Яков. Воспоминания (СИ) - Страница 53

— Жена Григорьева умерла от побоев.

— Да. Он мне это говорил, — подтвердил я. — На нее напали на улице.

— Ее и дома били, — произнесла она резко.

— Это он Вам сказал? — спросил я, памятуя о том, что она собиралась навестить отца убитой Жени.

Анна Викторовна рассмеялась:

— Конечно, нет!

И в самом деле! Станет Григорьев рассказывать кому-либо, что бил жену. Кстати, это ведь только с его слов известно, что ее на улице избили. Может, он сам ее забил до смерти, а потом придумал это ограбление. Надо будет это обдумать.

— Лиза нашлась, — поменял я тему, желая порадовать Анну этим известием. — Жива и здорова.

— Позвольте мне с ней поговорить, — скромно попросила Анна Викторовна. — Хоть я и не адвокат.

Ого, какой прогресс! Все-таки наша утренняя ссора принесла свои плоды. Анна Викторовна, видимо, решила, что ее бесцеремонное вмешательство в мои дела меня обижает, и решила быть вежливой и корректной. Я, вообще-то, вовсе по другому поводу сердился, но, как говорится, бери, что Бог дает. И поблагодарить не забудь.

Я попросил дежурного привести Лизу. Она брыкалась, упиралась, вопила. В общем, разыгрывала спектакль под названием «Грубый городовой девушку обижает». Увидела Анну Викторовну, сразу притихла.

— Барышня, — обратилась она к Анне, — помогите! Я денег не крала! На Вас одну моя надежда. Помогите! Скажите им.

Анна Викторовна повернулась к ней очень медленно. Она была бледна, и голос ее не слушался почему-то.

— Простите меня, Лиза, если можете, — вымолвила она. — Но не в моих силах это доказать.

Лиза шагнула к ней, потом отошла на шаг, оглядела с головы до ног, будто, не веря своим глазам.

— Что же это, барышня? — произнесла она с отчаянием. — Как же это? И Вы не верите?

Анна смотрела на нее со слезами в глазах.

— Верю, — сказала она очень тихо.

— Что же теперь, мне ни за что пропадать? — заметалась Лиза между Анной и мной. — Как сговорились все меня погубить! Ведь и Женя к Вам не пошла, а знала, что зря! И что на верную смерть свою идет, чуяла.

— Подруга Ваша на шантаж шла, — сказал я Лизе строго, — деньги вымогала, потому-то и представляла, как все закончится.

— Неправда! — почти крикнула мне Лиза. — Не такая Женька! Она сказала, что человек есть, который ее ни в коем разе теперь не оставит. Жалко, не сказала, кто!

После того, как я отправил Лизу обратно в камеру, Анна Викторовна попыталась все-таки меня убедить, что девушка не виновата и денег не брала. Анну огорчало чрезвычайно, что она не смогла помочь. Но, как я понял, дух Жени Григорьевой общения избегал, чем расстраивал Анну Викторовну еще больше. И она, со всей горячностью своего характера, пыталась доказать мне, что Лиза не виновата и совсем не похожа на воровку.

— Насчет девушек из заведения обольщаться не стоит, — попытался я умерить ее пыл.

— Обольщаться не стоит! — горячо возразила мне Анна. — Их совратили и бросили в бордель, а теперь покупают их любовь!

— Есть женщины, которые ни при каких обстоятельствах в домах терпимости не окажутся, — сказал я ей, умолчав о том, что сейчас смотрю именно на такую женщину.

— Разумеется! — горячилась Анна. — Общество подталкивает туда тех, кто слаб! Ведь и Лиза! Она же ведет себя точно ребенок, защищая себя!

Все-таки она удивительная. Весь мир защищать готова. И в каждом человеке способна увидеть добро. Можно было бы предположить, что это у нее от неопытности, он незнания жизни, со всеми ее темными и неприглядными сторонами. Но я ясно видел, что дело здесь не в молодости, а в ее удивительной душевной чистоте. И ни возраст, ни опыт не заставят Анну Викторовну утратить веру в добро.

— Вас послушаешь, — посмотрел я на нее с улыбкой, — так они прямо святые.

— Я Вам одно могу сказать, — очень твердо вымолвила Анна, глядя мне прямо в глаза, — осуждая Женю мы никогда не найдем ее убийцу.

Что ж, возможно, она и права.

