Якудза - Страница 41

— Мухой в тачку! — проревел он.

Два раза повторять не пришлось. Витек рванул на себя заднюю дверь, вернулся, поднатужился, заволок в салон раненого следователя, захлопнул дверь и сам влез в машину рядом с водителем.

— Кто это с тобой? — бросил Афанасий, дергая рукоятку переключателя скоростей и выжимая газ до пола.

— Мент, — сказал Витек. — А чего это вы со своим Стасом, как в кино, всегда вовремя появляетесь, все красивые и в белом?

— Это — мент?! — вместо ответа заорал Афанасий. — Ты мне мента в тачку засунул? Да еще… чего это с ним?

На очередном повороте Макаренко завалился на бок и отключился.

— Да он поди еще и с дыркой!

— В ноге, — уточнил Витек. — Его в больницу надо.

— Это тебя в больницу надо. В психушку, — фыркнул Афанасий, выруливая на проспект. — Чтоб ментов дырявых порядочным людям в тачки не совал. Ф-фу, вроде оторвались.

— От кого?

— В город Тигр-хан пожаловал. Тебя мочить за Саида и заодно территорию его себе прибрать. Поликлиника твоему менту сойдет?

— Сойдет, наверно. Если все равно поблизости больше ничего нет.

Афанасий гнал далеко за сотню. Подержанная «десятка» тряслась на поворотах, в ней что-то подвывало и жалобно скрежетало, когда Афанасий выкручивал руль, чуть не сворачивая его напрочь лопатообразными ручищами.

— Ты поответственней, Шумахер, щас у твоей бабушки колеса отвалятся, — посоветовал Витек.

— По твоей милости черт-те на чем езжу, — проворчал Афанасий. — И так уже народ стебется — вон, говорят, наша лягушонка в коробчонке едет. Хорошо, что за глаза, а то бы…

Витек нахмурился. Им, романтикам ножа и топора, может, человека завалить — что клопа прихлопнуть. И машину спереть, только что проданную, как два пальца обблевать. И совесть у них спокойна, как удав. И трупы к ним, через эти дела получившиеся, по ночам не шастают. И депра днем не кроет так, что хошь лезь на стенку, а хошь и прыгай с нее этажа эдак с десятого.

Но долго хмуриться да переживать времени не было. Депрессия — это такая болезнь, которая сразу девается куда-то, как только больной ею выдергивается в экстрим и окунается в мордобитие, стрельбу по живым мишеням или еще в какую-нибудь молодецкую забаву, кровь будоражущую и прочищающую мозги, этой самой депрессией пораженные, казалось бы, безнадежно и навсегда.

Попетляв по городу, Афанасий тормознул около ворот облезлой трехэтажной поликлиники.

Они вышли из машины и, вдвоем вытащив за подмышки из салона отключенного от кровопотери следователя, понесли его внутрь здания.

— А твой мент-то наш человек, — прокряхтел Афанасий, перенося ноги Макаренко через порог. — То есть, тьфу ты, не в смысле наш, а в смысле здоровый кабан.

— Что-то мне вообще последнее время в жизни одни кабаны встречаются, — простонал Витек из-под другой следовательской подмышки. — Прям не город, а зоопарк какой-то.

В холле поликлиники было пустынно, как в музее. За стеклянной перегородкой с надписью «Регистратура» сидела древняя бабулька в белом халате, очках и седых кудряшках, кокетливо выбивающихся из-под накрахмаленного белого колпака.

— Бабанька! — заорал с порога Афанасий. — Нам к врачу надо, да побыстрее!

«Бабанька» флегматично оторвала взгляд от разложенной перед ней газеты.

— А я вам талон давала? — вопросила она бесцветным голосом.

— Слышь, мать, — пропыхтел Афанасий, склоняясь над окошком, — те, кому ты давала, давно уже ничем не болеют, и врачи им без надобности. А у нас живой человек загибается, и к твоим женихам ему пока рановато. Хирург есть у вас?

Бабулька медленно перевернула лист газеты с эмблемой «Русского Национального Единства» в верхнем углу.

— Без талона не положено.

— Ну, не положено, да и хрен с ним, — согласился Афанасий. — Ментом больше, ментом меньше, нам оно без разницы. Скидавай его здесь, Витек, и поехали. Мне тебя еще к шефу везти.

