Яд в моём сердце (СИ) - Страница 1

Солнце поднималось из-за линии горизонта, проливая мягкий ласковый свет на городские окраины.

Верхушки домов плавали в тумане, точно шахматные фигурки в молоке. Ах, нет же — теперь это были кораблики с высокими многоярусными палубами, дрейфующие между островками льда и камней.

Поначалу лёд искрился в сизой дымке голубоватыми бликами, однако с восходом солнца начал таять и окрашиваться розовым. Туман постепенно рассеивался, и взору открылась живописная панорама — многоэтажки со ступенчатыми крышами, блестящие стёкла небоскрёбов, полукруглые башенки и острые пики сталинских высоток. Город нежился в утренней дрёме, постепенно возвращаясь к привычному жизненному ритму — наполнялся транспортом и фигурками людей.

Однако что это с ней? Дежавю!

Откуда это ощущение, будто она не раз бывала здесь, стояла на крыше старого здания и наблюдала за миром?! Видела до боли знакомые выступы и ниши с облупившимися арками, в которых так легко затеряться вдвоём, знала каждый свой последующий шаг?!

Ветер обдувал по-весеннему мягкой прохладой, поигрывал прядями светлых волос, дарил ощущение восторга, словно крылья выросли за спиной! Кажется, ещё немного — и она взмахнёт ими, невидимыми, но уже готовыми к полёту, оторвётся от земли и взлетит.

Но вдруг чьи-то тёплые руки ложатся на плечи и тянут вниз. И она поддаётся. Она ведь знает эти сильные руки, эти волнующие прикосновения! Улыбка озаряет её лицо. Стоит ли обернуться?..

— Евангелина, вставай! Тебя ждут великие дела! — как обычно прозвучал властный голос мамы Марты.

И Лина неохотно вынырнула из волшебного сна. «Ну почему, почему нельзя поспать? — мысленно посетовала она, сладко потягиваясь и вновь укладываясь удобнее. — Сегодня же воскресенье. Имею полное право выспаться!»

— Нет, не имеешь, — возразила мать назидательным тоном, будто прочитав мысли дочки. — Нужно готовиться к экзамену по специальности. Ты должна быть лучшей!

Лина поглядывала на родительницу сквозь опущенные ресницы, а та, ничего не подозревая, осторожно присела у края кровати и одарила дочь ласковым заботливым взглядом. Марта не терпела нежностей, не выставляла чувств напоказ и никогда не сюсюкалась с дочерью, даже сызмальства. И Лине было забавно наблюдать её неприкрытые эмоции, к тому же строгий голос матери никак не вязался с тем обожанием, что сейчас читалось на лице уже немолодой женщины. Однако стоило Лине открыть глаза, как та моментально выпрямилась и посуровела — брови сошлись на переносице, а губы сжались в твёрдую линию. В этот момент она напоминала грозную учительницу начальных классов во время шумной перемены.

В этом была вся мама Марта!

— Ещё пять минуточек — и встаю… — сонно прошептала Лина, на что требовательная мать покачала головой и отправилась на кухню готовить завтрак, напевая себе под нос песню Трубача: «Пять минут, осталось пять минут, на перроне у вагона…»

Лина вздохнула и улыбнулась нахлынувшим мыслям. Песня звучала из уст мамы Марты слишком патриотически, точно гимн Советского Союза, и оттого Лине хотелось смеяться. Хотя всё же нет, вовсе не оттого мечтательная улыбка заиграла на её губах. Ощущение полёта и безудержного счастья, навеянное сном, до сих пор не покидало. Этот сон Лина видела в мельчайших деталях уже в который раз, будто бы жила в нём, предугадывала последующие эпизоды и пыталась задержаться там чуточку дольше.

Мечтать во сне уже давно вошло в привычку, а размышлять над картинками, разгадывать навеянные снами загадки — увлечением. Лина знала: где-то в городе есть такая крыша со слегка покатым жестяным настилом, с кирпичными выступами и древними арками. Знала, что когда-нибудь окажется в этом удивительном месте. Непременно, когда-нибудь! Но теперь…

Лина потянулась и села в постели.

— Теперь пора вставать.

