил отец. Напутственных советов не произнес, комендантское время не установил. Это должно было насторожить Доминику. Но она-то решила, будто он спешит по своим делам. Какой же стыд ее обуял полтора часа спустя! Закончив обед, они с Артемом планировали еще погулять в скверике. Рассказывая ему что-то, она безмятежно улыбалась, пока не наткнулась взглядом на знакомый темно-зеленый седан. Спустя мгновение из салона показался отец. Поздоровавшись, он завел с Гуньковым вежливую беседу, хотя, естественно, в своей назидательной манере. Доминика слушала отстраненно, ей смертельно хотелось провалиться сквозь землю. Прощаясь с одноклассником и забираясь на заднее сидение отцовской машины, боялась даже глянуть в его сторону.

Больше он ее никуда не звал. Трагедия, возможно, и не приравнивалась к шекспировским страстям. Ведь Гуньков ей не особо нравился. Но социальный рост Ники этот инцидент тормознул капитально. Углубилось желание потеряться во времени. Держаться со всеми, как большой ребенок. Прятать внутри себя все мысли про большую и светлую. Ей же об этом еще рано… Взамен Нике прощали баловство, открытые эмоциональные манипуляции, вспыльчивость и категоричность суждений.

Однако становиться жертвой еще одного эпического позора Доминика не собиралась. Ни за что на свете!

— Никуша, — мягко прогундосила Алина.

Таким тоном начинались все их "взрослые разговоры".

— Знаешь, Алина, — перебила Доминика раздраженно. — А ведь это я могла бы быть на четыре года старшей, — сделала упор на небольшую разницу. — Ну, представь, носились бы все с тобой, как с пятилеткой, когда тебе семнадцать, — поймав момент, когда Алина поморщилась, добила вопросом: — Нравится?

Старшая Кузнецова, вернув на лицо осознание безоблачного благодушия ко всему миру, развела руками.

— Так получилось, что младшая у нас ты, детка. И поверь мне, в семнадцать я мечтала о старшей сестре, которая бы, при случае, поделилась со мной советом и опытом, — видя, что Ника норовит перебить ее, повысила голос. — Сейчас тебе кажется, что семнадцать и двадцать один — небольшая разница. Я тебя понимаю, тоже так думала. В семнадцать! Разница есть! Он тебя растопчет! Не прилагая даже особых усилий, никаких действий, понимаешь… — Доминика упрямо мотнула головой, скрывая, что от необычно резкого тона сестры, от несвойственного ей подбора слов — ее затрясло. — Мать твою, как ты не понимаешь? Ты глаза его видела? Целой и невредимой ты от него не уйдешь! Он обставит тебя в два счета!

Повисшую после этой тирады тишину колыхнул тяжелый вздох Русланы. Она попыталась отлепить старшую сестру от младшей. Но та вцепилась в предплечья Ники с такой силой, что с первой попытки это не получилось.

— Хватит, Аля.

Зрительный контакт между младшей и старшей длился столь длительное время, что глаза у обеих заслезились. Но никто из них не собирался сдаваться.

— Мне все равно, какие козни он против меня строит. Сама с ним разберусь, — твердо заявила Ника. — А если вы, не дай Бог, притащитесь следом за мной в парк, я брошу учебу и навсегда уеду жить в деревню к бабушке.

— Ника… — роняя слезу, взмолилась Алина. — Ну, ты в своем уме? — голос снова стал мягким, на одном дыхании. — Что же ты за глупышка-мартышка… Никуля, а… Никуш, не ходи к нему.

Только младшая — кремень.

— Разговаривай нормально, пожалуйста. Мне давно не пять.

— Аля, — простонала Руся, стыдясь разыгравшейся драмы, хоть в подобных ситуациях сама являлась лишь хладнокровным надзирателем, способным в особо острые моменты призвать обеих сестер к благоразумию и примирению. Отцепив, наконец, старшую от младшей, закатывая глаза и качая головой, тихо шепнула: — Ты делаешь только хуже.

— Ладно. Ладно, — повторила Алина несколько раз, в попытках вернуть себе обладание. — Не дуйся на меня, Никуш. Я просто… — громко вздохнула. — Я так за тебя переживаю, — сдерживая эмоции, прижала к груди ладони.

— Не стоит, — буркнула младшая.

Пока Алина мысленно клялась никогда в жизни не заводить собственных детей, ибо на фиг сдались эти сумасшедшие переживания, Доминика подняла глаза к ее бледному лицу. Заговорила сдержанно, но непоколебимо. С четкими паузами, будто это способно помочь сестре смириться.

— Аля, я пойду. Прими это. Не назло тебе. Просто так правильно. Я наговорила лишнего, должна ответить. От этого сейчас зависит моя репутация.

— Какая репутация, императрица? — Руслана всеми силами пыталась разрядить обстановку.

Вот только настрой Доминики не изменился. Сухой тон тоже.

— Я не желаю, чтобы общество, в котором мне предстоит существовать как минимум четыре года, считало меня трусихой и балаболкой.

— Градский выпускается в следующем году, — напомнила сраженная принятым решением Аля, голос ее звучал соответственно — убито.

— Это не значит, что он унесет мой "секрет" с собой в могилу.

— Ника!

— Хватит меня уговаривать. Зря только ссоримся…

Алина заметно раскисла. Но быстро взяла себя в руки.

— Ник, мы команда. Мы втроем круче, чем однояйцовые близнецы, помнишь? Но ты всегда будешь нашей младшенькой, сколько бы тебе ни было лет. Маленькой сестренкой, которой я заплетала косички и водила за руку в школу. Ты говоришь, четыре года — фигня. Может быть… В какой-то мере ты права. И все же существует связь, где эта разница по-другому работает. Я сейчас скажу, возможно, непозволительную вещь. С Русей все по-другому. Ее я тоже люблю. Но ты… Ты для меня, как ребенок. Не мамин, не папин, — заплакала все-таки. — Я тебе кашу варила. Я тебе сопли вытирала… Про месячные тоже я рассказывала, притом, что мама у нас — гинеколог. В пятом и шестом классах я из-за тебя в летний лагерь не ездила. Ты болела постоянно, мама говорила, лучше нам побыть в деревне у бабушки, и я соглашалась. Я же за тебя… что угодно… А ты говоришь, четыре года — фигня. Не фигня, Ник. Не фигня.