— Что значит «скидавай»? — встрепенулась старушка. — А ну-ка, молодые люди, будьте любезны очистить помещение. Если к нам тут всех алкоголиков будут стаскивать…

— Да не пьяный он, мать, — устало сказал Афанасий, для наглядности мазнув окровавленной ладонью по надписи «Регистратура», отчего та приобрела зловеще-кинговский вид. — Мы его такого на соседней улице подобрали. Жопа у него вся в кровище, и талона нет ни в ней, ни поблизости. Может, у него геморрой открылся. Откуда мне знать, я ж не проктолог? Ты бы врача позвала, а?

При виде четырех окровавленных полос на стекле, появившихся вследствие Афанасьевых манипуляций, патриотически настроенная старушка пролепетала «сейчас-сейчас» и убежала куда-то.

— Ну и нам пора, благословясь, — сказал Афанасий.

Они с Витьком усадили бесчувственного Макаренко на древний плюшевый диван казенного вида, стоящий у стены, и ретировались.

— Никогда бы не подумал, что когда-нибудь буду мента спасать, — хмыкнул Афанасий, залезая в машину. — Блин, и заднее сиденье все в кровище, как в «Криминальном чтиве». Были бы в Москве, нас бы на первом же посту «ГАИ» замели, не вдаваясь в биографию. И хрен бы кто доказал, что ихнего коллегу, рискуя жизнью, с поля боя вывозил…

— Ты так и не ответил, — сказал Витек.

— Это ты о чем?

— Это я о том, что как это так получается, что вы со Стасом, как Чип и Дейл, всегда вовремя появляетесь, когда на мою шею намечаются приключения?

— А, ты о том, как я узнал, что у вас в кабаке гимор образовался? — рассмеялся Афанасий. — Так тут все просто, как чукотский апельсин. Твоя Настя всем в клубе раззвонила, какой у нее охренительный кавалер образовался — на точиле навороченном, при бабле, только подставок для пальцев не хватает. И в «Месте встречи», мол, мы каждый день сидим, когда мой новый русский не на работе, и ваще круче него только горы да яйца. На работе тебя не было, стало быть, где тебя еще искать?

— А с какой радости это я вам так срочно понадобился?

— Да не ты нам, а скорее — мы тебе, — хмыкнул Афанасий. — Не хочет почему-то Стас, чтоб тебя вот так дуриком замочили. Тут информашка пришла, что в городе Тигр-хан образовался. Он Саиду какой-то дальней родней приходится, а у них — сам знаешь — все родственники, не то что у нас. Но, думаю, дело тут не столько в родстве, сколько в куске пирога. Кусок уж больно сладкий, ради него можно и с гор спуститься.

— И чем же он сладкий? — спросил Витек.

— Да как тебе сказать, — задумчиво ответил Афанасий. — Ну, во-первых, до столицы, считай, рукой подать. Но в то же время не столица. Это понятно. В ней, родимой, давно все под ментами, там уже не постреляешь особо без разрешения. Мигом «маски шоу» здоровья лишат да закроют черт-те на сколько. А здесь, если все схвачено, пока еще можно все. Чего хошь ввози-вывози, потихоньку в столицу переправляй и живи-радуйся. Это первое. А второе…

Афанасий задумался.

— А второе, — напомнил о себе Витек.

— А второе — байка тут такая ходит. Вроде бы фуфло, а вроде и нет. Леса наши видел?

Витек неопределенно кивнул. Вспомнился лес, костер в яме…

— Ну видел.

— Ничего странного не заметил?

Витек вспомнил жутковатые колонны не ко времени лысых деревьев.

— Нууу… — протянул он.

— В тех местах в семидесятые-восьмидесятые типа неслабая секретная возня была. И интерната вашего она, кстати, тоже, говорят, коснулась. А потом, когда союз нерушимый развалился, все поутихло. И остались — поля голые, леса голые, если что растет — то кривое, косое, без листьев, считай Чернобыль местного масштаба. Хотя приезжали тут какие-то черти со счетчиками, мерили чего-то, сказали — нормально, нет радиации. Однако, лес как был лысый, так и остался. А люди говорят, что в брежневские времена из-под земли в тех местах гул какой-то шел, будто там поезда ходили или еще что. В общем, треп, конечно, но ценности нашему городу прибавляет. Каждый норовит тут у нас под землю пробраться, но пока никто ничего интересного не нашел.

— И Стас тоже?

Афанасий хмыкнул.

— Да у него пока и без бабушкиных сказок развлечений хватает. А вот народу неймется. Денег сделают — и лезут от не хрен больше делать куда не просят.