Из колонок музыкального центра замурчали «Тёплые коты» и «Формалин» Флёр, а за ними и «Невеста полоза» Хелависы. Каждое утро Лины Альтман начиналось с нежных песенок — они приятно ложились на слух и не «трепали нервы» мамы Марты. Пористые оладьи с джемом и ароматный кофе уже встречали Лину на кухонном столе с ажурной скатертью, а мать без аппетита ковырялась в тарелке с овсяной кашей и украдкой поглядывала на лакомые блюда, приготовленные специально для любимой дочки.

— А может, ну её, эту кашу, м-м? — улыбнулась Лина, подвигая к матери тарелку с оладушками.

— Ох, что ты, доченька, ты же знаешь, у меня строгая диета, — вздохнула та. — Ты ешь, ешь, я тебе сейчас такую важную новость расскажу.

Лина с интересом уставилась на родительницу, пытаясь уловить её настроение, и замерла в ожидании.

— Наша Элочка переезжает жить в Москву! — взволнованно сказала мама Марта и тяжко вздохнула. — Выставила за дверь своего капитана дальнего плавания вместе с пожитками и что, думаешь, расстроилась? Как бы не так! А ведь неплохой парень-то был. А красавец какой! Чем не угодил? Ну что за несносный характер? Ох, Костенька, знал бы ты, что творит твоя дочь!

— Это же здорово! — воскликнула Лина и осеклась. — Ну, то есть хорошо, что Эла будет жить с нами. Возможно, у неё были на то причины. Уверена! — Лина пожала плечами и принялась за оладьи. — С Элой точно не соскучишься.

— И то верно, под присмотром куда лучше! — вздохнула мама Марта. — Но всё же я не могу понять. Две мои девочки и такие разные! Просто необъяснимое явление. Ну да ладно, может получится весной к сестре в Германию поехать, будет с кем оставить кота и тебя. Эла сказала, что продаёт квартиру. Как только сделка состоится, так сразу и прилетит.

— Ну и здорово, не переживай. Эла не пропадёт.

***

Мама Марта как обычно отправилась по продуктовым магазинам, позволив Лине заниматься в полную силу. На самом деле она не выносила монотонную игру на фортепиано и, когда ей приходилось слышать бесконечные фуги и этюды, мучилась ужасными мигренями. Однако женщина смирилась с собственными неудобствами, ведь музыка стала для дочери смыслом жизни. На протяжении нескольких лет Лина занималась с лучшими педагогами по классу фортепиано. Она оканчивала последний курс музыкального училища и мечтала поступить в Московскую консерваторию, в которой когда-то училась Марина Лаврова, её первая и любимая учительница, выдающаяся пианистка, подарившая ей частичку собственной души и сердца, «поставившая пальчики» и научившая играть на инструменте.

Ровно полтора часа Лина добросовестно «шлифовала» прелюдию Баха, поймав себя на том, что полностью растворилась в музыке. Кот Сибас, полноправный член семейства Альтман, всеобщий любимец и баловник, улёгся на крышку фортепиано и нервно бил хвостом, вовсе не попадая в ритм мелодии. Когда же стрелки часов сошлись на двенадцати, прозвучал заключительный минорный аккорд. Маэстро Сибас спрыгнул с инструмента, широко зевнул и, свернувшись клубочком на коврике у кресла, задремал. Руки Лины так и остались лежать на клавиатуре, продлевая дивное созвучие и наполняя пространство особым настроением, в котором таилась светлая печаль и беспричинная грусть. «Как красиво», — в очередной раз оценила Лина шедевр Баха и опустила крышку фортепиано.

«Самое время выпить чай», — подумала она и отправилась на кухню. В тот момент затрезвонил дверной звонок. Видно, мама вернулась раньше времени.

Лина поспешила в прихожую и распахнула дверь, однако вместо Марты встретила на пороге сияющего Лёху.

Парень жил по соседству этажом выше, учился на втором курсе Менделеевки и слыл неформалом. А ещё он был её лучшим другом. Так случилось, что после того злополучного происшествия в посёлке, когда из-за козней подружки Лине пришлось ночевать в заброшенном домике лесника, она с опаской относилась к девчонкам, а потому ни с кем не сдружилась. Только в Германии остались друзья — Ник, Тея и Македонский, с ними она общалась в соц. сетях или виделась летом на каникулах.