Расставшись с Анной Викторовной, я отправился навестить отца убитой. Какая-то не до конца оформившаяся мысль, скорее, даже, ощущение, которое появилось у меня после слов Анны о том, что мать Жени избивали дома, не давала мне покоя. И я решил побеседовать с Григорьевым еще раз, теперь на его территории.

Григорьев сидел за столом и менял повязку.

— Как рука Ваша? — поинтересовался я у него.

— Заживет, что с ней станет, — буркнул он в ответ.

Мой визит его явно не обрадовал. Да и мне этот человек приятен не был. И комната его была мне неприятна, грязная и неухоженная, с огромным количеством пустых бутылок на полу. Пьет он, похоже, немало. А может, и запоями.

— Ничего нового не вспомнили? — спросил я.

— Нечего мне вспоминать! — ответил еще не грубо, но очень близко к тому.

— Странный Вы человек! — сказал я Григорьеву. — За Вами охотятся, Вас преследуют, а Вы отпираться вздумали?

— Ну не знаю я, кто это был! — повысил он голос.

Я сел без приглашения, посмотрел на него пристально:

— Дочь Ваша шантажировала своего женатого покровителя.

— Хорошо! — подскочил Григорьев. — А я здесь при чем?

— А не Вы ли всю эту затею выдумали? — предположил я. — Евгения неизлечимо больная была. Разыскала Вас, чтобы помириться. Ну, а Вы и присоветовали ей, чтобы деньги у любовника вымогать.

— Да не виделись мы! Не виделись! — он почти потерял самообладание. — И я не знал, что Женя болела!

— Сознаваться, я понимаю, Вам не с руки, — продолжал давить я.

— Да не в чем мне сознаваться!

— Только знайте, — предупредил я Григорьева, — теперь жизнь Ваша ломаного гроша не стоит. Ищут Вас те, кто ее убил.

— Вот ошибаетесь Вы, господин следователь! — проговорил он с вызовом.

Я поднялся, он тоже.

— А сами… — спросил я у него уже в дверях, — сами где Вы были третьего дня, с двенадцати до трех часов ночи?

Его самообладание лопнуло.

— Вот здесь я был! — заорал он в ответ. — Вот здесь я был, ну где мне еще быть?!

— Кто-нибудь Вас видел? — поинтересовался я спокойно.

— Ну, я не знаю, видели меня, не видели! — проорал он. — Я не знаю! Вы что думаете, что я свою дочь из-за денег убил?! Да Вы, Ваше благородие…

— Я к вам городового приставлю, — перебил я его истерику, — на всякий случай.

— Зачем мне это? — встревожился Григорьев.

— Считайте, что для охраны, — сказал я ему на прощание.

Выйдя на улицу, я с удовольствием вдохнул чистый морозный воздух и оглянулся.

Неподалеку от двери сидел на корточках паренек, явно из фартовых. Я приметил его еще при входе. У сыщика на профессионального вора взгляд наметанный. Но решил, что мало ли зачем он тут, может, остановился ненадолго. Однако, я пробыл у Григорьева достаточно, а парень по-прежнему оставался на том же месте. А не Григорьева ли он пасет? Надо проверить.

Я подошел по ближе:

— Кого караулим?

— Чо? — поднялся он мне навстречу с типичной блатной наглостью.

Ну это нам раз плюнуть, не впервой таких осаживать. Я отвлек его внимание, ткнув тростью в грудь, и тут же схватил за ухо специальным прихватом. Чуть дернется — и оставит ухо в моей руке.

— Хочешь, ухо оторву? — поинтересовался я у него. — Ждешь кого?

— Бабу! — взвыл он. — Бабу свою жду!

— Ну так пошли к ней, — предложил я, встряхивая его за ухо.

— Не пойду! —упорствовал он, но я по глазам видел, боится.

— Тогда пошли со мной в управление! — сказал я ему и, как держал, за ухо, повлек парня по улице.

В управлении, освобожденный от моей хватки и посаженный в клетку, он снова осмелел и пробовал куражиться.

— Не знаю, что Вам надо, — ухмылялся он в ответ на мои вопросы. — Может, сплясать?

И выбил чечётку каблуками.

— Дерзкий, значит? —обозлился на него Коробейников. — Понадобится — и спляшешь. Антимоний тут с тобой никто разводить не будет.

— Кто ж тебя к Григорьеву-то приставил? — задумчиво поинтересовался я у задержанного.

И в самом деле интересно. Парень — типичный фартовый. Явно сидел, возможно, и не раз. Такие в одиночку не работают. И с чего же это Обчество заинтересовалось нашим безутешным папашей?