Ядерное лето 39-го (сборник) - Страница 5

И воспользовалось усобицей в Тартаре прежде неприметное Московское княжество, единственное место на всем свете белом, где сохранилась, просиянна, Вера Христова, и где по сей день пребывают святые престолы папы римского и патриарха константинопольского. Княжество, укрываясь за лесами от тартаров и монголов, стало преуспевать и земли свои ширить, покоряя мечом ханства и эмираты окрест себя.

Но родился под кровавой звездой в сердцевине Тартара султан Виллизад, злочестивый и жестокий. Оный правитель стал править во Франгыстане, скрепил под своей мощной рукой все западные улусы и начал приготовляться к великому походу на княжество Московское. Попутно сей Виллизад запросил помощи у Монголистана, чтобы ударил оный со своей стороны на Москву. И за то султан собрался одарить Великого Хана Монгов, поскольку без подарков богатых на Востоке ничто не делается. Должен был прислать султан и злата, и серебра, и изделий искусных. И прелестниц светлоглазых обещал он прислать сластолюбивому Великому Хану и его воинам.

Тогда замыслил мудрый московский князь стравить султана с Монголистаном. Потому пошел на хитрость: послал человека к Великому Хану – отвезти ему подложную грамоту-ясу султана. А в той грамоте черным по белому было писано, что хочет Виллизад взять рукой мощной все земли мира и распространить Тартар от одного великого океана до другого великого океана, понеже он есть самый прямой потомок Чингиса, Бодончара и Небесного света, а в прочих ханах течет собачья кровь.

Подложная грамота смотрелась яко настоящая, потому что скреплялась она подлинной печатью Виллизада, что была выкрадена московским лазутчиком из султанского дворца.

А еще велел князь московский своему лазутчику похитить в Тартаре упыря женского пола и такоже доставить к великому хану, дабы знал тот, каковых «прелестниц» подарит ему и его воинам султан Виллизад, коварно втираясь в дружбу.

Погоди. Это же я – казак Сенцов, лазутчик, должен доставить Великому Хану подложную грамоту и упыря. А назовусь я ему мурзой Ахматом из Тартара. С грамотой как будто все в порядке, только найти ее еще надобно, она же в седельной суме, а сума на лошадке Каурке, а Каурка черт те знает где. Но что с девкой-то из мешка делать? Упырь ли она всамделишный или недоразумение случилось?..

– Так что за расправу кулачную прости, – говорю я ей, – но постарайся быть послушной и радивой, тогда и будет тебе хорошо. А сперва нам с тобой лошадей собрать надо. За вьючной вернуться и ездовую сыскать.

Встала она и пошла следом, послушная и радивая, только вот вопрос каверзный задала:

– А почто, тать ты окаянный, выкрал деву благодородную?

– Не вижу благородной девы.

– Я, Гюль де Шуазель – дочь эмира Саламбека де Шуазеля.

– Было известие, что в женской башне у эмира Саламбека живет ведьма, исчадие шайтана Иблиса. Ее я и выкрал. Однако и ошибка могла случится… ну, поскольку темно было в башне, тьма кромешная.

– Ошибка случилась! И ты молвишь это так спокойно? – голос Гюль стал визгливо-птичьим. – И где я оказалась из-за твоей «ошибки»?

– Мы на высотах Бадахшана, что неподалеку от Индийских земель.

– Индийских земель? Где под ногами лежат яхонты и обитают песьеголовые люди?

– Ты еще забыла про людей совсем без головы.

Она прилежно зарыдала, прижавши щеку к мрачному граниту скалы. Вьючная лошадка с удивлением скосила свой сиреневый глаз.

Каурка лишь к полудню нашелся, когда солнце вовсю напекло камни, среди коих пытался он вкусить травинки. Перво-наперво проверил я, на месте ли подложная грамота в седельной суме. Потом вьючную лошадь оседлал для пленницы, дабы облегчить ей тяготы пути. Едва затянул подпругу, как девица взлетела в седло Сивки и схватила камчу. Да только поводья уже лежали в моих руках, со мной не выйдет шутить. Привязал я Сивку к седлу Каурки и повел их в гору.

– А я туда не желаю, – сказала плаксиво Гюль.

– И я не желаю туда. Мы все не желаем.

