Яков. Воспоминания (СИ) - Страница 8

— Бумага?! Да мало ли кто еще мог пользоваться такой бумагой?! — расхохоталась Громова.

Она теряла власть над собой на глазах, а я старался давить еще сильнее, и тоном, и позой. Мне нужно, необходимо было ее признание. Для меня доказательств и свидетельств было достаточно. Но не для суда. Любой умный адвокат камня на камне не оставит от моих улик. И поэтому я должен был добиться от нее признания, публичного. А она сильная, решительная женщина, убившая двух своих соперниц, если она соберется с духом, я не добьюсь ничего. И убийца останется безнаказанным. Мой шанс только один — здесь и сейчас. И я продолжал давить всей силой своего характера:

— Я навел справки. В Затонске такую бумагу не продают. То есть, купить ее здесь невозможно. А изготовлена она в Германии. Где Вы были пять лет назад.

Я пытался создать у нее впечатление, что знаю о ней все, что имею ответ на каждый ее вопрос. Но она еще не сдалась.

— А это не доказательство!

— Это косвенное доказательство. Но есть и свидетель.

Я пошел к двери, краем глаза отмечая, что все в комнате замерли, неподвижные, как статуи, и такие же безмолвные. Тишину нарушало только потрескивание свечей, мои шаги, да тяжелое, загнанное дыхание Громовой.

— Прошу Вас.

По моему приглашению в комнату робко вошла молоденькая служанка. Как я и предполагал, высокомерие Громовой сыграло с ней злую шутку. Такие дамы никогда не замечают слуг. А молоденьких хорошеньких служанок в особенности.

— Расскажите, что Вы видели в тот вечер, когда проводился спиритический сеанс, — попросил я девушку. Она робела перед господами и передо мной, но отвечала твердо и уверенно:

— Когда все гости стали расходиться, господин Мазаев забыли трость в прихожей.

Я показал девушке две трости, свою и мазаевскую.

— Какую из них?

— Эту, — служанка без тени сомнения указала на трость Мазаева.

— И что было потом?

— А потом я видела, как госпожа Громова взяла ее и ушла.

Громова побледнела, хотя, казалось бы, дальше и некуда:

— Я хотела отнести ее господину Мазаеву!

Слабая увертка. Совсем слабая. Еще чуточку, и …

— А куда направилась госпожа Громова? — четко и ясно спросил я у служанки.

И так же твердо, без тени сомнения, девушка ответила:

— Пошла к реке. Я так еще удивилась…

Смотреть на Громову было уже страшно. Искаженная белая маска вместо лица. Осталось закончить.

— Полагаю, дальше все ясно. Госпожа Кулешова была найдена мертвой у реки. И убита она была вот этой тростью. На ней ее кровь.

И я положил трость на стол, прямо перед Громовой.

Она не отшатнулась. Она не смотрела ни на меня, ни на трость. Только на Петра Миронова. А он смотрел на нее. С ужасом.

— Ты предал меня! — Громова закрыла лицо руками и разрыдалась.

Сделано. Она сломлена и более сопротивляться не станет. Мне осталось лишь закончить историю, чтобы ни у кого не осталось вопросов:

— Господин Миронов предал Вас пять лет назад, когда оставил Вас и увлекся Екатериной Саушкиной. Простить предательство Вы ему не смогли. Но и забыть его не смогли. Поэтому и решили избавиться от соперницы. Но господин Миронов уехал. И вернулся в город лишь пять лет спустя. Но опять же не к вам. На этот раз он влюбился в Татьяну Кулешову.

Муж Кулешовой схватился за сердце.

Семенов сидел, уткнув глаза в стол.

Анна вышла, не в силах, видимо, даже слушать этот ужас.

Громова больше не возражала мне. Она рыдала.

И тут заговорил Петр Миронов:

— Я умолял Татьяну уехать вместе со мной. Боялся, что кошмар повторится.

Он стоял, держась за спинку кресла, и, кажется, даже пошатывался слегка. Ужас открытия раздавил его окончательно.

— Так вот почему Вы придумали весь этот спиритический сеанс с нелепым предсказанием о смерти? — спросил я его.

— Я думал, это ее испугает. А вышло… совсем иначе… — он отвернулся к окну.

А я вновь переключился на Громову:

— В тот вечер Вы видели, что господин Мазаев забыл трость, взяли ее, спустились к реке, где и нашли жертву. Вы арестованы, госпожа Громова, по обвинению в двух убийствах, Татьяны Кулешовой и Екатерины Саушкиной.