Однако, покорив Индийскую землю, идет Великий Хан походом на север. И мне надо во что бы то ни стало остановить его, подумал я.

Путь наш пролегал теперь по самому краю ущелья. Вдруг толкнул меня Сивка, сшибся камень под моей ногой, я и вздохнуть не успел, как повис над глубоким обрывом, держась за поводья. А лошаденка хлипкая, давно силы порастратившая, и копыта у нее скользят на щебне. Как сверзится Сивка, так и Каурка не выдержит, упадет вместе с девкой.

– Живи как-нибудь, – крикнул я ей и отпустил поводья. Не слетел отвесно вниз навстречу дну, а заскользил по склону. Но таково лишь мучительнее было. Острые каменья кромсали халат, бешмет и рубаху, добираясь до беззащитного тела. Только чахлое деревцо, проросшее между глыб, задержало меня, прежде чем стряхнуть вниз.

Дно ущелья густо заросло жестколистными смоквами, их ветви смягчили мое падение.

Когда вынул лицо из сухой листвы, то перво-наперво увидал копыта нетерпеливо переступающей лошади. И так она ногами перебирает, что сразу видно – не усталая. Какая же сбруя у нее богатая, самоцветами и позолоченными бляшками украшенная! Чепрак расшит серебром и золотом, стремена серебром окованы, грудь оборонена броней с узорчатой насечкой. Всадник, сидящий на лошади, изряден телом и облачен в красивый доспех из подвижных пластин, именуемый «четыре зерцала».

Иного оружия, кроме осыпанного драгоценностями кинжала и небольшой булавы, у всадника нет, будто полагается на какую-то иную защиту. А личина шлема у него поднята, отчего виден нос с хищно вырезанными ноздрями и большие раскосые глаза. И нет благолепия на челе его, чем он разнится весьма с моим князем.

Знатен был сей всадник, и окружала его большая вельможная свита. Вся в богатых доспехах с золотой насечкой и шишаках с красными яловцами наверху. За свитой стояла дружина конных латников с длинными пиками.

Отчего-то взбрело мне сейчас в голову словцо «пулемет». Хоть и забыл я, что оно означает, однако почувствовал полезность этого пулемета при встрече с таковой силищей.

– Что-то пало на землю перед носом моего коня. Наверное, слива, – молвил знатный всадник.

Кто-то из свиты крикнул мне:

– Перед тобой нойон Джебе, темник, правая рука и младший брат Великого Хана, да хранит его Небесная Сила и милость Аллаха.

– Аллах всемилостивый, сохрани владыку Джебе, дай здоровья его жилам и членам, пусть украшает Монголистан во веки веков, яко яркая звезда. Да примет великий владыка то, что я доставил ему издалека.

– И что же ты доставил мне издалека? Сундук, набитый брильянтам, яхонтами и другими драгоценными каменьями?

– У раба Твоего Могущества есть многозначительные сведения о тайных желаниях и намерениях султана Франгыстана. Господин, прошу, выслушай меня с благоволением. Султан Виллизад, ложно прося союза, подлинно готовит нападение на Великого Хана и объявляет себя единственным наследником Чингиса и Бодончара. Да сгорит мой дед в могиле, коли я солгал.

Нойон Джебе сразу помрачнел, и из глаз его выглянула смерть.

– Я сейчас велю рассечь тебя, аспид, на сто равных частей. – сказал нойон.

Сто частей, почему так много? И можно не сомневаться, что будут они действительно равными – палачи в восточных улусах знают свое дело.

– Что ты, червь, можешь показать в подтверждение своих дерзких слов?

– Прости меня, великодушный владыка, но сейчас ничего. Мне нужно найти своего коня, а в его седельной суме лежит яса султана Виллизада. Еще потерялась ведьма, дочь Иблиса, одна из тех, коими владыка Франгыстана хочет прельстить ваших нукеров.

– А парочка джиннов у тебя не потерялась? – по мясистому лицу нойона, как ящерица, поползла усмешка.

– Повели, господин, обыскать местность над этим ущельем.

– Ты мне приказываешь, собачий кал? Значит, это я теперь недостойный раб, а ты мой господин?

Ближний к нойону воин потянул кривой широкий клинок из ножен. Уже окрылилась душа моя, готовясь отлететь – молитесь за нее, святые заступники. А я ведь с самой Пасхи не исповедался, не постился, ел пищу срамную…