В комнату вошел жандарм и встал за спиной у Громовой.

И лишь тут она отвела руки от лица. Слез на лице не было. И смотрела она вновь лишь на Петра Миронова. Смотрела с горькой, обвиняющей кривой улыбкой:

— Ты доволен? А все могло быть иначе! Тебе просто нужно было любить меня! Как я тебя!

Петр Миронов стоял, не в силах отвести взгляда. Он был белее снега. Ничего, он это переживет.

Я дал приказ увести Громову. Гости начали то ли расходиться, то ли расползаться по углам. Вернувшаяся Анна Викторовна подсела к дяде.

Но мне недосуг было наблюдать за реакцией общественности. Мне еще нужно было оформить и зафиксировать показания горничной.

Покончив с формальностями, я с удивлением обнаружил, что Мироновы еще не уехали. Петр Иванович разговаривал о чем-то с Кулешовым у экипажа. А Анну Викторовну я нагнал на ступенях дома. Я был рад ей. Собственно, я просто был рад, что это дело раскрыто, наконец-то. И в глубине души признавал, что без ее спектакля, выбившего Громову из равновесия, мне было бы куда труднее. Я испытывал благодарность к этой девушке, и мне хотелось как-нибудь ее выразить:

— Должен признаться, хотя и странным образом, но преступление вы раскрыли, — сказал я ей с улыбкой.

— Разве я? — рассмеялась она в ответ. — Нет. Я только напугала убийцу.

— Да нет. Без Вашего участия я бы упрятал за решетку невинного человека.

Некоторое преувеличение, конечно. Но ведь оно не повредит? Мне хотелось, чтобы она улыбнулась. У нее была самая замечательная улыбка из виденных мной наяву и во сне.

— Как же Вы это сделали? — поинтересовался я.

Анна Викторовна покосилась на меня чуть смущенно:

— Все равно Вы не поверите.

Не скажет, точно. И все равно не улыбается! Попробуем напролом:

— Ну да ладно. Во всей этой истории есть один положительный момент.

— Да! Вы одержали первую победу на новом месте.

— Нет, — я усмехнулся, — знакомство с Вами.

Она смутилась. Все-таки улыбнулась, но смутилась почти до паники!

Оглянулась в растерянности, заметила экипаж у подножия лестницы — путь к спасению:

— Мне пора! Я пойду!

И улыбнулась снова, смущенно, напряженно. Как же легко ее дразнить, однако! Воплощение неискушенной юности! Мне не хотелось ее отпускать. Но и дразнить больше не хотелось.

— И все же, что произошло на этом спиритическом сеансе?

— Боюсь, я не смогу Вам этого рассказать, — скромно ответила Анна.

— Уйдете, так и не удостоив меня объяснением?

— Да мне, знаете, самой бы разобраться, — и она снова одарила меня улыбкой.

Да, спиритизм не вызывает такого смущения, как комплименты. Надо запомнить, что это более подходящая для нее тема разговора. Вот только вряд ли более подходящая для меня.

А она вдруг заглянула мне прямо в глаза и сказала чуть смущенно, но и чуть кокетливо:

— Яков Платоныч, а Вы простите мне тот поцелуй…

Поправила шляпку, пожелала мне всего доброго и, еще раз блеснув улыбкой на прощанье, сбежала к экипажу. Еще не женщина, уже не девочка. Удивительное светлое создание с абсолютно чистой душой.

Я улыбнулся ей вслед:

— До встречи.

А на сердце было, почему-то, удивительно легко и беззаботно.

====== Вторая новелла. Князь тьмы. ======

Прошло совсем немного времени, и я обжился в Затонске. Более он не раздражал меня уже. Мне начала нравится его неспешность и покойность, так же, как и простота местных нравов. Не скрою, порой было скучновато. Друзей в местном обществе я не завел, развлечения провинциальные меня привлекали мало. И вся моя жизнь, по большому счету, ограничивалась работой. Домой, на выделенную мне квартиру, я возвращался лишь чтобы спать. Я стал своим в полицейском управлении, и на меня уже не смотрели как на столичного пришельца. Иван Кузьмич мною гордился и в работу мою не вмешивался. И я, обретя невиданную дотоле неподконтрольность, работал в свое удовольствие. А если свежих дел не было, то поднимал старые, нераскрытые. Такие дела были отличным развлечением для меня и тренировкой для Антона Андреевича. А заодно они подняли процент раскрываемости в управлении, что весьма положительно сказалось на отношении ко мне начальства.